Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд
«Другой случай. Я спросил Р. фон Ш., как обстоят дела со здоровьем у его больной лошади. Он ответил: «Ja, das draut… dauert vielleicht noch einen Monat» («Сдается мне, она протянет еще месяцок-другой». – Ред.). Откуда взялось слово draut с – r– посредине, было совершенно непонятно, ведь звук – r– из слова dauert не мог оказать такого воздействия. Я прямо спросил об этом фон Ш., и он объяснил, что думал при этом “es ist eine traurige Geschichte” (“это печальная история”. – Ред.). То есть говоривший имел в виду сразу два ответа, и они смешались воедино».
Вполне очевидно, что «блуждающие» словесные образы, лежащие за порогом сознания и не предназначенные к произношению, наряду с требованием осведомляться обо всем, что думал говорящий, относятся к тем факторам, которые близко соответствуют условиям наших анализов. Мы тоже ведем поиски бессознательного материала и движемся тем же путем – с той лишь разницей, что путь от мыслей в сознании опрашиваемого до выявления расстраивающегося элемента оказывается более долгим и пролегает через ряд комплексных ассоциаций.
Остановлюсь подробнее на другом любопытном обстоятельстве, о котором тоже свидетельствуют примеры Мерингера. По мнению самого автора, существует некое сходство какого-либо слова в задуманном предложении со словом, не предполагавшимся к произнесению; тем самым последнее получает возможность путем искажения, смешения, компромисса (контаминации) дойти до сознания субъекта.
jagen (охотиться)
dauert (длится)
Vorschein (притворство)
lagen (населять)
traurig (печальный)
…schwein (…свинство)
В своей книге «Толкование сновидений» (1900) я показал, сколь важную роль играет процесс уплотнения в образовании так называемого явного содержания сна из латентных, скрытых мыслей. Какое-либо сходство между двумя элементами бессознательного материала, будь то вещественное или между словесными представлениями, служит поводом для создания третьего – смешанного или компромиссного – элемента, который в содержании сна выражает сразу оба предыдущих и который ввиду такого происхождения очень часто обладает противоречивыми признаками. Образование подстановок и контаминаций при обмолвках отражает начальную ступень той работы по уплотнению, которую мы наблюдаем во всей полноте при построении сна.
В небольшой статье «Как можно оговориться» (1900), обращенной к широкому кругу читателей, Мерингер отмечает особое практическое значение некоторых случаев обмолвок, а именно тех, при которых какое-либо слово заменяется противоположным ему по смыслу. «Полагаю, до сих пор памятно, как какое-то время назад председатель нижней палаты австрийского парламента открыл заседание словами: “Уважаемое собрание, я вижу, что кворум в наличии, и потому объявляю заседание закрытым”. Общий смех привлек его внимание к этой ошибке, и он поспешил исправиться. В данном случае объяснение, скорее всего, состоит в том, что председателю в глубине души хотелось уже закрыть заседание, от которого он не ожидал ничего хорошего; эта сторонняя мысль, как часто бывает, прорвалась в сознание, пусть частично, и в результате вместо открытия получилось закрытие – прямая противоположность тому, что предполагалось сказать. Впрочем, многочисленные наблюдения убедили меня в том, что противоположные по смыслу слова вообще нередко подставляются одно вместо другого: они тесно сплетены друг с другом в нашем языковом сознании, лежат в непосредственном соседстве и легко произносятся по ошибке».
Нельзя утверждать при этом, что во всех случаях, когда слова подменяются своими противоположностями, столь же легко, как и в примере с председателем парламента, выявить за обмолвкой некое противоречие в сознании говорящего, который на самом деле не одобряет высказываемую мысль. Аналогичный механизм мы обнаружили ранее, анализируя слово aliquis. Там внутреннее противодействие выразилось в забывании слова, а не в замене противоположным по смыслу. Справедливости ради укажем, что слово aliquis не обладает очевидной противоположностью, в отличии от слов «открывать» и «закрывать», а слово «открывать», в силу его общеупотребительности, и вовсе не может быть позабыто.
Если последние примеры Мерингера и Майера показывают, что расстройство речи может происходить как под влиянием антиципаторных звуков и слов той же фразы, предназначаемых к произнесению, так и под воздействием слов, которые находятся за пределами задуманной фразы и иным способом не обнаружили бы себя, то первым, о чем нужно задуматься, будет следующее обстоятельство: возможно ли строго отделить эти виды обмолвок и отличить случаи одного вида от случаев другого? Здесь уместно вспомнить о рассуждениях Вундта[56], который рассматривает среди прочего и обмолвки в своем всестороннем исследовании законов развития языка.
По мнению Вундта, во всех этих явлениях и других, им родственных, всегда имеются определенные психические влияния. «Прежде всего, на них благоприятствующим образом воздействует ничем не стесняемое течение звуковых и словесных ассоциаций, вызванных произносимыми звуками. В качестве отрицательного фактора сюда присоединяется отпадение или ослабление воздействий воли, стесняющей это течение, и внимания, также выступающего здесь в качестве волевой функции. Проявляется ли эта игра ассоциаций в том, что предвосхищается некий звук, или же репродуцируется уже произнесенный, или врезается какой-либо посторонний, но привычный, или в том, наконец, что на произносимые звуки оказывают свое действие совершенно иные слова, находящиеся с ними в ассоциативной связи, – все это обозначает лишь различие в направлении и, конечно, различие в размахе ассоциаций, но не в их общей природе. В ряде случаев затруднительно решить, к какой форме причислить данное расстройство и не лучше ли с большим основанием, следуя принципу наложения причин, считать его следствием совпадения нескольких мотивов».
Я считаю замечания Вундта вполне обоснованными и чрезвычайно поучительными. Возможно, стоит более решительно, чем это делает Вундт, подчеркивать тот факт, что благоприятствующий (беспрепятственное течение ассоциаций) и негативный (ослабление стесняющего внимания) факторы действуют всегда совместно, становясь тем самым лишь различными сторонами одного и того же процесса. С ослаблением стесняющего внимания (или, проще говоря, по причине этого ослабления) приходит в действие беспрепятственное течение ассоциаций.
Среди обмолвок, собранных мною, я почти не нахожу таких, где расстройство речи сводилось бы исключительно к тому, что Вундт называет «действием контакта звуков». Зато почти в каждом случае обнаруживается расстраивающее влияние чего-либо, находящегося вне пределов задуманной речи. Это «что-то» есть либо отдельная мысль, оставшаяся неосознанной, дающая о себе знать посредством обмолвки и способная дойти до сознания нередко лишь после тщательного анализа, –
