Вилейанур Рамачандран - Рождение разума. Загадки нашего сознания
Вы почти чувствуете, как ваш мозг нащупывает решение перцептивной загадки. И я предполагаю, что, когда вы успешно группируете правильные фрагменты один к другому, чтобы увидеть объект, из зрительных центров мозга в эмоциональные центры лимбической системы поступает сообщение, давая им толчок: «Ага, здесь есть объект — это собака» или: «Ага, это лицо».
Пример с фотографией далматина очень важен, потому что он напоминает нам о том, что зрение является чрезвычайно сложным и утонченным процессом. Даже наблюдение за простой сценкой подключает сложную поэтапную обработку информации. На каждой стадии последовательной обработки, в процессе промежуточного решения, когда уже идентифицирована часть собаки, возникает сигнал «ага» (промежуточное «ага»), и этот сигнал возвращается обратно, чтобы выявлять остальные части собаки. И в результате этой поступательной обработки появляется окончательный образ, чтобы создать финальное большое «АГА!». Зрение имеет гораздо больше общего с решением проблемы, чем мы полагаем (например, игра в 20 вопросов).
Рисунок 3.2
Далматинская собака Грегори (фотография Рона Джеймса)
Принцип группирования широко используется как в индийском, так и в западном искусстве, и даже в дизайне моды. К примеру, вы идете за покупками и выбираете себе шарф в красных разводах. Затем вы смотрите на юбку, у которой также есть некоторые красные разводы. Почему? Может быть, это просто возбуждение, просто эффект рыночного азарта, или такая склонность говорит вам нечто очень глубинное о том, как организован ваш мозг? Я уверен, что это информация о глубинной организации, нечто, имеющее отношение к способу работы мозга.
В основном зрение эволюционировало, чтобы находить объекты и обнаруживать камуфляж. Когда вы смотрите вокруг и ясно видите предметы, то не осознаете этого. Но представьте себя на месте своего предка — примата, взобравшегося на верхушку дерева и обнаружившего льва за трепещущей зеленой листвой. Тогда на сетчатке вашего глазного яблока отобразится лишь масса желтых фрагментов льва, смешанных с зелеными листьями. Однако зрительная система мозга «знает», что все эти разрозненные желтые фрагменты только по счастливой случайности могут ничего не значить, и скорее всего они все принадлежат одному объекту. Она соединяет их воедино (учитывая общие очертания) и посылает сигнал — большое «АГА» — лимбической системе, сообщая, что вам надо спасаться бегством.
Возбуждение и внимание завершаются пробуждением либмической системы. Я уверен, что такие «ага» создаются на каждом этапе зрительной иерархии как частичное опознание объекта, чтобы привлечь наш интерес и внимание. А что же делает художник? Он тоже пытается вызвать как можно больше сигналов «ага» в как можно большем количестве зрительных областей, достигая более оптимального возбуждения их с помощью живописи или скульптуры, чего можно было добиться с помощью естественных реалистических образов. Не такое уж плохое определение искусства, если подумать.
Это подводит меня к еще одному моему закону — решения проблем восприятия или зрительного «ку-ку».
Всякий знает, что нагота, прикрытая прозрачной вуалью, соблазняет и дразнит гораздо сильнее, чем многоцветный разворот в «Playboy». А почему? (Этот вопрос впервые задал индийский философ Абхинавагупта в XII веке.) В конце концов, красотки содержат существенно больше информации и должны возбуждать гораздо большее количество нейронов.
Как я уже говорил, наш мозг эволюционировал в среде с чрезвычайно сложной маскировкой. Представьте себе, что вы ищете свою подругу в густом тумане. Любой мимолетной детали ее облика будет достаточно, чтобы продолжать дальнейший зрительный поиск, — значит, вы не скоро оставите свои старания. Другими словами, связь зрительных центров с эмоциональными гарантирует получение удовольствия даже от самого поиска. То же происходит и при решении головоломки — вам приятен сам процесс ее разрешения задолго до финального «ага». И снова речь идет о создании как можно большего количества этих «ага» в вашем мозгу6. Изобразительное искусство можно рассматривать как форму зрительной «прелюдии» перед «оргазмом».
Итак, мы обсудили три закона: максимального смещения, группирования и решения проблем восприятия. Но прежде чем двигаться дальше, мне хотелось бы заметить, что поиски универсальных законов эстетики никак не отвергают ни громадной роли культуры, ни гения и оригинальности художника. Даже если законы универсальны, какой именно из них (или сочетание законов) художник выберет, зависит от его или ее гения и индивидуальности. Так, если Роден и Генри Мур обращаются к форме, Ван Гог и Моне представляют максимальное смещение в абстрактном «цветовом пространстве», — это скорее карты мозга в цветовом пространстве, нежели картезианский[38] космос.
Отсюда эффективность искусственного усиления «нереалистического» колорита подсолнухов Ван Гога или водяных лилий Моне. Эти два художника умышленно делали линии нечеткими, чтобы не отвлекать внимание от цветов там, где это было особенно важно. Другие художники могут выбрать гораздо более абстрактные атрибуты, как, например, затенение или освещение (Вермер Дегортский).
Это приводит нас к моему четвертому закону — закону изоляции, или преуменьшению.
Простой рисунок обнаженной натуры, сделанный Пикассо, Роденом или Климтом, может впечатлять намного сильнее, чем цветная фотография красотки. Так же и похожие на анимацию рисунки буйволов в Ласко (Lascaux)[39] могут пробуждать более сильные чувства, чем фотографии буйволов в журнале «National Geographic». Отсюда и знаменитый афоризм: «Лучше меньше, да лучше».
И тем не менее, почему это так? Не противоречит ли это первому закону, идее гиперболы, достижению как можно большего количества «ага»? В конце концов, фотография красотки в календаре содержит больше информации. Это возбуждает значительно больше областей мозга, почему же это не так красиво?7
Объяснение этому парадоксу содержится в другом зрительном феномене — внимании. Известно, что не может быть двух совпадающих моделей нервной деятельности одновременно. Даже несмотря на то что человеческий мозг содержит сотни миллиардов нервных клеток, никакие два шаблона не могут совпадать. Другими словами, существует «узкое место» внимания.
Ресурсы внимания могут быть предназначены только для одной данности в единицу времени.
Главная информация о гибких, мягких очертаниях девицы с журнального разворота передается линиями ее тела. Тон ее кожи, цвет волос и так далее не имеют значения для красоты ее наготы. Вся эта несущественная информация перегружает картину и отвлекает внимание от того, на что оно должно быть направлено — на ее контуры и линии. Исключая такую несущественную информацию из рисунка или эскиза, художник оберегает ваш мозг от большой травмы. И это особенно верно, если он также использует максимальное смещение ее очертаний, чтобы создать «ультраобнаженную» или «суперобнаженную».
Эту теорию вполне можно проверить экспериментально, сравнивая энцефалографические данные и реакцию нейронов на карикатуры и цветные фотографии. Однако существуют поразительные нейрофизиологические данные, полученные от детей, страдающих аутизмом. Некоторые из этих детей обнаруживают свойство, называемое синдромом савана[40]. Несмотря на отставание по многим аспектам развития, у них бывает один островок выдающегося таланта.
Например, семилетняя девочка Надя, страдающая аутизмом, обладала исключительными художественными способностями. Она была умственно отсталой, едва могла говорить, но при этом изумительно рисовала лошадей, петухов и других животных. Лошадь, нарисованная Надей, буквально выскакивает на вас с листа (см. рис. 3.3, слева).
Мы видим поразительный контраст рисунка Нади с безжизненным двухмерным рисунком лошади и похожим на головастика человечка, сделанным нормальным восьмилетним ребенком (справа), и даже с прекрасной зарисовкой Леонардо да Винчи (в центре) Итак, мы имеем другой парадокс. Как может этот отсталый ребенок создавать такие необыкновенно красивые рисунки? Ответ, как мне кажется, содержится в принципе изоляции.
Рисунок 3.3
а. Рисунок лошади, сделанный Надей, аутичным саваном, когда ей было пять лет
б. Лошадь, нарисованная Леонардо да Винчи.
в. Рисунок лошади, сделанный нормальным восьмилетним ребенком. Обратите внимание на то, что лошадь Нади значительно превосходит детское творчество нормального восьмилетнего ребенка и почти так же хороша, как рисунок Леонардо (а может быть, даже лучше!).
Рисунки а и в воспроизведены из книги Лорны Селфи «Надя., с разрешения Academic Press (New York)
