А. Чернявская - Психология господства и подчинения: Хрестоматия
Во-вторых, все большему числу людей становится ясно, что волну насилия, будь то война или репрессии против внутренних врагов, крайне трудно остановить. Насилие, запланированное как временное и локальное, легко перехлестывает через любые заранее определенные барьеры. А это значит, что акты насилия в современном мире, оснащенном ядерными ракетами и атомными станциями, могут привести к катастрофическим последствиям.
В-третьих, за последние десятилетия изменилась моральная атмосфера. Для граждан развитых стран насилие стало неприемлемым по моральным соображениям. Ценность человеческой жизни и суверенность каждой из утопических деклараций превращаются если и не в императивы, то, по крайней мере, в нормы, с которыми уже не могут не считаться политики.
Насилие, тем не менее, существует. В этой главе мы рассмотрим ряд проблем, связанных с феноменом политического насилия. Прежде всего, мы постараемся ответить на вопрос о том, при каких условиях насилие становится системообразующим фактором политической идеологии. Затем мы дадим типологию политического насилия и рассмотрим отдельные его виды, уделив особое внимание двум проявлениям политического насилия, во-первых, массовым убийствам и геноциду, во-вторых, политическому терроризму.
1. Идеология насилия
Отношение общества и государства к насилию определяется тысячами причин – историей и культурными традициями данного народа, конкретной политической и экономической ситуацией, личными качествами носителей власти, степенью развитости или неразвитости структур гражданского общества. Но и абстрагируясь от этих конкретных особенностей той или иной страны, можно выделить несколько факторов, способствующих тому, что насилие становится не экстраординарным и вынужденным действием, а нормой, частью официальной политической идеологии государства.
Первый из этих факторов носит не столько политический, сколько мировоззренческий характер. Речь идет об определенных представлениях о человеческой природе. Демократические режимы исходят из презумпции изначальной разумности и конструктивности человека: люди способны договариваться между собой, им не свойственны разрушительные тенденции, они склонны подчиняться правилам, существующим в обществе, поскольку понимают их разумность и необходимость. С таким взглядом на человека связано и отношение демократических систем к насилию – оно допускается лишь как исключительная мера по отношению к меньшинству населения. Массовое же политическое насилие демократическая идеология отвергает в принципе. Обратная точка зрения на человека, т.е. неверие в то, что люди будут добровольно следовать общепринятым нормам поведения, что по природе своей они тупы и агрессивны, закономерно приводит к выводу о необходимости сдерживать разрушительные тенденции, свойственные людям, силой или угрозой применения силы. Политическим следствием такой точки зрения является оправдание политического насилия и, в целом, ориентация на диктатуру.
Вторым фактором, способствующим тому, чтобы насилие становилось системообразующим фактором, стержнем политической идеологии, является определенное представление об историческом процессе. Если этот процесс видится хаотичным, случайным, в ходе которого постоянно возрастает энтропия, то для регулирования этого процесса, для введения его в какие-то рамки, нужен великий человек, который сможет этот процесс структурировать.
Этот великий человек, таким образом, противостоит, с одной стороны, тупости и агрессивности каждого из своих подданных, а с другой – хаосу и разрушительности, свойственным историческому процессу вообще. При этом, если согласиться, что исторический процесс хаотичен и ведет к разрушению и гибели, то насильственные меры, применяемые для того, чтобы противостоять этому хаосу и разрушению, будут восприниматься не только как вполне приемлемые, но и как гуманные и необходимые, а сопровождающие насилие жертвы – как неизбежные.
Следующий фактор – это представление политика или политической элиты о миссии – своей, своего народа, своей партии или любой другой группы, с которой идентифицируют себя субъекты политического процесса. Если «мы», допустим, белые люди, или «мы», коммунисты, или «мы», патриоты, призваны осуществлять некую миссию, некие принципиальные изменения в обществе, привести его к правде, к истине, осуществить Божественное предназначение, то тогда вопрос о допустимости насилия не вызывает никаких сомнений. Его вполне можно использовать, хотя бы для того, чтобы быстрее достичь высшей цели, которая, безусловно, оправдывает средства.
И, наконец, еще один фактор – ориентация в политике не столько на решение повседневных проблем, сколько на некий идеальный мир. Такая ориентация приводит к представлению о малой ценности настоящего момента. Не случайно, более жестокое воспитание свойственно тем педагогическим системам, которые считают ценностью не сегодняшний день, а лишь день завтрашний. Важно не то, интересно или приятно ребенку учиться сегодня, а насколько то, чему его учат сейчас, подготовит его к взрослой жизни. То же самое происходит и на уровне идеологии. Если сегодняшний день не самоценен, а является лишь переходным периодом на пути к дню завтрашнему (или к возвращению в день вчерашний, если именно там, в прошлом, остался утерянный рай), то нет моральных преград для того, чтобы ради скорейшего достижения цели использовать в политической практике любые формы насилия.
2. Виды политического насилия
Различные виды политического насилия можно классифицировать по разным основаниям – по степени жестокости, по способу обоснования, по отношению к этим актам общества и т.д. Все эти классификации, безусловно, имеют право на существование. Мы, однако, будем использовать типологию, основанную на использовании двух координат. Первая координата – это тип субъекта насилия – коллективный или индивидуальный. В одном случае насилие осуществляется некоей группой или институтом, в другой – одним человеком. Вторая координата – степень структурированности акта насилия. Структурированное насилие осуществляется по более или менее строгим правилам. Неструктурированное насилие не имеет четко установленных правил, оно более спонтанно и непредсказуемо. В этом случае, конечно, существуют неписаные правила, но они могут по-разному интерпретироваться разными членами общества и вовлеченными в акт политического насилия индивидуальными или коллективными субъектами.
Использование этих двух координат позволяет выделить четыре типа политического насилия: коллективное структурированное насилие, коллективное неструктурированное насилие, индивидуальное структурированное и индивидуальное неструктурированное насилие. Рассмотрим примеры этих типов политического насилия и примеры институтов, созданных для осуществления насилия в каждом из этих четырех вариантах.
2.1. Коллективное структурированное насилие
Примерами институтов, призванных осуществлять коллективное структурированное насилие, могут служить армия и полиция. Они представляют собой социальные институты, осуществляющие насилие во имя интересов страны. Насилие, в данном случае, легитимизируется государством, что символизируется, в частности, униформой с использованием национальных символов. Национальная символика присутствует на униформе солдат, ставится на военную технику и т.д. Существует и обратная тенденция – военная тематика включается в национальные символы в виде, например, скрещенных мечей или хищных птиц и животных на гербе страны. Львы, орлы или сабли, в этом случае, символизируют и силу, и готовность ее использовать.
Институты структурированного политического насилия организованы по иерархическому принципу. Младшие по званию подчиняются приказам вышестоящих начальников, которые и несут всю полноту ответственности за свои распоряжения. Феномен снижения чувства индивидуальной ответственности, в той или иной мере, присущ всем социальным институтам такого типа. В максимальной степени чувство индивидуальной ответственности снижается в армиях или органах правопорядка диктаторских режимов, где это чувство вообще всячески подавляется. Взамен гражданам предлагается полное спокойствие и возможность не думать о последствиях своих поступков. Гитлер сказал: «Я избавляю немецкую молодежь от химеры совести», аятолла Хомейни обещал всем солдатам, воюющим с Ираком, прощение всех грехов и вечное блаженство. Однако и во вполне цивилизованных странах признается, что, например, за действия, совершенные солдатом, ответственность несет не только и не столько он сам, сколько его командир.
Сам факт подчинения другому и связанное с этим снижение чувства ответственности за свои поступки меняет поведение человека. Люди, не чувствующие ответственности за то, что они делают, способны на крайнюю жестокость, неожиданную и для них самих, и для тех, кто, казалось бы, давно и хорошо их знает.
