Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
И вот по каким причинам. Очередное позорное изгнание Сергея актуализировало у него вполне определённые психологические потребности. Он их, как и все в его положении, скрывает, но вычислить их несложно. Первая жена рожает от лучшего друга, второй жене после многократных неудач хотя и удаётся забеременеть, но, тем не менее, она не скрывает от окружающих, что о половых способностях своего мужа она, мягко выражаясь, невысокого мнения. Кто знает, может быть, и первая жена трепала его имя на всех углах, что он-де импотент (или что-то близкое)? Более того, если учитывать похожесть, если не тождественность, натур его первой и второй жён, а также то, что вторая жена ещё до беременности не скрывала, от которого из начальников отделов банка, в котором она работала, у неё подводило низ живота (а как просто и часто это на службе делается, объяснять, наверное, надобности нет, тем более, если учитывать шокирующую статистику прелюбодеяний именно в этой категории населения), то есть основание усомниться в отцовстве Сергея и относительно второго ребёнка. (Будь первой жене важнее алименты, а не желание его изгнать из жизни, то Сергей считался бы отцом уже двоих детей — полная, так сказать, конспирация! Хотя немецкий фюрер пошёл дальше: он имитировал отцовство пятерых детей.) Но в отношении второго ребёнка Сергей может быть спокоен, возможности платить алименты его не лишат: начальник его жены хотя и холост, но замуж Оле идти за него не предлагал даже тогда, когда она была ещё незамужней. Он предлагал ей только быть любовницей. Это предложение очень импонировало Олиной матери, и она уговаривала дочь согласиться, браку же дочери с Сергеем всеми силами противилась. Поэтому, учитывая то, что начальник вполне, похоже, научился обращаться с женщинами типа Оли и её матери, а потому, разумеется, никаких детей оплачивать не будет (тем более, сомнительного происхождения и от сомнительной женщины), а также учитывая то, что Оля жадна, Сергей может не сомневаться, что право десятилетиями носить бывшей жене деньги у него не отнимут.
К сложностям с отцовством и обвинениям в мужской слабости можно относиться по-разному. Можно равнодушно, можно со вздохом облегчения, можно с иронией, можно идиотически хихикать, а можно и стыдится — организовывать конспиративные мероприятия в виде гор противозачаточных средств в шкафчике на квартире у женщины без влагалища, или отыскать во временное пользование биофилку (см. график смены эротических предпочтений в главе «Эволюции эротических предпочтений»), ещё не оградившую себя от некрофилов целостным осмыслением жизни.
То, что Сергей поперёк очевидного всеми силами пытался ребёнка от первой жены выдать за своего, говорит о болезненном стыде по поводу брачных неудач, из чего следует, что после очередного изгнания вопрос о реабилитации становится для Сергея первоочередным. Отсюда, при возвращении в семью детства, бессознательно основные его усилия должны быть направлены на организацию с В. особого рода взаимоотношений. Как минимум, хотя бы прежних, — чтобы она почитала его как образец мужчины. (Хотя душе его такое к нему отношение явно не на пользу.)
Хотя бы только по этой причине П. для Сергея — враг номер один. Но для ненависти есть и ещё несколько причин. (1) П. — единственный человек в семье, кто не впадает от Сергея в состояние восторга, что для всякого кумира оскорбительно. (2) П. уже одним только своим присутствием разрушает комфортную для Сергея семью детства. (3) П. у Сергея стоит на пути к В. (Это всё не шутки: помните инцест Анатоля и Элен? А если учитывать необычайную ревнивость Сергея к сестре, то…) (4) П. за несколько месяцев до изгнания Сергея его второй женой это событие подробно предсказал, что у не соглашавшегося тогда Сергея не может не вызвать ощущения собственной неумности. И одной из этих причин достаточно, чтобы Сергей стал мстить — как всегда не сразу и не своими руками.
Как водится, Сергей убеждён, что ненависть его праведна: а с какой стати П. лишил его того, что ему всегда принадлежало? Только ему! Им всегда в семье все восхищались. Он-то ведь ни в чём не изменился — с какой стати должны меняться другие? Он-то этого не желал! Следовательно, его обобрали! Унизили, убили! П. — грабитель! И враг! И так оно и есть, ведь и сестра теперь «вдруг» заговорила, что П. её обобрал! И то, что враг, тоже теперь говорит. И что хочет убить — тоже.
Таким образом, брат, кроме решения проблем с потенцией, тоже рядом с уничтоженной В., как и всё семейство, получает свою долю удовольствия: от власти, от мести, от возможностей к утончённому садизму, скажем, в виде провоцирования благодарностей за свой характер «благодетеля»…
Кстати, о деньгах. Ведь именно продолжением с ним, «благодетелем», взаимоотношений были злоключения «В». в Центре, оплата (деньги!) всех этих ненужных целительских курсов, жертвование на «дело Божье» средств (деньги!) и вещей — даже детских. А больница? Сестра разве что не до агонии благодарна брату за фрукты, которые он ей в больницу принёс, и за незначительную денежную мзду врачам, но разве это окупает её там страдания? Счёт не оплачен, и, вспоминая фрукты для дочери, которые та, якобы, не видела без Сергея, сопоставляя требуемые на фрукты деньги с расходами, в которые ввёл сестру «благодетель», невозможно не сделать определённых выводов. Так что даже в денежном исчислении всякий семейный кумир вовсе не благодетель, а должник и вор. Вор — это не просто человек, умыкающий деньги, завернул за угол — и уже любящий домашних господинчик. Вор — это состояние души, которое не скрыть ни за какими масками, потому что переносится психоэнергетически и становится проклятьем для всякого взирающего на него с детской доверчивостью.
Теперь о «любящих» взаимоотношениях брата-вора и анальной сестры. Они таковы, что Ольгу, вторую жену Сергея, даже после развода по-прежнему вводят в состояние умилённо-слёзного исступления.
Воры (урки), перед тем как пойти «на дело», часто впадают в сентиментальное слезливое состояние: поют песни про маму, что старушечка любимая ждёт… Эти песенки под гитару отнюдь не проявление благородства душ. Мать вору нужна. Вор начинается с матери, а таким завуалированным образом он эмоционально, как в детстве, цепляется за юбку убивающей матери, тем получая «благословение» на преступление. Вор не любит, но пользуется — и прежде всего воспеваемой матерью. Тема взаимоотношений урок с сёстрами изучена меньше, но, очевидно, тоже облечена в сентиментальные формы.
Внешне всё выглядит идиллично — для некрофилогенной культуры: выросший младший братишка, маменькин любимец и советчик встречает сестру после работы, якобы потому, что одной ей идти по улице вечером опасно, опасно, опасно, страшно, страшно… бойся… бойся… бойся… Держа за руку (закольцовывается энергия!), он вспоминает, как им было хорошо вместе, как они и раньше гуляли, держась за руки, и оба в унисон вздыхают, что не везёт им с жёнами и мужьями, и как это красиво, что ничто и никто не может разорвать их связи… А может быть, в том и есть великий смысл, что он оставил семью и оказался рядом прежде, чем она оказалась одна, чтобы быть ей опорой — ей, любимой сестрёнке…
Но жив Господь!! И есть правда на свете!
Через пять месяцев В. разругалась с братом и со всеми домашними (из-за П.!) и через два дня нашла и место, и время примириться с П. Характерно, что за три недели до того она «вспомнила» про субботние богослужения.
* * *Итак, в результате наблюдений и размышлений этой главы мы пришли к осмыслению одного из важнейших законов существования людей на нашей планете: во взаимоотношениях двоих всегда надо учитывать присутствие третьего. Пусть даже незримое. А оно ох как часто запрятано за «благородными» рационализациями! Учитывать, как мы видим, присутствие или отсутствие брата в душе (телах мировоззрения и памяти) В. просто необходимо. Ведь иначе можно запутаться в сходных по форме событиях. Например, «В». у целителей сначала принимали, а потом отторгли. Она ими тоже сначала восхищалась, а потом они стали более чем смешны — скучны. Так же произошло и в среде друзей П.: сначала её принимали, а потом её изменившееся поведение и, главное, внутренние движения души привели к обоюдному охлаждению взаимоотношений. В том и другом случае сама В. сначала чувствовала некую общность со своим окружением, а затем несовместимость. (Кстати, после возвращения брата суббота оказалась в пренебрежении.) Если сделать ложное предположение, что в обоих случаях В. была одной и той же (как о том можно сделать вывод, судя по паспорту и сравнивая вклеенное туда фото с оригиналом), то можно сделать вывод, что все сообщества одинаковые, или, попросту, что все люди одинаковые: сначала принимают, потом отторгают. Однако вывод меняется, если принять во внимание, что разлад с экстрасенсами начался после переключения брата на другой живой организм, а разлад с друзьями П. — после его, брата, возвращения. В одном случае, при брате она, как Софья Андреевна, анально-накопительского типа (помните, в главе «Ты меня употребишь — и бросишь» В. угадывала во всех желание ею попользоваться и обвиняла в этом и П. — на самом же деле это раскрывало её отношение к людям), без «наездника»-брата она способна пододвинуться к генитальному характеру. Но дело не только в индивидности брата. Дело в её нравственном выборе. Да, конечно, инверсированное давление на неё колоссально, и клин, отделяющий её от жизни, вбит ещё в младенчестве матерью, не способной любить отца, но ведь Бог с`илен освободить и не от такого клина! Будь В. верна заповеди о неразрывности взаимоотношений с супругом, этой анальной неприятности (ссора с П.) с нею бы не произошло.
