Владимир Леви - Исповедь гипнотезера
Хоть я и психиатр по происхождению, но никак не возьму в толк некоторых человеческих странностей. Вот вижу, сидят в погожий денек на лавочках по дворам и паркам мамаши-папаши с малышами да в большом количестве там и тут крепенькие пенсионеры и пенсионерки. Сидят. Подолгу сидят. Разговаривают. Молчат. Закусывает кое-кто кое-чем. Забивают кое-куда козла. И опять сидят. Странно. Ведь могли бы и походить. И в футбол поиграть могли бы. В лапту, в волейбол, в городки?.. Нет, сидят.
Зашел однажды в громадный спортзал посмотреть, с научной целью, как занимаются каратэ. Вижу: около сотни залитых потом молодых людей в кимоно прыгают, машут реками и ногами, наносят теням друг друга удары, кричат: «И-а-а!» Но боже мой, что такое… Шесть огромных фрамуг, но чуть-чуть приоткрыта только одна, при 7 градусах тепла на улице. Скорей зажать нос и бежать отсюда…
Что важнее для здоровья: воздух или движение?
Кто более велик— Бах или Моцарт? Пушкин или Толстой? Шекспир или Данте?
О чем, кажется, толковать?
Свежий воздух — это хорошо, это полезно. Мы знаем. Только вот дует что-то, прикроем форточку.
Человечество болеет хроническим идиотизмом. Сейчас докажу.
Начнем с того, что свежий воздух, открытый воздух — просто НОРМАЛЬНЫЙ воздух. Воздух Природы, взрастивший нас, — ионно-газовый океан, среда и питание нашей крови, клеток, мозга, питание первейшей, величайшей необходимости. На свежем воздухе прожил Мафусаил свои 900 с лишним лет (ну, может быть, чуть поменьше, не спорю); на свежем воздухе взросли наши гены.
Надо еще заметить, что свежий воздух — не один, их очень много: воздух лесной, степной, морской, горный, воздух лиственной чащи, сосновый, луговой, пасечный… Что ни местность, ни уголок, то и свой особенный свежий воздух. НОРМАЛЬНЫЙ воздух — не роскошь, а средство жить.
Человеческий организм, однако, имеет немалые резервы приспособления к воздуху городов и закрытых помещений — спертому, отравленному, ненормальному. Можно удивляться, как человек выдерживает это грандиозное хроническое отравление.
Впрочем, как сказать…
История этого приспособления уходит корнями в непроглядную тьму веков, когда кого-то из наших предков осенило забраться в пещеру и развести там огонь…
Долго ли, коротко ли — сидят обезьянолюди в пещере, заваленной преогромным камнем. Тепло, сытно, уютно. Но почему-то вдруг один из них встает, пошатываясь, вращая помутневшими глазами, фыркая, кашляя и указывая лапой на камень, произносит:
— У!
Что означало: душновато здесь стало, братцы. Давайте-ка этот камень отвалим. Глотнем свежего воздуха.
Двое других ему возражают:
— Э!Э!
Что означало: ничего, зато тепло, и саблезубый тигр не кусается, и палеошакал не украдет наш шашлык. Сиди, короче говоря, и не рыпайся. И тут еще один обезьянолюдь сказал: «э», и еще двое — «у».
Тогда тот, первый, произнесший «у», подошел к камню и отвалил его. Но двое первых, возразивших «э», привалили обратно. Началась драка, кому-то откусили ухо, но это уже исторически несущественно. Камень же и поныне — то отваливается, то приваливается.
С той-то поры ценой потери свежего воздуха стали расплачиваться за тепло, сытость и безопасность, и разделилось человечество на две непримиримые партии: тепловиков и свежевиков.
Будучи убежденным, идейно и физически закаленным свежевиком, не могу далее вести повествование с позиций гнилого объективизма. Провозглашаю: да здравствует свежий воздух! Долой трусливый отравный перегрев! Прочь одуряющие радиаторы, источники ядовитой пыли, головных болей, сердечных спазмов, склероза и, — прошу поиметь в виду — импотенции. Да, без шуток, экспериментально доказано: избыток тяжелых ионов…
Меня перестают читать, машут руками, кричат «э!», фанатически законопачивают форточки, машинально включают газ, все до одной горелки, на полную катушку… Да еще и электрокамин! На улице, понимаете ли, северный ветер, зуб на зуб… Неужели вам не хватает даже этих комнатных плюс восемнадцати? Ведь это почти тропическая жара! А что бы вам скинуть с себя неуклюжие шкуры да потанцевать хорошенько?..
Жмутся, хмурятся. Обкладывают поролоном, замазываются замазками, баррикадируются матрасами — и ни одной, ну ни одной щелочки!
И вот так во веки веков. Свежевик робко приоткрывает окошко — тепловик угрюмо и решительно закрывает, законопачивается, как барсук. Свежевик проделывает малюсенькую дырочку — у? — подышать? Тепловик замечает, нечленораздельно мычит свое «э» и затыкает плотнее. В автобусах, поездах, залах ожидания, кинотеатрах, читальнях — везде и всюду диктатура тепловиков. «Закройте, дует…» И закрывают. Даже никого не спросив — закрывают, с яростным кипением правоты. И свежевик понуро отступает, смиряется. И приходится ему дышать тем, что один мудрый доктор прошлых времен назвал (вы уж меня простите за точность цитирования) газообразным калом других людей. Да и своим тоже, поневоле.
Но почему, собственно, свежевики обязаны подчиняться? Что у них — права не такие? Или потому только, что в меньшинстве?.. А ведь и не всегда в меньшинстве. Но даже в летнюю теплынь на любой вагон непременно найдется дяденька или тетенька, производящие деспотическую закупорку. «Ребенок простудится…»
Что за бред! Кто это сказал, что дети простужаются от свежего ветерка, а не перегрева, дурной пищи, отсутствия нормального воздуха и закалки? Кто постановил, что терпеть зловонную духоту легче и безопаснее, чем терпеть — и не терпеть, а просто принять — не холод даже, а некоторую прохладу, дуновение свежести?..
Дело, думаю, еще в том, что изменение качества воздуха не так быстро и не так явственно ощущается, как изменение температуры. Кожные температурные рецепторы поверхностны и оперативны по действию, а рецепторы свежести воздуха… Вот в чем беда. Их почти нет, этих рецепторов. Мы их не выработали, не успели. Ведь в те дальние времена, когда развивалась наша чувствительность, качество воздуха под вопросом еще не стояло: менялась температура, влажность, давление, что-то еще, но постоянная свежесть воздуха была гарантирована, нужных ионов и кислорода хватало с избытком. В борьбе за сытость и безопасность мы научились различать в воздухе малейшие физико-химические примеси — запахи; но запах самого воздуха, его физико-химию мы не чувствуем, ибо она принимается организмом за неизменный фон, за постоянную величину. Вот почему рецептором свежести воздуха может служить только наше самочувствие — состояние наших клеток и органов, крови и мозга. Успеваем порядочно отравиться, а еще не отдаем себе отчета, что же, собственно, происходит. Да и как отдать себе этот отчет, если как раз сами механизмы самоотчета, тончайшие, химически самые хрупкие, чувствительнейшие мозговые структуры отравляются в первую очередь?
Обращали ли вы внимание, как быстро и чудодейственно преображаются горожане на свежем воздухе? Умиротворяются, добреют, отчасти даже мудреют… А знаете ли, что от дурного воздуха можно впасть в слабоумие?
Предупреждаю вас, мой читатель, что ОТ ХРОНИЧЕСКОГО НЕДОСТАТКА СВЕЖЕГО ВОЗДУХА:
— снижается потенция мужчины и интеллект женщины, не говоря уж о красоте;
— происходит множество супружеских и иных конфликтов, которых могло и не быть;
— возникает большинство детских болезней, и прежде всего так называемых простуд;
— дети делаются нервными, капризными и неуправляемыми, не желают учиться и не усваивают уроков; не ждите здоровья, ни физического, ни психического, у ребенка, зачатого, выношенного, воспитанного в духоте;
— взрослые становятся раздражительными и мрачными, теряют память и соображение, страдают бессонницей, перестают отличать существенное от несущественного, утрачивают ориентиры внутренних ценностей — так же точно, как на своем уровне глупеет их тело;
— молодые люди хиреют, впадают в меланхолию и теряют волю к жизни, люди среднего возраста быстро делаются пожилыми, а пожилые стареют, впадают в маразм и преждевременно умирают.
Заявляю всерьез: лишить человека свежего воздуха — значит казнить его одной из коварнейших казней, значит, попросту душить духотой.
Теперь объясню, почему я, человек общительный, не люблю сборищ в закрытых помещениях, каких бы то ни было. Потому что там душно. Не верю, заранее не верю ни в какую пользу от общения в духоте, соберись за столом хоть созвездие супергениев. Не произведете вы хороших идей удушенными мозгами, будьте спокойны.
Увы, я далек от наивной мысли, будто все вышесказанное сможет хоть на микрон сдвинуть с места заскорузлые мозги ослабоумевшего тепловика. Прочтет, ничего не поймет, пробурчит «э» — и закроет форточку.
Обращаюсь к вам, братья по разуму. Не дадим себя удушить. Осознаем наконец непреложность своих прав и святость обязанностей. Право на свежий воздух священно, как право на жизнь. Тепловики будут обвинять нас в злостном стремлении переохладить их драгоценные личности, простудить детей, заразить воспалением легких и прочая, будут рычать, скулить и стонать. Будем же и тверды, и гибки. Рычащим — не уступать, скулящих — подбадривать, а уступать только стонущим, действительно зябнущим, с плохими сосудами и нарушенным теплобалансом. Не окно, так хоть пол-окна, не форточка, но полфорточки.
