Рихард Крафт-Эбинг - Преступления любви. Половая психопатия
148
Могут встретиться случаи, где половое рабство выражается в действиях, могущих симулировать мазохизм. Там, где грубый муж истязает свою жену и она из любви к нему терпит эти истязания, не питая, однако, к ним влечения, мы имеем пред собой форму полового рабства, могущую симулировать мазохизм.
149
Весьма интересным представляется факт, основывающийся на однообразном происхождении подчиненности и мазохизма. Для иллюстрации первой обычно в шутку применяются такие образные выражения: «рабство, ношение цепей, быть связанным по рукам и ногам, запрячься в триумфальную колесницу, лежать у ног, быть под башмаком и т. д.»; это и суть те понятия, которые мазохист в своих извращенных стремлениях старается воплотить буквально. Подобные сцены обычны в повседневной жизни и даже стали тривиальными. Они ведут свое начало из поэтической литературы. Поэзия во все времена отмечала среди общих картин сильных любовных страстей момент зависимости от предмета, который может соглашаться или отказаться, и факты подчиненности всегда подмечались ею. Поэт, создавая вышеприведенные выражения с целью обозначить зависимость влюбленного, по существу, идет тем же путем, что и мазохист, который создает подобные положения с целью образно представить свою зависимость, являющуюся для него не средством, а целью.
Уже поэзия древних пользуется для этой цели выражением «domina» («госпожа, повелительница») и охотно применяет картину наложения оков (например, Гораций. Оды, IV. 11). С тех времен и по наше время (ср. Грильпарцер. Оттокар, IV акт: «Властвовать приятно, почти так же приятно, как подчиняться») изящная поэзия всех столетий полна подобными фразами и образами. Интересно также происхождение слова «метресса».
Поэзия, в свою очередь, оказывает влияние на жизнь. Таким путем возникло средневековое придворное служение женщине, которое было связано с почитанием ее как госпожи, при котором любовные отношения между рыцарем и его дамой заменялись отношениями подданного, вассала, исполняющего все желания женщины, проходящего испытания, дающего обет беспрекословного послушания, подчинения ее прихотям, – все это является представлением об излюбленной «подчиненности». Отдельные крайние проявления этого, как, например, страдания Ульриха фон Лихтенштейна или Пейре Видаля на службе у дам, или страдания дружбы «Галуа» во Франции, которые искали терзаний любви и подвергали себя разного рода мучениям, – эти проявления носят уже явственно мазохистский характер и представляют собой естественный переход одного явления в другое.
150
Если принять во внимание, что половое рабство, как оно описано было выше, представляет собой явление, наблюдаемое у женского пола несравненно чаще и в гораздо более выраженной форме, чем у мужского, то невольно напрашивается мысль, что мазохизм (если и не всегда, то обычно) является наследием полового рабства женских предков. Таким образом, он вступает в связь (правда, очень отдаленную) с превратным половым чувством в смысле передачи мужчине извращения, собственно составляющего привилегию женщины.
Следует, однако, указать на то, что половое рабство играет немалую роль и в мужской половой жизни и что таким образом мазохизм может найти себе объяснение и помимо подобной передачи женских элементов мужчине. И здесь нужно иметь в виду, что как мазохизм, так и садизм – явление, ему противоположное, – при превратном половом чувстве встречаются в искаженной комбинации.
151
Ср. наблюдения 57 и 58, где обнаруживаются другие черты эффиминации; данные лица в качестве идеала представляют себе сравнительно немолодую женщину, которая ими завладевает и господствует над ними.
152
Таков случай 70, который приводит Шренк-Нотцинг, наблюдение 20 у Фере («L’instinct sexuell». P. 262).
153
Ср. Шренк-Нотцинг, случай 67; Молль А. Die konträre Sexualempfindung, 3 Aufl. S. 265 (господин, который писал офицеру и униженно просил разрешить ему чистить его сапоги); там же, с. 281 (господин, которым овладели два желания: во-первых, быть женщиной и иметь сношения с любимым мужчиной, во-вторых, претерпевать унижения от любимого человека); там же, случай 17; там же, с. 283 (господин, который только тогда испытывал удовлетворение при акте с другим мужчиной, когда последний до крови растирал ему спину щеткой); с. 284 (копролагния), с. 317; 6-е издание настоящей книги, наблюдение 43, 8-е издание, наблюдения 46, 114, 115; Krafft-Ebing R. – Jahrbücher für Psychiatrie, XII. S. 339 и 351; Idem, Arbeiten, IV. S. 134.
154
В оригинале на латинском языке. – Ред.
155
В оригинале на латинском языке. – Ред.
156
При обоих извращениях индивиду приходится, само собой разумеется, бороться внутри себя с этическими и эстетическими мотивами противоположного характера. Но, с подавлением этих последних, садизм, при своих внешних проявлениях, тотчас же вступает в конфликт с уголовным законодательством, при мазохизме же этого не бывает, что и имеет своим следствием большую частоту мазохистских актов. С другой стороны, осуществление последних встречает преграды в инстинкте самосохранения и в боязни болей. Практическое значение мазохизма заключается лишь в его отношениях к психическому половому бессилию, садизма же, кроме того и главным образом, – в его отношениях к судебно-медицинской области.
157
Шренк-Нотцинг, который при объяснении всех извращений ставит случайный момент на первый план и отдает предпочтение тому мнению, что извращения приобретаются под влиянием внешних условий, а не на почве врожденного предрасположения, считает, что явления садизма и мазохизма (по его терминологии, активная и пассивная алголагния) только в одной части случаев могут быть объяснены врожденными предпосылками, в другой же части случаев играют главную роль случайные благоприятствующие обстоятельства.
Последняя мысль доказывается ссылкой на факты. Приведены два случая половой психопатии (наблюдения 29 и 37 в 7-м издании), и доказывается, что в этих случаях для возникновения патологической ассоциации могло быть достаточно случайного совпадения зрелища окровавленной девушки или сечения товарища с сильным половым возбуждением.
Однако здесь в качестве решающего момента надо принять во внимание то, что раннее сильное возбуждение полового влечения у каждого страдающего гиперестезией временами случайно совпадает с теми или иными (при сильной гиперестезии – с многочисленными) разнообразными явлениями, между тем патологические ассоциации всегда связываются только с немногими определенными событиями (садистского или мазохистского плана). Значительное число учеников предаются половым эксцессам во время учения в классных комнатах и в уединенных местах, и все-таки извращенные ассоциации отсюда не возникают.
Из сказанного ясно, что созерцание сцен сечения или других сцен подобного рода может пробудить уже существующую патологическую ассоциацию из ее скрытого состояния, но не в состоянии породить таковой, не говоря уже о том, что среди бесчисленных подобных явлений существуют такие, которые могут в нормальном состоянии вызвать отвращение, хотя они стоят в связи с пробудившимся половым стремлением.
Высказанное противоречит мнению Бине, который все относящиеся сюда явления пытается объяснить случайными ассоциациями.
158
Всякая попытка объяснить факты как садизма, так и мазохизма должна, в силу только что выясненной тесной связи обоих явлений, схватить как одно, так и другое извращение. Этому условию удовлетворяет попытка американца Дж. Кьернана объяснить явления садизма (см. «Psychological aspects of the sexual appetite» в «Alienist and Neurologist», 1891, April), и потому о ней надо вкратце упомянуть. Кьерван, теория которого имеет многих предшественников в англо-американской литературе, исходит из воззрений некоторых естествоиспытателей (Даллингера, Драйсталя, Рольфа, Ценковского), считающих так называемую конъюгацию – половой акт некоторых низших животных – каннибализмом, поглощением партнера. К этому он присоединяет известные факты о том, что раки при половых сношениях откусывают друг у друга части тела, пауки в подобных же случаях откусывают голову у самцов, а также другие садистские акты животных по отношению к участникам совокупления. Отсюда он переходит к убийству на почве сладострастия и к другим сладострастно-жестоким актам у людей и, считая, что половой голод и половое влечение в основе тождественны, признает, что половой каннибализм низших животных имеет место и у высших и у человека и что садизм представляет проявление атавизма.
Это объяснение садизма имело бы, конечно, отношение и к мазохизму, так как если искать корень полового общения в проявлениях каннибализма, то здесь целям природы служит как победа одной стороны, так и поражение другой, и тогда стремление быть жертвой, быть в подчинении становится понятным.
