Мессии, лжемессии и толпа - Юрий Миранович Антонян
Такая точка зрения разделяется не всеми. Так, Робертсон Смит считал, что религия в первобытные времена была не системой верований и практических применений к ним — это была совокупность строго фиксированных традиционных образов, которые каждый член общины считал обязательным для себя. Люди не были бы людьми, если бы они согласились делать что-либо, не имея для этого оснований в древней религии; таким основанием была не первоначально сформулированная доктрина, а практика, предшествующая доктрине[34].
Здесь автор противоречит себе. Во-первых, люди не согласились бы делать что-либо, не имея оснований для этого в древней религии. Однако древняя религия, совсем как современная, состоит из мифов, в которые надо верить. Во-вторых, обряды должны были соответствовать мифам: вначале человек строил нечто, что объясняло интересующий его объект (природа, космос, его самого), а уже затем начинал действовать, чтобы извлечь из своего знания практическую пользу, т. е. совершал обряды.
Мифотворчество, в том числе сотворение новых богов и изменение образов прежних, не прекращалось никогда. Некоторым богам, особенно не первого ряда, последующие поколения придавали аллегорический лоск и часто использовали отнюдь не в религиозном смысле. Здесь не требовалось никакой веры, для соответствующего образа не нужно было никакой религиозной санкции. Но тем не менее и такой бог представляет собой архетип мессии, но не полностью, а какую-то его часть или производное от него. Подобный мессия (или его ипостась, или производное от него) должен быть рожден и окружен мифом, в том числе религиозным, но способен существовать сам по себе, как, например, образ какого-нибудь из античных греческих богов.
То, что никакие верования или религии не обходились без ритуалов и обрядов, нисколько не снижает значимости самого бога, в том числе мессии. Ритуалы и обряды были и остаются одной из важнейших частей практической реализации религии, веры в бога. Но нельзя исключить, что некоторые ритуалы и обряды возникли раньше религиозной доктрины, именно доктрины, что предполагает некую упорядоченную систему взглядов и установок. Идея о какой-то силе или силах — еще не доктрина, она могла выковаться в ходе обрядов и ритуалов, возможно, они и помогли ее рождению.
В примитивных обществах магия, включавшая в себя разветвленную систему обрядов, собственно, и состояла из них. Наряду с этим существовала вера в силы, которые создали землю, космос, человека и все живое. Думается, что это была самая блаженная пора в жизни человечества, поскольку оно было убеждено, что с помощью магических действий способно обеспечить свое благополучие. Но потом пришло горькое разочарование, поскольку магия не давала или ничего или очень мало. Поэтому надежды переместились на те силы, которые составляли ядро верования, — так появилась религия. А мессия родился в религии, когда бог тоже оказался недостаточен для счастья. Так случилось в иудаизме, так бывает и в христианстве, даже современном, в котором появляются разные течения со своими идолами.
После появления богов возникла очень интересная «прослойка» между ними и людьми. Это были герои (например, в древнегреческой мифологии). В основной своей массе герои выступали в качестве помощников и покровителей людей, в том числе и вопреки желанию богов. Можно предполагать, что архетип мессии «вырастал» из среды героев, во всяком случае, нельзя не обратить внимания на то, что и у тех, и у других во многом сходные функции, среди которых главная — помогать людям. Правда, в христианском понимании мессия — не только и не столько помощник, он спаситель, а это уже более высокая ступень в мифологической иерархии. Мне представляется второстепенной проблема историчности Христа, хотя я полагаю, что это был реальный, но в дальнейшем мифологизированный человек, фанатически заряженный, верящий в свое особое предназначение, умеющий красноречиво говорить и убеждать своих слушателей. Образ богочеловека Иисуса был создан не только евангелиями и другими книгами Нового Завета, но и теологами первых лет христианства, отцами церкви.
Швейцер полагал, что учение о двух природах Христа разрушило единство личности и вследствие этого уничтожило последнюю возможность возращения к историческому Иисусу[35]. Швейцер не поясняет, зачем христианству возвращаться к историческому Иисусу, ведь ему как религии нужен был не только человек во плоти, но и бог. Именно на нем христианство как религия сосредоточивает внимание.
Швейцер считал, что историческое исследование жизни Иисуса имело своим источником не просто чисто исторический интерес; оно обратилось к историческому Иисусу как к союзнику в борьбе против тирании догмы. Возможно, что так было. Но, во-первых, догма о Христе осталась непоколебимой и ее не могли разрушить никакие исторические исследования. Во-вторых, было уже слишком поздно, поскольку Иисус стал богом широко распространенной религии. Но архетипичность его образа создавалась не совокупностью сведений о его исторической подлинности, пусть даже самых достоверных, а именно тем, что он получил мифологический статус.
Возможно, как писал Швейцер, каждая эпоха в теологии находила что-то свое в Иисусе, и это было единственным способом, с помощью которого его можно сделать живым. Не исключено, полагаю, что подобные попытки диктовались желанием сделать его ближе к людям, но тем не менее и его историческая ипостась включена в догму о Христе. С началом эпохи десекуляризации в исторические изыскания о нем вполне могли включиться и совсем атеистические специалисты, движимые лишь потребностью установить истину. Победу в Халкедоне одержали мудрые люди, соединив в Иисусе и человеческие, и сверхъестественные черты.
Архетипичность Христа как мессии подтверждается многими параллелями в древних религиях. Их называет К. Г. Юнг в своем психологическом исследовании догмы о Троице. Предтечи ему он находит, в частности, в вавилонских религиях, в которых устанавливаются родственные связи внутри священных триад. В качестве примера он избрал вавилонские триады, важнейшая из которых включает Ану, Бела и Эа. Эа, олицетворение знания, является отцом Бела, олицетворяющего практическую деятельность. Во вторичную, несколько более позднюю триаду входят: Син (Луна), Шамаш (Солнце) и Адад (Буря). Адад здесь выступает сыном Всевышнего, Ану. При Навуходоносоре Адад — Владыка неба и земли. Этот намек на отцовско-сыновнее отношение становится более отчетливым во времена Хаммурапи: Мардук, сын Эа, наделяется властью Бела и оттесняет его на зданий план. Эа — любящий, гордый отец, добровольно передающий власть и права своему сыну. Изначально Мардук — бог солнца, его прозвище — «Господин» (Бел). Он посредник между своим отцом Эа и человечеством. Эа признает, что не знает ничего такого, чего
