Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
Итак, что произошло с Иудой? Предательством, воровством, «покаянием» и неприятием Христа он настолько отяготил своё тело мировоззрения, настолько его обессилил, что не мог более сопротивляться увлекающему его к смерти водовороту — и удавился.
А что произошло бы с ним, если бы он не «покаялся»? Если бы он не стал сожалеть о последствиях предательства? Ещё раз обращаем внимание на постановку вопроса. Вопрос не в том, что бы произошло с Иудой, покайся он в высоком смысле этого слова. Вопрос в том, что бы произошло с ним, не покайся он вовсе, ни в каком смысле.
Тело духа Иуды такое же тяжелобольное, как и у абсолютного большинства людей прошлого и настоящего, — свыше он рождён не был. Своё стремление к доминированию он вполне реализовывал среди учеников скандального в воображении населения Иудеи и Галилеи Учителя. Учитель изъяснял парадоксальные истины о том естестве, которое редко замечают, — собственной душе. Он в совершенстве владел искусствами исцелять, изгонять бесов, поднимать мёртвых, усмирять бури и кормить легионы людей всего несколькими хлебами. Но Он не умел согласиться стать в этом мире императором. Такой, с точки зрения Иуды, непрактичный человек мог претендовать на престол Иудеи, и, пожалуй, всего мира только под руководством человека здравомыслящего. Однако ему, Иуде, Учитель уступал не только в практичности. Он, Учитель, владел далеко не всеми методами убеждения. Говорил всё больше притчами, чтобы люди догадывались, но ведь далеко не все, как ясно видит он, Иуда, могут догадываться самостоятельно, и чтобы они приняли Истину, проще было бы просто поднажать, или, выражаясь сложнее, говорить более веско и убедительно. Несовершенной также была и манера Учителя исцелять. Да, Он, Учитель, видел людей насквозь, знал все их мысли и времени на китайские церемонии с ними не тратил, и к желающим получить исцеление всегда, в сущности, обращался с одним и тем же вопросом: доверились ли они Богу? Полностью ли Ему доверяют? Готовы ли отказаться от поклонения поселившимся в сердце идолам, признают ли они Его как Сына на том только основании, что Он есть любовь, — и только тех, кто решался ответить на этот вопрос утвердительно, кто исповедовал своё доверие Богу с особой интонацией — только тех Он исцелял. В этом-то и было основное несовершенство Учителя — неисцелёнными уходили многие, а в Своём родном городе Назарете, по причине безверия жителей, Он и вовсе не смог совершить ни одного чуда. А кто может дерзать быть Императором, если его фанатично не поддерживают, в первую очередь в родном городе? Он, Иуда, в исцелениях был более искусен. Он тоже, разумеется, спрашивал о доверии Единому Богу Израилеву, Вседержителю и Господу воинств — но, в отличие от Учителя, исцелял при любой интонации ответа. Интонаций множество — и при всех он, Иуда, великий целитель, мог принести облегчение людям. Надо было лишь веско и убедительно сказать: «Дух болезни тебя оставляет!» или что-нибудь вроде того — и у людей проходили боли, останавливались кровотечения, и больше о том, что болит, они не заикались. Чудо с хлебами, правда, у Иуды пока не получалось, но это ничего, дело наживное — не зря же он-таки живёт и учит рядом с Учителем. И не зря к нему, к Иуде, всё с б`ольшим и б`ольшим уважением начинают относиться остальные одиннадцать учеников! Впрочем, достаточно! Три с половиной года одних слов, пора действовать, пора Ему исполнить, что предсказали о Нём пророки, — и вырвать, наконец, власть из рук ненавистных римлян, дать избранному народу, евреям, то, о чём они так давно мечтают — власть над людьми. Надо подтолкнуть, подтолкнуть, подтолкнуть — но как? Молитва, молитва и ещё раз молитва; и вот первосвященники предлагают сами: предать Того, Которого нельзя предать. Но ведь по молитве предлагают? Ведь колена преклоняли? Преклоняли. Религиозные слова говорили? Говорили. Может, на предательство воля Божья? Да и с`илен Он освободиться из любых, самых цепких рук — не иначе как это благословение обстоятельствами — что ж, используем и их, и обстоятельства, и первосвященников.
Как?
Он не может освободиться?
Что я наделал?
Господи!
Все мои планы рухнули!
Бог Израилев!
Я не буду премьер-министром!
Я каюсь!
Я каюсь!
Вот я ещё и по земле катаюсь!
Я чувствую, как я каюсь!
Как мне больно!
Душа болит!
Каюсь!
Повеситься?
Где верёвка?
Ы-ы-ы-хр-р-р… Аык-к-к!..
Покаяние — это прекрасно, но только в том случае, если это родовые муки обновлённого тела духа! В противном же случае на ложном основании можно построить только нечто ложное, отвратительное, и вместо ожидаемого свежего, только распустившегося цветка покаяния в теле мировоззрения затопорщится ломаная проржавевшая колючая проволока обессиливающей гордости. Она обессиливает во всех смыслах, и в сопротивлении смерти — тоже. И потому, не разыграй Иуда комедии «покаяния», — он мог бы жить. «Покаяние» было той последней каплей в чаше мерзостей, которую с`илен вынести человек.
А не умри он от «покаяния», какова была бы его жизнь? Какова была бы жизнь разделённого с Христом человека, весьма религиозного, в достаточной степени самопожертвенного и способного быть руководителем? Он был практичен — и сребреники употребил бы в дело. Очень может быть, что со временем он бы их раздал — не с его образованием и способностями всю жизнь цепляться за деньги. Сомнительно, чтобы Иуда искал утоления своих страстей на путях светской власти — слишком мелко. Скорее всего, своё стремление быть первым он бы реализовал, организовав религиозную секту. Христианскую. В соответствии с полученным у ног Слова образованием. Его последователи были бы убеждены, что из двенадцати апостолов одиннадцать Учителя предали, так и не взвалив на себя бремя служения предательства, и лишь один Иуда остался верен до конца. Он выполнил свой долг Ученика, взвалив на свои плечи самое тяжёлое, неприятное, но единственно необходимое дело — проложил путь Учителю на крест. Ведь Тот — Агнец, закланный от Сотворения мира. Значит, на то была воля Божья, и избран её исполнить был он, Иуда. Свидетельство же небесности Иуды — его власть над болезнями, которая чем дальше, тем более возрастает. А ведь болезнь, как считали бы последователи Иуды, есть несомненное зло, освобождение страждущего от неё — несомненное благо, а исчезновение некоторых симптомов — несомненное свидетельство над болезнью победы. Это общепризнанно, и усомниться в этом редко кто себе позволяет.
Всегда были и есть люди, которым нравится верить, что исчезновение симптомов и есть выздоровление. Также всегда были и есть люди, которые верят в особую избранность Иуды. Из живших спустя 19 столетий после Иуды достаточно вспомнить Леонида Андреева и его «Иуду из Кариота». Его Иуда — самый преданный ученик Иисуса, страдающий от фанатизма и тупости остальных учеников.
Открытые последователи Иуды — непопулярны. Гораздо более популярны скрытые последователи фарисеев — государственники. Это не удивительно: различные формы некрофилии не обязательно должны быть равнораспространённы.
Иудаизм во все времена не был един, не был он един и во время Христа. История сохранила для нас лишь некоторые названия некогда существовавших в те времена церковных направлений: фарисеи, саддукеи, зелоты, иессеи, последователи Иисуса из Назарета. Представители всех этих направлений претендовали на владение истиной и по отношению друг ко другу особого восторга не испытывали. Фарисеи более других почитались народом за людей нравственных и пользовались в народе наибольшим влиянием. Иными словами, они были некрофилами-государственниками и были в состоянии без отвращения исповедовать то, что было приемлемо для большинства населения. Этим их проявления некрофилии отличалась от проявлений той же некрофилии у Иуды. Предпочтения Иуды явно были негосударственнические, иначе говоря, сектантские. Иуда не позаботился стать признанным в признанных формах религиозности — иначе ко времени крещения Христа он уже был бы национал-авторитетом. Ведь подавляющим Иуда был уже к моменту встречи с Его учениками, что видно хотя бы из того, что его «полюбили». То, что некрофилия Иуды более носила сектантский, нежели государственнический характер, следует также из распространённости его последователей — их было немного во все века. Итак, не-«покаявшийся» Иуда, останься он жив, стал бы во главе не самого популярного церковного направления. Но христианского.
У обессиленного Иуды, возможно, не было бы женщин. Задолго до Христа у язычников существовала такая традиция: уходить в пустыню. Но, возможно, и наоборот — у него было бы много жён, как у признанного во многих народах пророка-государственника — Магомета (Махаммада). Когда у Махаммада было четыре жены, его спросили, сколько у правоверного должно быть жён. Махаммад после молитвы ответил — четыре. Так ему сказал его бог. А потом Махаммаду захотелось ещё одну. Он опять помолился, и его бог ответил ему: «Тебе можно больше, ведь ты же Пророк!» Возможно, что у Иуды тоже было бы девять жён, и все красавицы. Это значит — ни одной генитальной. И признанный праведник Иуда Искариот, несмотря на самые утешительные половые фантазии, никогда бы не познал, чт`о есть половинка, Единственная, Возлюбленная, и с Ней в Боге слияние и возрастание. А согласитесь, обидно, растравив себя с девятью анально-накопительского типа жёнами, так ничего и не познать.
