Николай Преображенский - Анти-Зеланд или На халяву и уксус сладкий

6 августа 1945 года в 8 часов 14 минут 15 секунд «Суперфортресс» Б-29 с ласковым именем «Энола Гей» выпустила из бомболюка своего «Малыша». Хиросиме оставалось жить еще 47 секунд, а потом бомба взорвалась на высоте 400 м, стерев с лица земли значительную часть города, убив и ранив более 200 тысяч человек.

От того всплеска ненависти, боли и отчаяния убитых и убиваемых людей должно было расплющить в лепешку весь воздушный флот США, но ничего этого не произошло. Командир Б-29 Пол Тиббетсмладший, назвавший самолет-убийцу в честь своей матери, всего лишь выполнял приказ — солдаты, как известно, не сами выбирают себе врагов. Особых угрызений совести не испытывали и остальные члены экипажа.

Избавиться от них так и не смог майор Изерли, командир самолета-наводчика, в 7.09 утра передавший в эфир не менее зловещую фразу, чем «Над всей Испанией безоблачное небо»:

«Облачность меньше трех десятых на всех высотах. Рекомендация: первая цель».

Майор обращался в разные инстанции и к мировой научной общественности, пытаясь добиться если не запрещения атомного оружия, то осознания масштабов трагедии. Это закончилось для него уютным местечком в американском «доме скорби» и присвоением его имени комплексу ответственности за судьбы человечества.

Если «снизить важность» трагедии Хиросимы, то налет Б-29 «Бокскар» на Нагасаки, во время которого было уничтожено «всего» 70 тысяч человек, представляется вообще не заслуживающим упоминания. Только кто объяснит это тем девяти японцам, от которых остались одни только силуэты на мосту Айои. Кто объяснит это остальным несчастным, умиравшим от лучевой болезни, — оставшимся в живых, но завидовавшим мертвым…

А никто, потому что Вадим Зеланд предлагает упразднить такое понятие, как ответственность ученого, точнее, утверждает, что оно надумано и ни к чему хорошему не приведет. В пещерах питекантропов (куда манит нас угрюмая фантазия автора) — хмурых людей с низким черепом и суженным покатым лбом — нет места сантиментам. Там царит мрачная целесообразность.

Строго говоря, нет ни их самих, ни каменных рубил, ни костяных скребков. Вообще нет понятий «хрупкого» и «прочного», «твердого» и «мягкого», «бесформенного» и «структурированного». И мамонт, и палка-копалка, и человек — всего лишь скопление атомов. Разве что скопление атомов в виде мамонта занимает в пространстве чуть больше места.

Условны и наши ощущения и чувства. Вон сокрушительный апперкот панчера вышвыривает противника за канаты. Меж тем это означает лишь, что пустота взаимодействовала с пустотой, вернее, стайка разделенных пустотой атомов под условным названием «кулак» соприкоснулась со стайкой разделенных пустотой атомов под названием «челюсть»…

Все на этом свете — скопление и перемещение атомов и волн. Если это так (а это на самом деле выглядит именно так по Зеланду), то абстракциями чистой воды становятся понятия «добра» и «зла». А значит — все дозволено. Переступай, преступай и просто бери то, что тебе приглянулось или плохо лежит…

И все-таки он работает?

…Так вот, я хотел сказать, что это Знание — не для всех, и не каждый готов принять его, поскольку Трансерфинг не укладывается в рамки обыденного мировоззрения…

…Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих и возникает синекдоха отвечания…

Все новое утверждается в непримиримой борьбе с косным, отжившим, старым, тормозящим прогресс. До глубины мысли надо подниматься, а между гением и толпой зияет подчас такая пропасть, выкарабкаться из которой бывает очень тяжело. Гений не враждебен толпе, как заметил однажды Сергей Довлатов, он враждебен посредственности. Но мир устроен так, что судят гениев именно посредственности — жалкие и ничтожные личности, как говорил незабвенный Паниковский.

Судьбу одного такого непризнанного гения, изобретателя Эдельвейса Захаровича Машкина, описали Аркадий и Борис Стругацкие в блестящей «Сказке о Тройке». Эдельвейс Захарович принес на суд общественности так называемую эвристическую машину — точный электронно-механический прибор для отвечания на любые вопросы, а именно: на научные и хозяйственные.

Все гениальное, говорим мы, просто. Изящной простотой отличалась и эвристическая машина Эдельвейса Захаровича: старинная пишущая машинка «ремингтон» выпуска тысяча девятьсот шестого года, неоновая лампочка внутри и шнур с вилкой. Вот, собственно, и все. Да, для работы вилку следовало воткнуть в розетку.

Будучи отфутболиваем разного рода бюрократами и не имея достаточных средств на модернизацию изобретения, Эдельвейс Захарович не полностью автоматизировал думательную машину.

Работала же она так:

«…Вопросы задаются устным образом, и я их печатаю и ввожу таким образом к ей внутрь, довожу, так сказать, до ейного сведения. Отвечание ейное, опять через неполную автоматизацию, печатаю снова я. В некотором роде посредник, хе-хе! Так что, ежели угодно, прошу…

— А что это у вас там за лампа? — подозрительно спросил Фарфуркис.

Старичок ударил по клавишам, потом быстро вырвал из машинки листок бумаги и рысцой поднес его Фарфуркису. Фарфуркис прочитал вслух:

— «Вопрос: что у нея… гм… у нея внутре за лпч?..»

Лэпэчэ… Кэпэдэ, наверное? Что еще за лэпэчэ?

— Лампочка, значит, — сказал старичок, хихикая и потирая руки. — Кодируем помаленьку…».

Думательная машина работает, хотя в рамки обыденного мировоззрения и не укладывается! Факты — вещь упрямая, а непреложность их очевидна: когда задаешь вопрос думательной машине, то сразу же получаешь ответ, причем в письменном виде; обратно получаешь ответ даже и в том случае, когда задаешь вопрос не прямо ей, а кому другому, находящемуся по соседству…

«Синекдоху отвечания» изобретатель Эдельвейс объяснял высочайшим достижением нейтронной мегаплазмы, когда «ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри…».

Принципиальной разницы между думательной машиной Эдельвейса Захаровича и трансерфингом Вадима Зеланда нет. И эвристическое устройство, и новейшая психотехника призваны если не облагодетельствовать человечество, то здорово ему помочь. Однако люди есть люди. Не все из них смотрят на мир широко раскрытыми глазами, как это делает автор. Кто-то устал удивляться, кому-то просто лень. А большинство и вовсе глядит прищурившись — так легче скрыть слезы, как говорил Станислав Ежи Лец.

«Неблагодарное это дело — нести людям добро. Лучше положить добро на видное место и тихонько отойти в сторонку — кому надо, тот сам возьмет», — говорит Вадим Зеланд в интервью, выложенном на сайте форума www.aing.ru. Очень разумный подход, добавим мы от себе: лежит себе как бы ничейное добро, кто положил, почему, зачем — неизвестно. Чем дальше от него, тем лучше, то есть и обидного словца вслед не бросят, и наверняка по шее не накостыляют, и уж точно ни в чем не изобличат. Как это случилось со стариком Эдельвейсом, изобретательская научность которого проистекала как бы «изнутре» — в смысле изнутри.

Гений-самоучка не читал ни «Азбуку радиотехники» Кина, ни саму «Азбуку» с картинками и большими буквами, ни «Геометрию» Киселева, ни алгебру для восьмого класса. Собственно говоря, Эдельвейс Захарович вообще не знал, что такое алгебра, а читать ему не приходилось и вовсе. Ну и что? Изобретатель Машкин этого и не скрывал и скрывать не собирался.

Да и нам с вами, честно говоря, нет никакого дела до того, чего читал, а чего не читал Вадим Зеланд. Главное, что трансерфинг, как он сам утверждает, работает. Но только для тех, кто к этому готов. Того его многочисленные книжки сами найдут и растолкуют, что к чему и куда. А кто не готов — с того и взятки гладки, в смысле тому и втолковывать нечего и незачем. «Однако я вовсе не хочу сказать, что те, кто отвергает Трансерфинг, «не доросли» до него, — говорит Вадим Зеланд в интервью. — Это их выбор, а любой выбор, сделанный осознанно, достоин уважения…».

И это справедливо, но ясность внести нужно. Гениальное произведение, говорил Лец, поймет и дурак. Но ведь совершенно иначе! Как понимать трансерфинг, точнее, работает он все-таки или нет?

Думать вредно?

..Давайте только сразу условимся не мучить себя вопросами, почему и каким именно образом это работает…

Если думаешь чего, то не мучь себя…

Трансерфинг работает, утверждает Вадим Зеланд, и не абы как, а по-научному. В науке же, как известно, есть много чего малопонятного и труднообъяснимого. Вот, допустим, у стула есть спинка, а у табуретки нету. Однако это не мешает нам сидеть и там, и там, пользуясь, как говорится, плодами мебельной науки. Примерно такие же и еще более ошеломляющие результаты можно получить при использовании научных принципов трансерфинга.