Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
В то время как Фрейд пытался лечить ребенка, беседуя с отцом одного мальчика, а д-р Термина фон Хуг-Хельмут лечила детей старше шести лет, возможно, именно Мелани Кляйн была первой, кто изобрел метод лечения детей, начиная с трехлетнего возраста. Поскольку она обнаружила, что такие маленькие дети не способны работать с терапевтом по методу словесных свободных ассоциаций, она предлагала им игрушки и наблюдала детские игры, находя в них пути для выражения того, чем были заняты бессознательные силы. Например, ребенку разрешалось играть с куклами, изображающими отца, мать, сестру или брата, и то, как ребенок манипулировал этими игрушками, принималось за показатели его инстинктивных чувств к членам его семьи. Следуя стилю Ференци, госпожа Кляйн и ее последователи интерпретировали поведение ребенка непосредственно ребенку или взрослому, не ожидая того, что пациент придет к своему собственному пониманию, как это делали более «пассивные» психоаналитики.
В предлагаемой статье Мелани Кляйн иллюстрирует, как проводится анализ с ребенком при использовании техники игровой терапии. Детская игра, видимо, символизирует многие из его семейных проблем.
Этот случай[11] показывает, кроме того, значение раннего анализа для предотвращения развития серьезных психических расстройств у взрослых.
Ребенок, который не мог спать (1924)
У семилетней Эрны присутствовало множество серьезных симптомов. Она страдала от бессонницы, вызванной отчасти тревогой (обычно в форме страха перед грабителями) и отчасти рядом навязчивых действий. Последние состояли в том, что она лежала лицом вниз и билась головой о подушку, делала покачивающиеся движения, сидя или лежа на спине, а также в навязчивом сосании пальца и чрезмерной мастурбации. Все эти навязчивые действия, мешавшие ей спать ночью, продолжались и в дневное время. Особенно обращала на себя внимание мастурбация, которой она занималась даже при посторонних, например, в детском саду и причем уже продолжительное время. Она страдала серьезными депрессиями, которые описывала такими словами: «Что-то мне не нравится в жизни». В отношениях с матерью она была очень нежной, но временами ее поведение становилось враждебным. Она полностью закабалила свою мать, не давая ей свободы передвижения и надоедая ей постоянными выражениями своей любви и ненависти. Как выразилась однажды ее мать: «Она меня как будто проглатывает». Этого ребенка справедливо можно было бы назвать трудновоспитуемым. В страдающем выражении лица этой маленькой девочки можно было прочесть навязчивую грусть и странную недетскую серьезность. Кроме того, она производила впечатление необычайно преждевременно развитой сексуально. Первым симптомом, бросившимся в глаза во время анализа, было ее сильное отставание в учебе. Она пошла в школу через несколько месяцев после того, как я занялась ее анализом, и сразу же стало ясно, что она не могла приспособиться ни к школьным занятиям, ни к своим школьным товарищам. То, что она чувствовала себя больной (с самого начала лечения она умоляла меня помочь ей), очень помогло мне в анализе.
Эрна начала игру с того, что взяла маленький экипаж, стоявший на небольшом столе среди других игрушек, и толкнула его ко мне. Она объяснила, что собирается поехать ко мне. Но потом вместо этого она посадила в экипаж игрушечную женщину и игрушечного мужчину. Эти двое любили и целовали друг друга и двигались все время вниз и вверх. Игрушечный мужчина в другой коляске сталкивался с ними, переезжал и убивал их, а потом зажаривал и съедал. В другой раз борьба заканчивалась по-другому, и поверженным оказывался нападавший; но женщина помогала ему и утешала его. Она разводилась со своим первым мужем и выходила за нового. Этот третий человек присутствовал в играх Эрны в самых различных ролях. Например, первый мужчина и его жена были в доме, который они защищали от грабителя, третий был грабителем и прокрадывался внутрь. Дом загорался, муж и жена сгорали в огне, оставался в живых только третий человек. Потом третий человек был братом, приходившим в гости; но когда он обнимал женщину, то бил ее по носу. Этим третьим маленьким человеком была сама Эрна. В ряде подобных игр она показывала, что желает оттеснить своего отца от матери. С другой стороны, в других играх она прямо демонстрировала Эдипов комплекс — стремление избавиться от матери и завладеть своим отцом. Так, она заставляла игрушечного учителя давать детям уроки игры на скрипке, ударяя его головой[12] о скрипку, или стоять на голове, читая книгу. Потом она могла заставлять его бросать книгу или скрипку и танцевать со своей ученицей. Две другие ученицы целовались и обнимались. Здесь Эрна неожиданно спросила меня, разрешила ли бы я учителю жениться на ученице. В другой раз учитель и учительница — представленные игрушечными мужчиной и женщиной — давали детям уроки хороших манер, показывая им, как делать поклоны и реверансы, и т.д. Вначале дети были послушными и вежливыми (точно так же, как и Эрна всегда старалась быть послушной и хорошо себя вести), потом они внезапно нападали на учителя и учительницу, топтали их ногами, убивали и поджаривали их. Теперь они превращались в чертей и наслаждались мучениями своих жертв. Но тут неожиданно учитель и учительница оказывались на небе, а бывшие черти превращались в ангелов, которые, по словам Эрны, не знали о том, что были когда-то чертями — просто «они никогда не были чертями». Бог-отец, бывший учитель, начинал страстно целовать и обнимать женщину, ангелы поклоняться им, и все снова были довольны — хотя вскоре так или иначе вновь происходила перемена к худшему.
Очень часто в игре Эрна исполняла роль своей матери. При этом я была ребенком, а одним из самых больших моих недостатков было сосание пальца. Первым, что мне полагалось засунуть в рот, был паровозик. Перед этим она долго любовалась его позолоченными фарами, говоря: «Какие они хорошенькие, такие красные и горящие», и потом засовывала их в рот и сосала. Они представляли собой ее грудь и грудь ее матери, а также отцовский пенис. За этими играми неизменно следовали вспышки ярости, зависти и агрессии против ее матери, сопровождаемые раскаянием и попытками исправиться и умиротворить ее. Играя кубиками, например, она делила их между нами так, чтобы ей доставалось больше; потом она отдавала мне несколько штук, оставив себе меньше, но в конце все равно все сводилось к тому, что у нее оставалось больше. Если я должна была строить из этих кубиков, то она всегда могла доказать, что ее сооружение намного красивее моего, или устраивала так, чтобы мой дом разваливался как будто от несчастного случая. Из деталей игры было очевидно, что в этом занятии она дает выход давнему соперничеству с матерью. Позднее в ходе анализа она стала выражать свое соперничество в более прямой форме.
Помимо игр она начала вырезать из бумаги разные фигурки. Однажды она сказала мне, что это она «рубит» мясо и что из бумаги идет кровь; после чего у нее началась дрожь и она сказала, что плохо себя чувствует. В одном случае она говорила о «глазном салате» (eye-salad), а в другом — о том, что она отрезает «бахрому» у меня в носу. Этим она повторила свое желание откусить мой нос, которое она выразила при нашей первой встрече. (И действительно, она делала несколько попыток осуществить это желание.) Таким образом она демонстрировала свою тождественность с «третьим человеком», игрушечным мужчиной, разрушавшим и поджигавшим дом и откусывавшим носы. В данном случае, как и с другими детьми, резание бумаги оказалось связанным с самыми разными факторами. Оно давало выход садистским и каннибальским импульсам и означало разрушение родительских гениталий и всего тела ее матери. В то же время, однако, оно выражало и обратные импульсы, поскольку то, что она резала — красивая ткань, скажем — то, что бывало разрушено, затем восстанавливалось.
От резания бумаги Эрна перешла к играм с водой. Небольшой кусочек бумаги, плавающий в бассейне, был капитаном утонувшего корабля. Он мог спастись, потому что — как заявила Эрна — у него было что-то «золотое и длинное», что поддерживало его в воде. Потом она отрывала ему голову и объявляла: «Его голова пропала; теперь он утонул». Эти игры с водой вели к анализу ее глубоких орально-садистских, уретрально-садистских и анально-садистских фантазий. Так, например, она играла в прачку, используя несколько кусочков бумаги вместо грязного детского белья. Я была ребенком и должна была снова и снова пачкать свою одежду. (По ходу дела Эрна обнаружила свои копрофильские и каннибальские импульсы, жуя кусочки бумаги, заменявшие экскременты и детей наряду с грязным бельем.) Будучи прачкой, Эрна имела массу возможностей наказывать и унижать ребенка и играла роль жестокой матери. Но и тогда, когда она идентифицировала себя с ребенком, она также удовлетворяла свои мазохистские стремления. Часто она притворялась, что мать заставляет отца наказывать ребенка и бить его по попке. Такое наказание было рекомендовано Эрной, когда та была в роли прачки, как средство излечения ребенка от любви к грязи. Один раз вместо отца приходил волшебник. Он бил ребенка палкой по анусу, потом по голове, и когда он это делал, из волшебной палочки лилась желтоватая жидкость. В другом случае ребенку — довольно маленькому на этот раз — давали принять порошок, в котором было смешано «красное и белое». Такое лечение делало его совершенно чистым, и он вдруг начинал говорить, и становился таким же умным, как его мать[13]. Волшебник обозначал пенис, а удары палкой заменяли коитус. Жидкость и порошок представляли мочу, фекалии, семя и кровь, все то, что, согласно фантазиям Эрны, ее мать впускает в себя при совокуплении через рот, анус и гениталии.
