Вильгельм Райх - Анализ личности
Она рассказывала мне около трех часов, как на днях она <полностью погрузилась в другой мир>. <Силам> удалось затащить ее в этот мир против ее воли. Ей наконец удалось вернуться в реальный мир. Но у нее не было вообще никаких контактов с предметами и людьми. Все казалось как будто уплывшим на очень далекое расстояние. Ей было безразлично, было ли девять часов утра или вечера, смеялись ли люди вокруг или плакали, нравилась ли она им или нет. Она упорно пробовала приблизиться к своим ощущениям, но была не в состоянии что-либо сделать.
Она пристально смотрела на яркое пятно света на полу. Она знала, что это был свет, но в то же время он казался ей странным, <инородным>, как будто это было <что-то живое>. Мне было ясно, что она четко различает ощущения, но, несмотря на все свои усилия, она не может установить контакт со своим собственным восприятием.
Различие между ее внутренним состоянием до лечения и теперь проявилось прежде всего в состоянии смущения: сейчас она тоже смущалась, но в то же самое время знала абсолютно точно, из-за чего она смущалась. Это был огромный шаг вперед к выздоровлению. Эти понимания в процессе самого лечения очень важны. Они не только сообщают нам, что происходит при кататоническом оцепенении, но и открывают важные функции сознания. Каждый естествоиспытатель знает, насколько решающим является это для понимания самой большой загадки всей естественной науки - функции самовосприятия. На протяжении всего эксперимента я чувствовал и действовал гораздо чаще как естествоиспытатель, а не как психиатр.
Она хорошо помнила, что пыталась утопить своего брата. Но она утверждала, что это <хотели сделать они>, что она <пыталась сопротивляться им, но безуспешно>.
Из остального периода кататонии она помнила день, когда она стояла как богиня Изида, и следующие два дня, когда неподвижная лежала в постели.
Я разрешил ей говорить столько, сколько она хочет. Она вновь и вновь описывала свое отчуждение различными словами и картинами. В конце сеанса я отвел ее к оргонному аккумулятору. После 20 минут нахождения в нем ее реакции стали быстрыми и она почувствовала себя хорошо. Первая серьезная победа над кататоническим расколом была одержана.
На следующий день она вновь пришла немного заторможенной. Облучение в оргонном аккумуляторе вновь быстро устранило плазматическое сжатие. Это было очень обнадеживающим. Стало ясно, что оргонный аккумулятор сыграет большую роль в преодолении кататонических состояний биофизического сжатия организма.
Я должен признаться, что был сильно удивлен результатами, достигнутыми с помощью оргонного аккумулятора, хотя я уже был достаточно хорошо знаком с его ваготоническими эффектами. Я никогда не понимал недоверия со стороны врачей, которые никогда не работали с оргонной энергией, к этому методу.
Я сказал ее брату о заметном улучшении ее состояния, но вновь предостерег от слишком большого оптимизма. Я также посоветовал ему всегда быть готовым отправить пациентку в клинику. Пациентка со всем этим согласилась.
И уже на следующее утро с ней случилась беда. На сцену выступил полицейский менталитет психиатрических клиник. Вместо того чтобы получать информацию об экспериментальной терапии и ее результатах, чиновники от психиатрии забрали больную в клинику с помощью двух медсестер силой, не посоветовавшись со мной или с ее родственниками. Больная не сопротивлялась.
Это богоподобное могущество клинических психиатров является огромным препятствием для разумной психической гигиены. Они по-прежнему чувствовали себя всемогущими после всего, что они сделали с пациенткой. Последняя вела себя в данной ситуации превосходно. Я искренне надеюсь, что развитие психогигиены однажды будет в состоянии ограничить влияние суда и клинических психиатров и вынудит их обратить внимание на новые обнадеживающие попытки. Все старания многих месяцев могли пойти прахом из-за подобных действий со стороны должностных лиц. Никогда не будет нормальной психической гигиены, пока будут происходить подобные вещи.
Да, пациентка реагировала в некоторых случаях в опасной психической манере. Также верно, и я знал это очень хорошо, что я сильно рисковал. Но мы рискуем в нашей жизни каждый день, например, когда идем по улице, с крыш домов которой могут упасть кирпичи. Однако мы не заключаем в тюрьму владельцев таких домов. Мы не заключаем в тюрьму родителей, у которых дети стали преступниками, и мы не заключаем в тюрьму судью, который приговорил невинного человека к смерти. Следовательно, мы можем не опасаться хорошо контролируемых нами действий шизофреника. Моя пациентка была намного менее опасна, чем психопатический нейрохирург, который не допускает науку в свою клинику, или диктатор, который правит миллионами людей.
Здесь важен и другой факт. Мы, медицинские оргонные терапевты, работаем с глубокими человеческими эмоциями и знаем, что даже наиболее адаптированный невротик в процессе оргонной терапии будет издавать дикие и ненормальные звуки. Когда глубинные эмоции, особенно ненависть, прорываются сквозь панцирь во время процедуры, которая является абсолютно необходимой для лечения, мы знаем, что создаем искусственную ситуацию, включающую неподдельные эмоции. Мы знаем, что эти эмоции потенциально опасны, но процесс прорыва и является преднамеренным. Обычно мы хорошо контролируем пациента и готовим эмоциональный прорыв в течение нескольких дней или даже недель с большой осторожностью. То же делается и при вскрытии полости живота перед операцией. Никто же не обвиняет хирурга в преднамеренном убийстве. И никто не протестует против жестокого метода шоковой <терапии>, или прокалывания таламуса длинными иглами, или ужасных операций на мозге, которые убивают больных.
Я сам не знал, насколько эмоциональное состояние больной было обязано терапевтической процедуре, и насколько - подлинному психическому расколу. Мне потребовалось несколько дней, чтобы полностью убедиться в том, что пациентка реагировала психически в соответствии с создавшейся терапевтической ситуацией. Она благородно приняла несправедливость. Вскоре после помещения в клинику она написала брату следующее разумное письмо:
28 мая
Большое спасибо, что так быстро написал, - я знаю, как я ушла и неожиданность этого была сильным шоком для тебя и мамы - я сама была шокирована, поэтому я могу вообразить, как вы себя чувствуете. - Во всяком случае, я могу сказать одно, что не было никакой необходимости для руководства больницы забирать меня - но я ничего не могла сделать, чтобы остановить их и поэтому приняла это насколько возможно любезно.
Я немного беспокоюсь о своей работе. - Интересно, смогу ли я вернуться туда, откуда я ушла, если меня вскоре выпустят? Я возненавидела-бы мысль о том, что я потеряю прекрасную рекомендацию, которую, я знаю, они бы дали мне - если, конечно, они не рассердились, что я ушла, ничего не сказав.
Если вы получите это письмо вовремя, чтобы прийти в это воскресенье, прекрасно; если нет, следующая неделя тоже подойдет. Если возможно, попытайся прийти с доктором Райхом. - Я бы хотела увидеть его.
Когда будешь писать снова, пришли мне адрес Э.-он в моей адресной книге (которая на столе в моей комнате). Сообщи мне, поддерживает ли она с тобой связь и злится ли она на меня, что я не смогла поехать с ней на уик-энд.
Посмотри сертификат первой помощи Красного Креста, я думаю, он в почте за эту неделю.
Поддерживай связь с М. и сообщи мне сразу, как только у нее появится ребенок, хорошо ли она себя чувствует.
Попроси маму выслать мне несколько пар носков. Скажи ей также, чтобы она не волновалась - я чувствую себя прекрасно и надеюсь, что скоро выйду отсюда. С любовью, Ф.
Я выяснил позже, что ее помещение в клинику было санкционировано ее личным врачом из-за неправильного понимания ее описания <сил>, которые проявились при оргонной терапии. Ее письмо из клиники было нормальным и совершенно осмысленным. Ее лечение было весьма успешным, что дало ей возможность спокойно отнестись к насильственному заключению. Я получил от нее еще одно письмо, которое ясно показывает, что ее действия были обычными реакциями в процессе психиатрической оргонной терапии:
6 июня
Я знаю, из чего сделаны все предметы вокруг - мой отъезд и мое возвращение в клинику были немного шокирующими - я могла бы много думать о возвращении - но никогда серьезно не ожидала, что они вынудят меня вернуться - по-моему - у них есть какая-то сила - я никогда ничего не делала такого, что дало бы им право так поступить со мной - и даже без предупреждения - мой брат говорил Вам? Я могла бы засуетиться и отказаться ехать - но я знала, что у них в машине есть смирительные рубашки и людей было достаточно, чтобы затащить меня силой - поэтому я позволила сделать это настолько изящно, насколько могла - мне здесь так же, как и раньше - я работаю и раскладываю пищу по тарелкам, но я чувствовала себя пару раз <удаленной> - это место, по крайней мере не стоит проклинать -но я бы хотела улететь на летучей мыши и освободиться - единственная проблема в том, что она приземлит меня в смирительной палате и я утрачу все привилегии, которые были у меня - быть хорошей, хорошо известной и очень хорошим работником - я не знаю, стоит ли это такой жертвы - увидим.
