Лев Толстой. На вершинах жизни - И. Б. Мардов
Если мы свое земное болото превращаем в псевдонебесный омут мнимой души, то делаем это прежде всего потому, что хождение по болоту действительной жизни трудно, тогда как вращение в мнимодушевности легко и создает иллюзию беструдности добывания или восстановления чего-то важного в душе.
В мнимой душе живется, как в действительной жизни, только несравненно легче.
Боль сопереживания в действительности столь тяжела и требовательна, что человек по большей части избегает того, что может ее вызвать. В мнимой душе эта боль слабее, она безопасна, даже приятна. Добывание истины в действительности – мучение; в мнимодушевности эти муки становятся раздражающей и наслаждающей трудностью процесса мышления. Мнимая душа тем и хороша, что в ней как будто происходит действительная и свободная работа, но без настоящей боли душевного страдания реальной жизни – со всеми радостями, тоской, грустью, смехом и слезами, с самыми сильными переживаниями, но без опасности личного краха. Отсюда ставка мнимой души на утонченность, на очарование, на чары, а не на дары и труды духа.
Все чувства и мысли в сфере мнимой души такие же, как и в душе действительной. Но в отличие от действительных чувств и мыслей рабочей души мнимодушевные чувства, мысли, побуждения ничего не вырабатывают в душе и живы только сходством мнимого роста и действительного духовного роста.
Людям неприятны мучения души, но без них нельзя; люди хотят уклониться от душевной работы, желают покоя, но его нет и быть не может. И потому они ищут душевного комфорта в условиях треволнений мнимой души. Мнимая душа сильна кажущейся легкостью добывания полноты жизни. В ней можно полнокровно жить, не живя, и духовно расти, стоя на месте.
5 (71)
Вот уже второй век, как умственные люди заразили весь мир спором: что первично, что вторично, бытие ли определяет сознание, либо сознание бытие. Для того чтобы так раздвоить существующее, чтобы суметь расчленить отдельно сторону сознания и сторону бытия, надо отойти в третью сторону, посмотреть на существующее Целое жизни с какой-то одновременно невесомо надмирной и приземленной точки зрения. Сегодня не сознание определяет бытие и тем более не бытие сознание, а сознание и бытие определяются мнимой душой. Весь современный мир опьянен мнимой душой, заражен ею. Законная жизненная сфера мнимой души разрослась до такой степени, что, как опухоль, стала болезнью. Болезнь мнимодушевности овладела миром.
Не сила и вера, и не секс и голод правят европейским человеческом, а мнимая душа. Почему почти никто не принял всерьез открыто выраженную программу Гитлера в "Майн Кампф" и тем самым в полной мере не оценил ужасы его грядущего правления? Да потому, что судили по себе, сочли их полемическими лозунгами, декларацией и литературой, к реальной жизни имеющими совсем не непосредственное отношение. Что значат все эти быстро гаснущие и сменяющие друг друга легкомысленные заблуждения, страсти общественных волнений, чехарда сочувствий, скоро превращающихся в равнодушие?
Только вдумайтесь! Люди уверовали во что-то и до того, что готовы жертвовать всем, жизнью, ради этой веры. Проходят лишь годы, и эта вера для тех же самых людей становится заблуждением, оказывается наваждением, даже безумием, над которым можно усмехаться. Откуда такая легкость души, легко принимающей на веру и легко от нее отказывающейся? Наверное, и вера не та, не то, что прежде, и разуверение.
Разве материалисты и атеисты XIX и начала XX века не были религиозными людьми? Они были как бы нерелигиозными. Разве, скажем, вчерашние и нынешние декаденты чувствуют внутреннюю свободу? Нет. Они как бы чувствуют и как бы свободу. Стал или не стал человек умней, но ныне над умами людей властвует мысль как бы глубокая – мысль тонкая, мнимодушевная. Она везде: в ученых трудах, в судах, в "серьезных" статьях журнала или газеты, в житейских остротах, бюрократических циркулярах, политических дебатах, у героинь фильмов и в беседах школьников.
Развитие души, рост сочувствия, сострадания и любви в ней имеет свои ступени, обойти которые, оставаясь в подлинной душевной жизни, нельзя. Круг ближних, сначала очень узкий, все расширяется и расширяется. Тут есть своя последовательность. Прохождение каждой ступени обеспечено степенью духовного развития души человека, его нравственным самосознанием и сознанием Хозяина жизни. Мнимодушевник же сразу же стремится перепрыгнуть через ступени, выставить себя на ступень, не соответствующую уровню его нравственного сознания.
Мы ценим не те чувства, не те мысли и представления, при наличии выбора едим и одеваемся в то, что лучше разрекламировано, читаем и смотрим то, чему обеспечено паблисити и многое другое, что омнимодушевливает даже быт. Вокруг, конечно, и ложь, но более и всезахватывающе все то, что Толстой назвал "душевным лицемерием" – власть "как бы". Дело повсеместно дошло до того, что публично и интимно лгут и фальшивят не под действительную душу, не под подлинные чувства – как всегда было, – а под мнимую душу: притворяются, делают вид, что переживают мнимодушевные чувства и представления, которых в них нет. Эта подделка под подделку станет ясна, если вспомнить, что "духовной жизнью" обычно именуют жизнь "культурную". Понятие духовной жизни вообще девальвировано мнимодушевностью. "Талант" в Евангелии есть то высшее духовное благо, которое скрыто имеет или может приобрести человек. А мы понимаем это слово как способность на потребу нам вкусно приготовить мнимодушевное блюдо.
В последние десятилетия невиданно возрастает массовый интерес к зрелищам. Серьезный признак все продолжающегося возрастания области мнимодушевного захвата человеческой жизни. А казалось бы, куда дальше? И так не жизнь, а всеобщий спектакль. Одни в нем в качестве ведущих, другие в качестве статистов, гримеров, либо играют зрителей, наконец. Остальные, те, которые не исполняют ролей, являют из себя декорацию спектакля или, на худой конец, служат материалом для этой декорации. Мы живем в мнимодушевном мире, и в такой степени, что функцию каждого в обществе можно описать в театральных терминах. Недаром столь успешна теория "ролей", по которой человек с утра до вечера входит в разные роли, меняя их в зависимости от обстоятельств, в которых он находится. Как ни вульгарно такое описание жизни, оно в известном смысле соответствует действительности. Душевная жизнь стандартизуется по амплуа.
Характерный только для ХХ века образ спортсмена лишь отчасти вызван на передний план политиками. В большей степени его появление обеспечено страстью к зрелищам игр и соревнований за победу, мнимодушевно подменяющей чувство азарта жизни, и чисто мнимодушевному удовлетворению в культе рекордов и рекордсменства ("пальм первенства"). Тех результатов, которых сегодня достигают спортсмены в индивидуальных соревнованиях, физиологически нормально развитый человек достигнуть не может. Спортсмен демонстрирует неестественное и фиктивное физическое совершенство, которое вне нормальных возможностей человека. Отсюда допинг, гормоны и, во всяком случае, противоестественный образ жизни, уродующий то, совершенство чего вроде
