Михаил Шойфет - Нераскрытые тайны гипноза
Что же касается сомнамбулической стадии, то, как мы видели выше, она кардинально отличается от всех других стадий и форм транса. В этой стадии можно вызвать безграничное количество самых разнообразных отправлений организма. Кроме того, гипносомнамбулизм позволяет размышлять, интенсивно общаться и произвольно управлять своим телом, а также принимать самостоятельные решения, как в бодрствовании, хотя эти решения и ограничены заданными рамками. Мало того что сомнамбула сама проявляет инициативу, обладает самостоятельным строем мышления, так она еще поет, танцует, пишет стихи, рисует, делает открытия и т. д. Творческая продуктивность сомнамбулы возрастает даже в сравнении с ее плодотворностью в бодрствовании.
Таким образом, гипносомнамбулизм — это биостимулятор творческой активности и физической выносливости. Имея в виду гипносомнамбулизм, киевский гипнолог А. П. Слободяник (1963) предлагает отказаться от теоретических положений, согласно которым находящийся в гипносомнамбулизме человек становится на некоторое время мыслящим автоматом. В. Л. Райков считает гипносомнамбулизм особым психологическим механизмом резервной мобилизации психической активности (Райков, 1998). Вопрос о возможности стимуляции в гипносомнамбулизме творческих, интеллектуальных процессов заставляет пересмотреть широко распространенную точку зрения на гипноз как на разновидность сна, сопровождающегося разлитым торможением коры головного мозга.
Гипносомнамбулизм — это причуда природы. Авторитетные психотерапевты К. И. Платонов (1962, с. 73) и С. И. Консторум (1962, с. 39) выражали сомнение в обязательной последовательности перехода 2-й фазы гипноза (по Форелю) в сомнамбулизм. Они рассматривали сомнамбулизм как совершенно особое гипнотическое состояние, которое развивается, минуя первую и вторую фазы гипноза. Скажем иначе, если у большинства испытуемых гипноз вызывается длительной фиксацией внимания, монотонным повторением определенных формул, требует ограничения сенсорных воздействий и двигательной активности, то у некоторых сомнамбулическая фаза гипноза достигается сразу и при любой форме индукции. Феномен гипносомнамбулизма требует выделения в отдельный разряд явлений. Шарко утверждал, что «истинное состояние гипноза — это сомнамбулизм» (Шарко, 1885, с. 97). С ним согласны другие корифеи гипноза: А. А. Токарский, В. М. Бехтерев, В. Е. Рожнов, К. М. Варшавский, П. И. Буль. Признано, что лишь в состоянии гипносомнамбулизма внушение приводит к наибольшему терапевтическому результату. Об этом же говорит и крупный современный гипнолог Леон Шерток: «Мы склонны думать, что об истинном гипнотическом состоянии речь может идти только в случае глубокого гипноза, т. е. при сомнамбулизме с постгипнотической спонтанной амнезией. Только у субъектов, находящихся в подобном состоянии, можно иногда вызвать проявления везикации[171] или осуществить хирургическое вмешательство под гипнозом» (Chertok, 1987, р. 773–774). Другими словами, гипнотическим можно называть состояние тогда, когда мы получаем сомнамбулизм с постсомнамбулической амнезией и негативными галлюцинациями. Отсюда следует, что этимологически термин «гипноз», привычно вызывающий ассоциацию со сном, не подходит для обозначения этого процесса. Определите значение слов — и вы освободите человечество от половины забот[172]
Теперь самое время вернуться к вопросу о терминологии. В науке нередко одно и то же явление определяется различными терминами и, наоборот, разные явления — одним и тем же термином. Это рождает необоснованные споры, мнимые противоречия. В предисловии мы говорили, что термином «гипноз» обобщаются состояния измененного сознания, весьма различные между собой. Кроме того, в массовом сознании термин «гипноз» объединил и состояние сознания и внушение. Однако это различные сущности, и о них надо говорить отдельно. Необходимо дифференцировать гипноз от внушения, гипнабильность от внушаемости.
Итак, Брэйд ошибся, когда увиденное на демонстрации Лафонтена назвал словом «гипноз», который в массовом сознании отождествляется с пассивностью, сном. П. Жане был недоволен этим названием, он говорил: «Загипнотизированные заявляют, что спят, потому что им сказали, что их усыпляют, и потому что в обычном представлении гипнотизировать значит усыплять. Не следует этого говорить, потому что они считают себя обязанными спать и придают своему лицу тупое выражение» (Жане, 1913, с. 125).
Получается занятная картина: не назови Брэйд гипноз сном, гипнотизируемый не ожидал бы наступления последнего состояния. Термин привел к тому, что возникло представление: если гипнотизируют — надо спать. Но гипноз — не банальный сон, и ожиданиям, естественно, не дано осуществиться. Рассогласование между ожиданием и реальностью приводит к тому, что пациент не считает себя загипнотизированным. Отсюда (раз ничего не получилось, по представлениям пациента) блокируется внушаемость и терапевтический эффект не достигается. Происходит это, повторим, из-за того, что понятие «гипноз» вращается вокруг стереотипа — сон.
Не лучший выбор сделал Пюисегюр, когда назвал поведение Виктора сомнамбулическим. Это привело к тому, что термин вызывает ложные ассоциации: бредет, спотыкаясь, человек; глаза его закрыты; руки, как плети, висят вдоль туловища; того и гляди, сейчас наткнется на что-нибудь и упадет. Голова такого зомби как минимум должна быть пуста. Такой образ черпается из фильмов ужасов или низкопробных эстрадных шоу, в которых круг идей и возможностей сомнамбулы ограничен лежанием на двух стульях. Надо обладать безграничной фантазией, чтобы предположить существование интеллекта у такого создания.
Очевидно, что слова «гипноз» и «сомнамбулизм» встали на пути к пониманию явлений, которые должны были бы адекватно отражать. Пожалуй, это тот случай, когда человек попадает под власть термина и термин ограничивает восприятие и настраивает на определенное действие. Казалось бы, признавая это, надо заменить термины. Например, вместо глагола «гипнотизировать» употреблять глагол «пюисегировать» или «брэйдировать». Однако есть причины, делающие это занятие бесполезным. В отношении переименования термина «гипноз» американский психосоциолог Отто Клайнберг (1899–1922) предупредил, что если бы произошла его замена, а техника гипнотизации осталась бы той же, то все закончилось бы тем, что новое слово приняло бы то же значение, что и прежнее, внося лишь сумятицу в умы. Поскольку техника не претерпела изменений, оставили все как есть, тем более что термин «гипноз» настолько вошел и в словарь, и в сознание и прочно обосновался на страницах различных изданий, что нет смысла его менять. Последнее в равной степени относится и к гипносомнамбулизму.
Официальное признание гипноза
О деле суди по исходу.
ОвидийВ 1878 году к изучению внушения и гипноза приступил выдающийся невролог Жан Шарко. К тому же не следует забывать, что бельгийский эстрадный гипнотизер Донато (настоящая фамилия Донт) сыграл не меньшую роль, так как именно после того, как Шарко побывал на его сеансе, он заинтересовался гипнозом. Из воспоминаний Шарко известно, что его поразило, как Донато, пристально глядя на Кловиса Гюга, заставлял его падать на колени и лишал способности подняться. К слову, Фрейд был еще студентом, когда убедился в реальности гипноза. Это произошло в Вене на публичной демонстрации гипноза датским магнетизером-любителем Хансеном, стараниями которого в 1879 году гипноз вызвал к себе интерес в Германии. Тогда Фрейда глубоко потрясло, что тихий голос маэстро одолел сильную физическую боль загипнотизированного им субъекта и то, как он с отсутствующим видом безропотно выполнял все экстравагантные прихоти магнетизера.
Жан Шарко
В период 1879–1884 годов в литературе по гипнозу часто упоминается имя Хансена. Сначала Дан Карл Хансен (1833–1897) был довольно успешным оптовым торговцем, однако страсть к магнетизму завладела его душой настолько, что он отказался от прибыльного дела. Со временем он стал искусным магнетизером, снискав на новом поприще славу «жреца магнетизма». В немецкоговорящих странах период наиболее интенсивных выступлений Хансена 1879–1880 годов был назван «фазой Хансена». Его работой интересовались: Прейер и Эленберг — Берлин, Ригер — Вюрцбург, Мёбиус и Вундт — Лейпциг, Крафт-Эбинг и Бенедикт — Вена.
«Жрец магнетизма», переезжая из города в город, из страны в страну, неизменно потрясал горожан своими опытами. Всюду его выступления сопровождались хвалебными рецензиями и непременным интересом в научном мире. Кроме своей родной страны он побывал в Швеции, Дании, Финляндии, Германии, Австрии, Британии, России. И так объездив много стран, в 1881 году Хансен прибыл на гастроли в Новгород, где встретил решительный протест губернатора. «Ну нет так нет», — подумал Хансен и не мешкая перебрался в Санкт-Петербург. Историк и невропатолог Вильгельм Вильгельмович Битнер пишет: «Представлениям Хансена, пользовавшимся громадным успехом, мы главным образом обязаны пробуждению внимания всего научного мира к гипнотизму» (Битнер, 1895, с. 71). После его отъезда в моду вошли особые пуговицы-шарики из черного блестящего стекла, похожие на те, что он использовал для гипнотизации. Пуговица подвешивалась на ниточке перед глазами магнетизируемого, который должен был на них смотреть неотступно.
