Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
Христос исцелил в субботу хронического больного — это был скандал! — но тем жарче была дискуссия об истинном содержании субботы, дискуссия, после которой напряжение мысли подняло Его учеников ещё на одну ступень над похотями этого мира. (Заповедь важна всякая, но в особенности та, которая в данное время находится в наибольшем пренебрежении, поэтому Христос исцелил, а Иоанн описал этот случай.)
Людям свойственно обвинять своих ближних в своих же собственных грехах. Это общепринятое положение требует уточнения. Всё-таки, есть проницательные люди, которые умеют высказать правильное суждение. Только во всех ли случаях? Жухлым, поглощённым сребролюбием, идолами и прочими тяготами внушений от ярких некрофилов, разумеется, не до тонкого познания людей, поэтому в подобных себе жухлых они, напрягшись, распознают себя, свои грехи. Жухлые подчиняются внушениям ярких и видят, что прикажут: в военных — защитников, во врачах — спасителей, в целителях — святых. Ярких же биофилов жухлые попросту не понимают, и в качестве «своего» мнения пользуются тем, что внушили яркие некрофилы. Последние же, раз заметив в себе способность манипулировать людьми, в этой своей способности совершенствуются. Это подразумевает распознание слабых мест у объектов манипуляции. Десятки и сотни раз (начиная с детства) убедившись в своей проницательности по определению греховных влечений жухлых, яркий начинает верить в непогрешимость своих суждений вообще. Но и сам он непременно — объект манипуляции для другого некрофила (не обязательно более яркого, просто, к примеру, ассоциирующегося с отцом или с матерью), и, как от него и ожидается, начинает тем восхищаться, умиляться и т. п., словом, как потребуют. Текст внушения, воспринимаемый как «самостоятельно составленное мнение», безусловно, вводится на энергетическом уровне, поэтому, когда встречается человек с пониженным полем давления, т. е. биофил, то ярконекрофилическому «эксперту» ничего более не остаётся, как улавливать своё же собственное поле, и в этом поле он угадывает свои же собственные мерзости. Отсюда понятно, почему столь проницательные люди, как члены Синедриона (высший орган власти иудеев), разглядели в Христе опасного для нации человека, основное стремление которого — власть. (В Толстом высшие иерархи православной церкви разглядели человека, недостойного даже называться христианином.) Таким образом, биофилы, оказываясь всё время оболганными и обовранными, принуждённые в какой-то момент жизнь и её ценности переосмыслить, в конце концов перестают пользоваться системой внушённых им оценок, силою Христа достигают независимости суждений и, наконец, в людях с некоторых пор заблуждаться перестают. Это вносит в их души некоторый мир и покой, хотя они по-прежнему остаются обовранными и оболганными теми же самыми яркими некрофилами, скажем, представителями какой-либо из форм государственных религий. Последние же — вообще безнадёжный случай, поскольку они не только достигают в церквах признания, что их укрепляет, но и исходно верят в свою биофильность и избранность.
Итак, людям свойственно обвинять ближних в своих же собственных грехах, и происходит это по той простой причине, что эти грехи им известны лучше, чем другие. Если неприемлемый для них человек говорит притчами, то они способны видеть только то, что им хочется. Христос, выгоняя торгующих из Храма, взял в руки кнут, но только те, которые сами хотели бы насладиться болью других, и кнутом — по лицам, по спинам! — додумываются до того, что Христос тем кнутом стал стегать. На самом же деле кнут в руках пророка (а никто в Иудее и не сомневался, что Иисус — как минимум пророк) — символ гнева Божия, и торгующей толпе, прекрасно ориентирующейся в деталях служения древних пророков, достаточно было увидеть кнут, чтобы, побросав всё, ринуться вон из Храма.
Недоброжелатели обвинили Христа, что Он — «человек, который любит есть и пить вино» (Лук. 7:34), но только те, для кого стремление к дурману — глубинная сущность души, признали это свидетельство истинным: в многозначном слове «вино» захотели угадать вино непременно алкогольное. Дескать, и Христос, как мы, был не дурак выпить.
А что угадали в поступке Христа фарисеи, некрофилы-государственники, которых жухлый народ, сам не понимая почему, вынужден был признавать за образец святости? Они не смогли угадать в поступке Иисуса того, что смогли разглядеть Его ученики — образ более полного и единственно возможного способа соблюдения четвёртой заповеди — заповеди о благодатной субботе. Фарисеи увидели в исцелении расслабленного нарушение святости субботы потому, что именно так обличала их собственная совесть, потому что они сами её нарушали, нарушали обезжизниванием субботы бесчисленными запрещениями, забыв основное её содержание — любовь и познание Слова.
Всякого человека, который оказывался рядом со Христом, начинала обличать совесть за бездарную жизнь, растрачиваемую на ничто вместо того чтобы жить, чему зримым доказательством был Сам Христос. Фарисеи нарушали субботу, совесть их обличала, но обвинили они в её нарушении Иисуса.
Религиозные фарисеи, в отличие от Иуды, были некрофилами-государственниками (неисчезающее на этой земле племя!), поэтому неудивительно, что их стремление нарушать субботу, чтобы она была не субботой, не любовью и не благословением, отобразилось в последующих веках в национальных принципах мышления: «суббота в пятницу», «суббота в воскресенье», «суббота в среду», «как бы суббота в субботу». Движения эти неизбежно должны были принять национально-признанные формы, о чём Господь Своих верных и предупредил в «Откровении», для Иоанна — книге будущего, а для нас уже настоящего.
А как показать в видении Церковь? Как в одном зримом образе показать всех рассеянных по земле людей, для которых заповеди Божьи — не система запретов, а естественное состояние души? Способ со времён пророков древности один: избранному на служение пророку бывает явлена непорочная невеста, или верная жена, — символ немногочисленной, но истинной Церкви Христовой. А как показать, что рядом есть другая, мощная организация, которая есть сообщество очень религиозных людей, но которая жена лишь по самоназванию? И Иоанн видит великую блудницу, проститутку, подавляющую, украшенную для деструктурирования сознания жертв золотом и жемчугами, дорогими тканями.
«Сколько славилась она и роскошествовала… говорила в сердце своём: сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!» (Откр. 18:7). «Я видел, что жена упоена была кровию святых и кровию свидетелей Иисусовых, и, видя её, дивился удивлением великим. И сказал мне Ангел: что ты дивишься?» (Откр. 17:6, 7). «И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле» (Откр. 17:1, 2). «Ибо истинны и праведны суды Его! потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки её» (Откр. 19:2).
Но — жив Господь! — есть и другая жена, судьба которой не лежала на путях национал-государственного признания или иных форм некрофилии. «А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога… И рассвирепел дракон на жену и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 12:6, 17). «Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых. И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званные на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии» (Откр. 19:7-9).
Иоанн, которого позднее прозвали Богословом, любимый ученик Иисуса Христа, прожил интереснейшую жизнь — и не случайно. Он принадлежал к той самой «жене», которая облеклась в виссон чистый, принадлежащие же к ней, как сказано, блаженны, блаженны не только в будущем, но всегда. Среди прочих обогащающих неожиданностей у Иоанна была ссылка на скалистый остров Патмос. По этому поводу Иоанн не грустил: скучать не приходилось, потому что работал он над книгой видений, которые Христос поручил ему записать. Он видел непорочную жену и понимал, кто она. Он видел великую блудницу, понимал, кто это, хотя и не знал конкретных форм её в веках воплощения. И он не мог не размышлять о ней и причинах её появления.
У Иоанна, в отличие от Иуды, тело духа было здоровое — и жизнь была ему в радость, несмотря на события, которые жухлая толпа обычно называет лишениями. У Иоанна, в отличие от Иуды, развилось здоровое тело мировоззрения — и он не совершал в жизни поступков, от которых ничего достойного доброго слова не остаётся. А если у Иоанна к моменту ссылки на остров Патмос и были ещё осложнения с телом памяти, то после размышления над некогда виденным образом великой блудницы, называющей себя царицей, и после освобождения от этого образа, после её развенчания, Иоанн насладился новыми разлившимися по его телу силами. Но даже если у Иоанна на Патмосе тело памяти уже не было отягощено никаким сором, то всё равно, после того, как он, поразмыслив, отторгнул всякую возможность с великой блудницей сотрудничества, он вздохнул с облегчением.
