Ирвин Ялом - Дар психотерапии
Глава 21. Внимательно формулируйте высказывания здесь-и-сейчас
Высказывания в формате «здесь-и-сейчас» представляют собой уникальный аспект терапевтических взаимоотношений. Существует несколько видов человеческих ситуаций, за исключением поддержки, в которых нам разрешено обсуждать непосредственное поведение другого. Это освобождает, даже воодушевляет — то есть это именно то, из-за чего опыт семинарских групп оказался столь неотразимым. Но это также и рискованно, так как мы не привыкли давать и получать обратную связь.
Терапевты должны научиться облекать свои высказывания в форму, которая выражала бы их заботу и выглядела приемлемой для пациентов. Рассмотрим обратную связь, связанную со скукой, которую я привел в пример в предыдущем разделе: я старался не употреблять слово «скучный» в беседе с моим пациентом; это неплодотворное слово; оно выглядит как обвинение и может (или должно) вызывать высказанную или нет реакцию вроде «Я не плачу вам за то, чтобы вы здесь развлекались».
Гораздо предпочтительнее использовать такие слова, как «дистанцированный», «закрытый» или «изолированный»; они придают оттенок вашего желания стать ближе, более вовлеченным и более заинтересованным. И нашим клиентам сложно на что-либо здесь обидеться. Другими словами, говорите о том, что вы чувствуете, а не о том, что делает пациент.
Глава 22. Все сойдет для мельницы «здесь-и-сейчас»
Все, что происходит здесь-и-сейчас, — зерно для мельницы терапии. Иногда лучше всего предложить пояснение непосредственно; в другие моменты лучше просто запомнить это событие и вернуться к нему позднее. Если, например, пациент в отчаянии плачет, гораздо лучше оставить вопрос «здесь-и-сейчас» до других времен, чтобы вернуться к этому происшествию позднее и сказать для этого: «Том, я бы хотел вернуться к прошлой неделе. Произошло нечто необычное: вы доверили мне гораздо больше ваших чувств и заплакали у меня на глазах в первый раз. Скажите, чем это было для вас? Что вы чувствовали, переступая преграды? Позволив мне увидеть ваши слезы?»
Помните, пациенты не просто плачут или демонстрируют свои чувства в пустоте — они совершают это в вашем присутствии, и именно изучение эпизода в контексте «здесь-и-сейчас» позволяет вам проникнуть в самую суть выражения чувств.
Или рассмотрим пациента, который может быть потрясен во время сеанса и, что обычно ему не свойственно, просит обнять его в конце. Если мне кажется, что это правильно, я обнимаю пациента, но на каком-то этапе, обычно на следующем сеансе, непременно возвращаюсь к этой просьбе и объятиям. Держите в уме то, что плодотворная терапия состоит из переменной последовательности: за воскрешением в памяти и ощущением эмоции следуют психоанализ и интеграция аффекта. Сколько нужно ждать, чтобы начать психоанализ эмоционального события. — вопрос клинического опыта. Часто, когда затронуты глубокие чувства — тоска, печаль, ярость, любовь, — лучше всего подождать, пока это чувство не остынет, а защитная реакция не уменьшится. (См. главу 40, «Куй, когда железо остыло».)
Джейн была очень сердитой, глубоко деморализованной женщиной, которая после нескольких месяцев терапии приобрела достаточную уверенность во мне, чтобы раскрыть глубину своего отчаяния. Снова и снова я был настолько тронут, что искал способ дать ей какое-то утешение. Но мне это никогда не удавалось. Каждый раз, когда я пытался это сделать, я уходил покусанным. Но она была столь хрупкой и столь гиперчувствительной к воспринимаемой критике, что я ждал много недель для того, чтобы поделиться этим наблюдением.
Все — в особенности эпизоды с повышенной эмоциональностью — подойдет для мельницы. Многие неожиданные события или реакции, происходящие во время терапии: терапевты могут получать агрессивные письма или звонки от пациентов, они могут быть не в состоянии предложить утешение, необходимое пациентам, они могут казаться всеведущими, им никогда не задают вопросы или всегда оспаривают их мнение, они могут опаздывать, делать ошибки в счетах, даже назначать двум пациентам одно и то же время. Хотя я чувствую себя неловко, проходя все эти эксперименты, я также ощущал уверенность в том, что, если я надлежащим образом подойду к ним, то смогу обратить их в нечто полезное в терапевтической работе.
Глава 23. Проверяйте «здесь-и-сейчас» на каждом сеансе
Я стараюсь интересоваться «здесь-и-сейчас» на каждом сеансе, даже если он был очень плодотворным и прошел без проблем. Я всегда говорю в конце часа: «Давайте на минутку посмотрим, как мы сегодня». Или: «Какие-нибудь чувства о том, как мы сегодня работаем и какие отношения сегодня между нами?» Или «Перед тем как мы прервемся, давайте взглянем на то, что происходит между нами». Или, если я чувствую трудности, я могу сказать что-то вроде: «Перед тем, как закончить, давайте проверим наши взаимоотношения сегодня. Порой вы говорили о том, что чувствуете себя очень отдаленным от меня, иногда же, напротив, весьма близким. Как вы оцениваете сегодняшний сеанс? Какое расстояние между нами сегодня?» В зависимости от ответа я могу и дальше исследовать преграды во взаимоотношениях или невысказанные чувства ко мне.
Я начинаю с этого паттерна даже в начале самого первого сеанса, даже до того, как большая часть истории встроена в наши отношения. На самом деле, особенно важно начать устанавливать стандарты уже на ранних сеансах. На первой встрече я точно спрошу, как пациенты решились прийти ко мне. Если они были направлены кем-либо, коллегой или другом, я хотел бы узнать, что им сказали обо мне, каковы их ожидания, а затем, как эти ожидания соотносятся с их восприятием меня на первом сеансе. Для этой цели я обычно говорю что-нибудь вроде: «Первый сеанс — это двустороннее собеседование. Я интервьюирую вас, но это дает также и вам возможность составить свое мнение обо мне и высказать свои взгляды на то, как мы будем работать вместе». Это имеет смысл, и пациент обычно соглашается. Затем я всегда довожу ситуацию до конца вопросом: «Не могли бы мы взглянуть на то, к чему вы пришли на данный момент?»
Многие мои пациенты приходят ко мне, прочитав одну из моих книг, и, следовательно, в рамках «здесь-и-сейчас» необходимо спросить об этом. «Что конкретно было в этой книге, что привело вас ко мне?» Как настоящая беседа со мной соотносится с вашими ожиданиями? Есть ли какие-либо переживания по поводу того, что ваш терапевт еще и писатель? Какие вопросы вы хотели бы задать мне в связи с этим?»
С того самого времени, как я описал истории моих пациентов в книге («Палач любви») много лет назад, я думаю о том, что новые пациенты, которые консультируются со мной, могут опасаться, что я напишу о них. Потому я заверяю пациентов в полной конфиденциальности и убеждаю, что я не написал ни строчки о пациентах, не спросив предварительно их разрешения и не засекретив их личность. Но через некоторое время я убедился, что опасения пациентов совершенно иного характера — в целом, они гораздо менее озабочены тем, что про них напишут, нежели тем, что они недостаточно интересны для того, чтобы я написал о них.
Глава 24. В чем вы обманули меня?
Часто в процессе курса терапии пациенты могут описать примеры измышлений из своей жизни — какое-то событие, когда они либо скрыли, либо исказили информацию о себе. Внимательно слушая «здесь-и-сейчас», я нахожу такой прием великолепной возможностью спросить о том, как они обманули меня в течение курса терапии. Всегда присутствует какая-то скрытность, некоторая информация удерживается из-за чувства стыда, из-за того, что это разрушило бы их особенный образ. Обсуждение такого рода вымыслов почти всегда приводит к плодотворной дискуссии в терапии — часто это обзор истории терапевтических взаимоотношений и возможность переработать и точно регулировать не только отношения, но и другие важные темы, которые возникали в терапии до того.
Обычная стратегия внимательного анализа заключается в том, чтобы просто пристально изучать весь материал сеанса для выделения подтекста и, если возможно, воспользоваться шансом и вступить в исследование терапевтических взаимоотношений.
Глава 25. Чистый экран: забудьте об этом! Будьте искренни
Одной из первых моделей, постулирующей идеальные отношения между терапевтом и пациентом, была ныне устаревшая концепция «пустого экрана», где терапевт оставался нейтральным и более или менее безымянным в надежде, что пациенты будут проецировать на этот чистый экран глубокие искажения перехода. Когда искажение (живая манифестация ранних отношений с родителями) становилось доступным для изучения в процессе психоанализа, терапевт мог более точно реконструировать предшествующую жизнь пациента. Если бы терапевт выражал себя как отдельного индивидуума, было бы гораздо сложнее (как считалось) найти место для проецирования.
