Психотерапия для депрессивных жаб - Роберт де Борд
– Возможно, – ответила Цапля, – но и события мы с вами разбираем тоже трагичные. Этот ваш ответ, по сути довольно простой, порождает много других важных вопросов, которые могут оказать самое глубокое воздействие на приобретение вами познаний и, как следствие, на всю оставшуюся жизнь.
К этому моменту Жаб уже был весь внимание. Слезы в его глазах высохли, он предельно собрался и обратился в слух.
– Продолжайте, Цапля, – сказал он, – я вас внимательно слушаю.
– В таком случае я опять возьму на себя роль ментора, чтобы помочь вам заглянуть глубже в ваше «я». Вы помните наш разговор об эго-состоянии ребенка, состоящем из естественного ребенка и ребенка адаптировавшегося?
– Конечно, помню, – сказал Жаб, – он оказал на меня огромное влияние, и мы, надеюсь, сегодня опять о нем поговорим. Я к этому готов.
– Верю вам, – ответила Цапля, – поэтому давайте начинать. Жаб, кто в детстве оказывал на вас самое большое влияние?
– Тут и думать нечего, – ответил Жаб, – отец с матерью, конечно же. Ну и бабушки с дедушками, но уже на втором плане.
– Для начала давайте сосредоточимся на родителях. Какие качества характеризовали вашего отца?
– Мрачность, суровость и честность. Помню, он постоянно меня за что-нибудь отчитывал, не за одно, так за другое. Смотрел на меня с выражением крайнего неодобрения на лице и говорил: «Теофил, я сколько раз тебе говорил никогда больше так не делать!» Без конца бранил меня и костерил. Постепенно я смирился с тем, что он всегда прав, а я виноват, и после этого его нотации в мой адрес стали казаться вполне логичными.
– Он когда-то вас бил? – спросила Цапля.
– Нет-нет, – ответил Жаб, – в этом просто не было нужды. Достаточно было одного его взгляда! Да и потом, он напрочь лишал меня своей любви и доброты, хотя и сам по себе был не очень щедр на теплые чувства. Самым суровым наказанием для меня было, когда он ледяным голосом говорил: «Ступай в свою комнату! Вернешься, когда будешь готов попросить прощения!»
Помню те редкие случаи, когда он решал со мной поиграть, хотя ничего хорошего из этого все равно никогда не выходило. Отчаянно пытаясь добиться от него любви, я глупел на глазах и совершал ошибки. Помню, как после очередного такого случая он снял меня с колен, обратился к матери и сказал: «Терпеть не могу, когда он себя так ведет». Потом вышел из комнаты. Я же разразился рыданиями.
В глазах Жабы заблестели слезы, хотя он их все же сдержал.
– А как насчет матери? – после недолгого молчания спросила Цапля.
– Он крепко держал ее в узде, но я всегда чувствовал, что по сравнению с ним она мне гораздо ближе. Время от времени могла меня приласкать, хотя и нечасто. А если я подбегал к ней, когда отец вел себя со мной ужасно, говорила: «Не глупи, деточка, я уверена, что ничего плохого он не хотел». Так как я был ее единственным ребенком, думаю, что иначе как к маленькому она могла ко мне относиться с большим трудом. Сколько раз она ставила меня в неловкое положение, особенно когда приходила в школу в дни спортивных состязаний и в присутствии других мальчиков и девочек называла «крошкой Тео». Да при этом еще норовила причесать меня.
– А когда вы выросли, ситуация в этом отношении стала лучше? – спросила Цапля.
– Ничуть, – ответил Жаб. – Вот вам пример: когда в университете я приглашал погостить друзей, отец всегда находил, за что нас покритиковать, а мать все так же вгоняла меня в краску. Однажды даже при друзьях спросила, надел ли я с утра чистое белье! Сейчас мне смешно, но тогда, уверяю вас, было не до веселья. А теперь я поведаю одну историю, которая может вас заинтересовать, – продолжал Жаб. – Однажды, незадолго до ее смерти, я набрался храбрости и сказал ей: «Мама, когда ты уже перестанешь обращаться со мной как с маленьким мальчиком?» И знаете, что она мне сказала?
– Думаю, догадываюсь, – ответила Цапля, – но будет лучше, если вы расскажете это сами.
– Она ответила так: «Я перестану обращаться с тобой как с маленьким мальчиком, когда ты перестанешь вести себя как дитя!» Ответить на это я ничего не смог и просто вышел из комнаты.
– Ее слова, надо полагать, очень вас разозлили, – после некоторого молчания произнесла Цапля.
– Нет-нет, – с едва заметной улыбкой на лице сказал Жаб, – это не в моем духе.
– Как же вы тогда справляетесь с чувством гнева? – спросила психотерапевт.
Пациент выпрямился и сглотнул в горле ком.
– Э-э-э… А что именно вы вкладываете в термин «гнев»?
– Перестаньте, Жаб, – нетерпеливо ответила на это Цапля, – вам прекрасно известно, что это такое. Как вы справляетесь с этим чувством? Когда вам в последний раз доводилось злиться?
Жаб пришел в замешательство – во-первых, в тот момент совсем не думал о гневе, а во-вторых, вообще с трудом признавал, что злится. Его никогда не отпускало ощущение, что стоит другим увидеть, что он рассвирепел, как его тут же накажут. И в результате подавлял эмоции такого рода, вместо этого терзаясь чувством вины. Но почему Цапля ни с того ни с сего затронула эту тему? От мыслей о злости в груди Жабы вспыхнула тревога и захотелось сменить тему разговора. Но Цапля в упор смотрела на него, ожидая ответа, и Жаб почувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как продолжать.
– По правде говоря, я не могу с уверенностью сказать, когда злился. И теперь, думая об этом, понимаю, что вообще редко испытываю гнев. В моих глазах в нем нет никакой надобности, да и потом, это не мой стиль.
С этими словами он улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
– Ну хорошо, – сказала Цапля, – думаю, вам было полезно об этом поразмышлять. В конце концов, вы уже согласились, что это одна из базовых эмоций, с которыми мы все приходим в этот мир. Посмотрите на этот вопрос вот с какой стороны. Что, по-вашему, происходило, когда вы злились в детстве?
Задумавшись об этом, Жаб вспомнил отца – высокого, сурового и грозного. За ним, словно в тени, маячили дедушки, само воплощение порядочности и силы духа, одно присутствие которых свидетельствовало о высочайших моральных стандартах. Жаб чувствовал, что их влияние господствовало над всей его жизнью –
