Роберт Джонсон - МЫ: Глубинные аспекты романтической любви
Таково значение этих символов в нашей истории, которое является тем заветным ключиком, открывающим путь к разгадке романтической любви.
Давайте вернемся на корабль Тристана. Вот и он сам, воспламененный волшебным вином. Откуда этот огонь в его глазах? Изольда находится рядом с ним, но его взгляд устремлен вдаль, в бесконечность. Он воспринимает не Изольду, а видение. Откуда эта дрожь в его членах? Войдя в келью святого Иоанна из Кросса, мы увидим тот же взгляд, то же мистическое созерцание. Переправившись через море в индийский храм, мы обнаружим там святого человека, пребывающего в таком же экстатическом трепете перед алтарем Шивы. Это тот же инстинкт, то же пламя страсти, которые приводят к тому же финалу – к трансценденции.
Романтическая любовь всегда была связана с духовным влечением. Это настолько очевидно, что не стоило бы упоминания, если бы мы не отворачивали свой взгляд и не пропускали очевидные истины. Если истина находится рядом, ее трудно заметить. Слушая любовные истории, поэзию, песни, дошедшие до нас со времен эпохи романтизма, мы можем лишь прийти к выводу, что влюбленный мужчина воспринимает женщину как символ чего-то универсального, духовного, вечного и трансцендентного. То, что он видит в женщине, заставляет его в конечном счете осознавать себя, понимать истинное значение жизни. Он видит особую открывающуюся в ней реальность; он чувствует себя гармоничным, благородным, утонченным, одухотворенным, воодушевленным, обновленным, лучшим из лучших, целостным мужчиной.
Великие поэты-романтики не только не скрывают такой символизм – они воспевают его. Трубадуры и рыцари во времена Тристана делали это открыто. В отличие от нас, считающих себя чрезвычайно разумными, они полностью осознавали, что смотрят через призму романтической любви. Они сделали выбор в пользу того, чтобы не смотреть на женщину как на женщину, а превратить ее в символ вечной фемининности, души, божественной любви, духовного благородства и целостности. Мы можем обсуждать, является такой взгляд на женщину правильным или нет, следует боготворить женщину или нужно превратить ее в какой-то иной символ, наподобие иконы, с помощью которого мужчина-романтик может вступить в контакт с вечностью. Но в данный момент мы прежде всего должны понять, что все обстоит именно так.
В мексиканской песне о любви, взятой в качестве эпиграфа к этой главе, все это содержание сосредоточено в нескольких строках. На языке наивных поэтических откровений певец доносит до нас то, в чем мы часто не признаемся: «Ты всегда была смыслом моего существования. Обожание тебя – моя религия». Если человеческое бытие становится объектом такого обожания, когда возлюбленная обладает властью «проливать на нашу жизнь свет» или этот свет гасить, то возлюбленная становится для нас образом и символом Бога.
Это самое простое и точное описание того, что представляет собой романтическая любовь. Реальность, которая скрыта за романтической любовью, – это духовная жажда. Истина, которую западный мужчина непроизвольно и бессознательно ищет в романтической любви, – это внутренняя истина его души. Западный мужчина, не осознавая, зачастую против своего желания занимается поиском целостности, он неумолимо следует своему видению вселенского и вечного. Но именно образ женщины, который он воспринимает сквозь призму романтической любви, вдохновляет его на поиск и порождает его видение реальности.
Как же получилось, что современные мужчины не считаются с тем, что средневековые мужчины открыто прославляли и даже идеализировали? Это происходит потому, что мы осознанно не может найти места духовному подъему в своей жизни. Духовность вышла из моды, мы не понимаем, что она значит, и потому перестали считаться с этой человеческой потребностью. Наше сознание не интересует целостность, его интересует конечный результат, контроль над ситуацией и власть. Мы не верим в духовные потребности, а верим лишь в физиологические и сексуальные. Однако наше стремление к душе невольно находит дорогу в том месте, где мы никогда ее не искали, – в проекциях, идеалах, восторгах и отчаянии, страстях и желаниях романтической любви. В отсутствие другого канала, другой формы жизни в современной культуре наш религиозный инстинкт почти полностью исчез, удалился в укромное место, где ему позволено нелегально жить. Этим «местом» является романтическая любовь. Именно поэтому мы ощущаем абсолютную бессмысленность жизни, если мы не «влюблены», и поэтому романтическая любовь стала одной из величайших психологических сил в нашей западной культуре.
Мифы сплошь и рядом наполнены парадоксами, так как реальность сама по себе внутренне парадоксальна. В переводе с греческого слово «парадокс» означает «противоположное мнение». То есть парадокс отталкивается от наших привычных представлений о реальности. Мы рады поверить в то, что уже все знаем, все представляем, и поэтому истинный парадокс всегда причиняет боль. Парадокс находится в конфликте с нашими предрассудками, бросает вызов нашим предположениям и стоит перед лицом нашей коллективной «правды». Вот почему мы предпочитаем называть мифы «сказками» и рассказывать их детям. По той же причине мы любим объявлять мифы изумительными изобретениями примитивного разума, напоминающего разум ребенка. Если же мы отнесемся к мифам серьезно, как к определенным реальным утверждениям, чем они в действительности и являются, мы увидим, что все наши расхожие банальности и устоявшиеся понятия о том, что есть «истина», вызывают большие сомнения.
Искать в мифе мудрость – значит вернуться к первоматерии души. Все символы в снах и мифах появляются перед нами как парадоксы, главная цель и психологическая роль которых заключается в том, чтобы, прорвавшись через «известное», научить нас чему-то новому, находящемуся в бессознательном. Каждый раз, когда мы интерпретируем сон или миф, подтверждая свое собственное укоренившееся мнение, с нами происходит неприятность. Символы возникают из бессознательного не для того, чтобы сказать нам о том, что мы уже знаем, а затем, чтобы показать то, что нам еще следует узнать.
То же самое относится к любовному зелью. Насколько легче было бы объявить его фантастическим предрассудком примитивного сознания двенадцатого столетия! Любовное зелье – это предпоследний парадокс! Трудно найти что-то еще, находящееся в более серьезном противоречии со здравым смыслом. А получается, что это наш религиозный инстинкт, наши индивидуальные бессознательные поиски «другого мира», придающего романтической любви ее магию, неземную страсть и стремление к жизни в ином мире. Ничто больше не может так повредить нашему здравому смыслу.
Мы полагаем, что имеем представление о романтической любви, хотя в действительности ничего о ней не знаем. Мы считаем, что очень хорошо ее понимаем, хотя фактически она непостижима. Мы полагаем, что можем ею управлять, а в действительности она управляет нами. Наша культура предоставляет нам целый набор истин о романе, которые мы принимаем бессознательно и автоматически. Мы никогда не ставим их под сомнение и раздражаемся, если это делает кто-то еще. Но здесь мы сталкиваемся с парадоксом, который не можем обойти вниманием: романтическая любовь предполагает переживания «другого мира» в опаляющем, всепоглощающем экстазе и потому приводит человека к ощущению психологической целостности, исполнению желаний и постижению смысла жизни.
Если нас все это как-то захватило, значит, нечто произошло; романтическая любовь – это таинство. Это громадная энергия, прорывающаяся из неизведанных и непредсказуемых глубин бессознательного, то есть из той части нашей личности, которую мы не видим, не понимаем и не можем объяснить простым здравым смыслом. Подобно любовному зелью, она увлекает нас против воли, переворачивает с ног на голову, кардинально изменяет всю нашу жизнь, наши привязанности. Мы забываем о своих планах, отрекаемся от своих убеждений и сворачиваем с того пути, по которому шли до сих пор.
Именно такая неуправляемость романтической любви дает нам заветный ключ к разгадке ее истинной природы. Эмоционально переполняющая человека, восторженная влюбленность – это событие, происходящее с ним на глубинных уровнях бессознательного. Человек его не планирует, не управляет им и даже не понимает его: оно просто случается, и все.
Эго мужчины, выросшего в западной культуре, сталкивается с множеством неприятностей, связанных с романтической любовью, так как по определению она не поддается никакому контролю. Она неконтролируема потому что мы тайно и бессознательно хотим, чтобы она была восторженной и возвышалась над ограничивающим рационализмом маленького, сжатого мира нашего Эго. Такой разрыв привычных связей и трансценденция Эго-сознания представляет собой «религиозное переживание», которое, по существу, мы ищем. На Западе мужчина приучен к тому, что Эго должно держать под контролем все, что находится внутри и вокруг него. Единственная оставшаяся в жизни сила, разрушающая нашу иллюзию «контроля» и заставляющая человека увидеть, что существует нечто вне рамок его понимания и контроля, – это романтическая любовь. Официальная религия и церковь давно уже не нарушают иллюзии, будто западный человек контролирует свою жизнь. Он либо сводит свою религиозную веру до банальности, либо вообще ее игнорирует. Он ищет свою душу не в религии, не в духовном переживании и не в своей внутренней жизни. Ту трансценденцию, то таинство, то откровение он ищет в женщине. Он просто приговорен к тому, чтобы влюбиться.
