Мортимер Адлер - Шесть великих идей
Каким бы сложным и затянутым ни был этот процесс, мы не можем бросить его, не доведя до конца. Нельзя прекращать свои исследования, даже если они кажутся вам бессмысленными, или останавливать дискуссию, даже если она, по вашему мнению, ни к чему не приведет. Прекратить исследования означает предать свое стремление к истине и отнестись к спорному вопросу так, будто он принадлежит к сфере вкуса.
Только человек, выполняющий все эти обязательства, имеет право утверждать, что он посвятил свою жизнь поиску истины.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
От истины к благу и красоте
Как справедливость стала руководящей идеей по отношению к свободе и равенству, так и идея истины верховенствует в своей триаде.
Мы стали лучше разбираться в понятии истины, рассмотрев в предыдущих главах некоторые вопросы, например: чем отличается несомненное суждение от мнения, вызывающего сомнение, и в чем разница между сферами правды и вкуса. Ответы, найденные нами, закладывают основу для лучшего понимания блага и красоты.
Перед нами стоял вопрос о двух сторонах истины — субъективной и объективной; и, проанализировав его, мы смогли осознать, почему объективная истина всегда превалирует над субъективной. Это поможет в дальнейшем, когда будут рассматриваться аналогичные вопросы об идее добра и блага и понятии красоты, которые окажутся намного сложнее и потребуют от нас большего внимания.
Был ли скептик Монтень прав, говоря, что нет ни хорошего, ни плохого, а все зависит от точки зрения[24]? Правы ли люди, считающие, что красота существует лишь в глазах смотрящего?
Разве благо и красота — понятия не объективные? Какие из своих суждений о добре и зле, о правде и лжи мы предпочтем отнести к области истины, а какие — к сфере вкуса? Каковы критерии, которыми мы при этом руководствуемся?
Действительно ли объективные и субъективные аспекты красоты так неразрывно связаны, что, когда речь заходит о прекрасном, невозможно отделить друг от друга вопросы истины и вкуса? Применима ли сентенция «о вкусах не спорят» ко всем без исключения суждениям о благе и красоте? Или некоторые из них лучше было бы связать с принципом «об истине спорят»?
Умеренные формы скептицизма, которые я назвал субъективизмом и релятивизмом, распространены не только в обывательском сознании, но и в академических кругах, особенно среди социологов и психологов, изучающих модели поведения, и даже среди философов. Думаю, в предыдущих главах я сумел убедить вас, что от подобных заблуждений, даже ученых мужей, нужно уметь себя защищать. Надеюсь, далее я также смогу доказать читателю, что и в вопросах добра и блага ошибки субъективизма и релятивизма подлежат корректировке.
Значение такого шага — признать субъективистскую точку зрения ошибочной — для каждого должно стать очевидным. Если наши убеждения о добре и зле, правде и лжи являются исключительно субъективными; если они не более чем выражения нашего эмоционального предпочтения; если в дискуссиях о подобных вопросах нет никакого смысла привлекать разумную аргументацию, — то все это чревато далеко идущими последствиями, которые серьезно повлияют на реальную действительность. Прежде всего субъективизм по отношению к идее добра и блага начнет посягать на каждом шагу на права человека в его частной и общественной жизни.
Преодолевать субъективистские и релятивистские заблуждения в вопросах красоты гораздо труднее. Но, к счастью, это не суть важно, поскольку их реальное воздействие на нашу жизнь не столь серьезно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
«Есть» и «должно»
Каждый день, а порой по несколько раз в день мы выносим строгий приговор: что хорошо, а что плохо; что лучше, а что хуже. Таким образом мы выражаем свой внутренний выбор, который каждому из нас приходится делать. Это происходит всякий раз, когда мы что-либо оцениваем или определяем его значение для нас. Именно поэтому суждения, определяющие качество или свойство, называют оценочными.
Различие, причем принципиальное, между истиной и благом видно с первого взгляда. В большинстве случаев мы не оцениваем простые вещи в категориях истинности или ложности. Бывают исключительные случаи, например, когда мы сталкиваемся с фальшивыми деньгами, то говорим о подделке как о чем-то ложном, или когда встречаем подлинный товар, то думаем о нем как об истине. Но при этом мы употребляем слова правда и ложь в переносном смысле, заимствуя их из того словарного запаса, которым мы пользуемся для устных заявлений или умозаключений.
Словами хорошо и плохо мы, как правило, оперируем, имея дело с объектами окружающего нас мира. К числу объектов, определяемых нами как хорошие или плохие, относятся люди, их намерения и действия, их организации и продукты, а также жизни, которые они ведут. В любом случае мы называем хорошим или плохим именно рассматриваемый нами объект, но не нашу мысль о нем.
С помощью обычного здравого смысла мы определяем различие между истиной и благом — причем во всех их взаимосвязях, в которые они вовлечены. Понятие истины тесно связано со сферой нашего мышления. Наши мысли верны, когда они соответствуют состоянию объектов, о которых мы думаем. Понятие блага вступает во взаимосвязь с самыми разными объектами и нашими желаниями. Объекты приносят благо, когда соответствуют нашим желаниям.
Когда мы говорим о поисках истины, то рассматриваем ее как объект желания — тем самым, в сущности, соотносим идею истины с понятием блага. Стремление обладать правдой в определенном смысле является полезным для мыслительной деятельности — то есть благом, к которому мы стремимся в поисках истины. Если мы хотим преодолевать невежество и избегать ошибок, мы рассматриваем ложные представления как зло и стараемся избавляться от них; нам хотелось бы обретать знания — особенно о природе вещей, что равносильно обладанию истиной.
Теперь обратимся к противоположным понятиям и спросим себя, есть ли хоть доля истины в ценностных суждениях — представлениях о вещах как хороших, так и плохих. Когда такие мнения начинают оспаривать, большинству людей бывает трудно защищать свою точку зрения, находить аргументы в ее пользу и обращать оппонента в свою веру. Безусловно, у каждого из нас есть свой набор желаний, и все они абсолютно индивидуальны; часто то, что один человек рассматривает как благо, может не быть таковым для другого.
Если я вполне откровенен, мое заявление, что я считаю что-то хорошим (равносильно тому, что я желаю это «что-то»), является истинным высказыванием обо мне, насколько это возможно.
Мое суждение, что рассматриваемый объект хорош, не будет представлять собой правду, поскольку оно не получит всеобщего одобрения — «всеобщего» в том смысле, что он хорош не только для меня, но и для всех остальных.
Таким образом, мы сталкиваемся с довольно спорным вопросом: насколько объективны или субъективны наши точки зрения. В современном мире к оценочным суждениям относятся с большой долей скептицизма. Как правило, их считают выражением личных чувств — симпатии или антипатии, желания или неприязни. Оценочные суждения полностью субъективны и связаны с человеком, который их высказывает. Даже если они не содержат никакой правды, они истинны относительно личности, которая является их носителем; а истина состоит в том, что этот человек воспринимает некий объект как хороший, потому что на самом деле желает им обладать.
Если истина заключалась бы во мнении, что данный объект хорош для всех людей, а не только для одного, то подобное суждение сочли бы объективным. В таком случае оценочные суждения перестают быть полностью связанными с индивидуальными особенностями личности. По крайней мере, некоторые оценочные суждения тогда относились бы к сфере истины и могли бы стать предметом спора. Другие оставались бы в сфере вкуса, а значит, были бы вне обсуждений. Можно было бы ожидать, что люди попытаются достичь согласия по поводу первых, но не по поводу вторых. Вместо того чтобы повторять, что мнения «хорошо» и «плохо» — оценки субъективные, мы начали бы отстаивать позицию, будто они до некоторой степени объективны или субъективны.
Тем не менее именно такой взгляд на проблему скептики отрицают при рассмотрении оценочных суждений — по крайней мере тех, что делят объекты на хорошие и плохие, и это просто еще один способ сказать: это я желаю, а это нет. По мнению скептика, когда «хорошее» отождествляется с «желаемым», тогда невозможно избежать субъективности суждений о том, что хорошо и что плохо, поскольку такие точки зрения зависят от множества желаний разных людей.
Благо всегда желанно, а желанное и есть благо — и этого отрицать нельзя. Но мы можем отметить некоторую двойственность слова желанный. Когда мы говорим о каком-то объекте как о желаемом, это может означать, с одной стороны, что он на самом деле желанен, с другой стороны, что он должен быть желанен. Когда мы утверждаем, что нечто достойно восхищения, мы можем либо сообщать о том, что это восхитительно, либо предписывать, что этим следует восхищаться, вне зависимости от того, является ли объект настолько замечательным на самом деле. По всей видимости, подобная двойственность присутствует и в самом значении слова желаемый.
