Александр Лоуэн - Любовь и оргазм
Когда речь становится развитой (в возрасте примерно 3 лет), ребенок выражает чувство привязанности к «доброй маме» словами любви. Любой, слышавший слова ребенка: «Мамочка, я тебя люблю!» – не сомневается в искренности и глубине его чувств, потому что эти слова идут прямо от сердца. Так первоначальный биологический отклик на удовольствие и радость при виде «доброй мамы» превращается в психологический опыт, выражаемый ребенком с помощью слов. Использование языка позволяет ребенку отделить чувство от его базы, выражаемой действием – протягиванием рук к матери. Память и чувство предвкушения создают вместе чувство привязанности к образу «доброй мамы», воспринимаемое сознанием и выражаемое словами. Вот почему М. Пруст определил красоту как «обещание счастья». Любовь можно определить как ожидание удовольствия и удовлетворения.
Объект любви взрослого человека всегда заключает в себе черты образа «доброй мамы», а для того, чтобы познать любовь, нужно обладать знанием «плохой (отказывающей) матери». Эту мысль подтверждает и Т. Рейк, определяя любовь как «контрреакцию на скрытую зависть и враждебность». Согласно Рейку, «все начинается с желания самоопределения, самозавершенности, самосовершенствования». Указанные точки зрения на любовь вполне совместимы, поскольку обе основаны на противопоставлении чувств: нежности и враждебности, зависти и самоотверженности, любви и ненависти. Но если Рейк считает, что проблема порождается самой личностью, то я полагаю, что она берет начало в отношениях между ребенком и его матерью. Романтичная любовь просто повторяет ситуацию, имевшую место в детстве; это «мечта о любви», основанная на отрицании плохого, т. е. враждебности, заключенной в образе «злой матери». Объект любви всегда видится добрым, чистым, благородным, словом – «идеальным».
Любовь как психологическое переживание – это абстракция, чувство, отделенное от действия, ожидание, не получившее воплощения, нечто сродни надежде, желанию, мечте. Такие отвлеченные желания и переживания необходимы для существования человека; однако оценка любви как психологического явления не должна заслонять необходимости ее претворения в действия. Любовь ищет своего воплощения в получении удовольствия и удовлетворения биологической потребности в объятии и единении. Романтическая любовь – пособница сексуальности; она тоже исполняет важную функцию. Любовь усиливает напряженность, вызванную чувством сексуальной привлекательности, путем создания психической дистанции между влюбленными, которая возникает из-за обостренного стремления понять объект любви. Повышенное стремление к осознанию другой личности способно разделить двух людей, поскольку выявляет их различия и подчеркивает их индивидуальность. Объект любви – всегда единственный в своем роде, он не бывает обычным. Известное выражение «Разлука укрепляет любовь» можно понять и так, что чем больше любовь – тем больше разделены влюбленные. Здесь-то и появляется секс. Это механизм получения удовольствия, имеющий целью устранение дистанции и разрядку напряжения. Удовольствие прямо пропорционально напряжению, или, как говорил Фрейд, чем больше любовь – тем больше дистанция и тем полнее удовольствие от сексуального единения.
Важное значение имеет факт изменения позиции коитуса с обратной (как у большинства млекопитающих) на фронтальную (как у большинства людей), поскольку расположение партнеров лицом к лицу расширяет и углубляет взаимное осознание личности, помогает легко улавливать чувства другого. При этом соприкасаются более чувствительные передние поверхности тела. Существуют интересные рассуждения о том, что такое изменение позиции могло дать человеку лучшее понимание чувства любви.
Можно так представить себе отношения между сексом и любовью. Секс, поскольку он отделен от корреляции со стороны сознания, является подсознательным побуждением и подчиняется принципу получения удовольствия. Рост сексуального напряжения ведет поэтому к немедленной попытке разрядки с использованием ближайшего доступного объекта. Когда же появляется любовь, то начинает действовать принцип «понимания реальности», поскольку человек, познавший любовь, начинает сознавать, что удовольствие от сексуальной разрядки может быть выше с одним объектом, чем с другим. Узнав любовь, человек сдерживает свои действия, сознательно ограничивая стремление к разрядке сексуального напряжения до достижения наиболее благоприятной ситуации, которой является, конечно, встреча с объектом любви. Утверждение избирательности и разборчивости при выборе сексуального объекта с целью получения большего сексуального удовольствия – одна из главных функций любви. В поисках «своего» объекта любви человек лучше осознает свои стремления, становится более восприимчивым к чувству любви вообще, как и к любви своего партнера. Любовь имеет как духовное, так и физическое выражение, причем одно не исключает, а скорее дополняет другое. У здорового человека духовное выражение любви вызывает напряжение, разряжаемое физическим актом любви, а получаемое при этом удовольствие способствует росту сознательного и духовного элемента чувства. Одно влечет за собой другое и усиливает его значение.
Если человек не страдает от неврозов, то его духовность способствует сексуальности, и наоборот. При отсутствии диссоциативных тенденций, расщепляющих личность, большая духовность означает и большую сексуальность. В связи с этим можно сказать, что сексуальность цивилизованной личности вообще превосходит (в качественном и в количественном смысле) эту же способность примитивного индивидуума: качественно она отличается большей нежностью, обостренной чувствительностью и более глубоким уважением к партнеру, а количественно – большей частотой и интенсивностью сексуального импульса. Однако это верно только при отсутствии неврозов, потому что у невротика сексуальная свобода и удовольствия, переживаемые примитивными людьми, вызывают только зависть.
В прежние времена примитивные люди завидовали цивилизованным, считая их более сексуальными. Индивидуализм и эгоизм цивилизованного мужчины подавляли примитивных мужчин и восхищали примитивных женщин. К сожалению, мышление примитивного человека оказалось неподготовленным к восприятию невротического поведения цивилизованных людей, к их хитростям и лжи.
Пример того, как сексуальные обычаи белых людей влияли на индейцев, описан в рассказе Оливера Ла Фарга «Смешной паренек». Герой рассказа, индеец из племени Навахо, встречает индейскую девушку, воспитанную белыми людьми и соблазненную одним из них, и влюбляется в нее. Она вовлекает его в любовную игру, с поцелуями, ласками и с алкоголем. Парень без ума от любви и чувствует, что не сможет оставить девушку и вернуться к своему племени, но понимает, что его родня ее не примет. Все же он решает попытаться, но на пути к индейцам девушка погибает. После этого герой не может найти себе жену, потому что все девушки-индианки кажутся ему серыми и скучными, и он решает жить один, храня в сердце память о промелькнувшей яркой любви.
Конечно, здесь приведена односторонняя картина любви цивилизованных людей. Ее обещания не так-то легко сбываются, к тому же культура несет с собой не только надежды, но и проблемы, не только восторги, но и конфликты. Любовь – союзник секса, но она может оказаться и его предательницей. Опасность любого диалектически развивающегося взаимодействия состоит в том, что один партнер может выступить против другого. Ведь именно во имя любви подавляется детская сексуальность. Мать, запрещающая ребенку мастурбировать, уверена, что действует в его лучших интересах. Сексуальность взрослых тоже ограничивается и подрывается – и тоже во имя любви. Немало женщин говорят: «Если ты меня любишь – ты не должен требовать от меня „таких вещей!“ Правда, теперь такие взгляды не слишком распространены, но они отнюдь не исчезли. Мужчинам тоже свойственно применять двойной стандарт, отражающий антагонизм любви и секса: „Нельзя спать с любимой; нельзя любить ту, с которой спишь“. Для искушенного уха это звучит, как отголосок прошлого, но и многие современные писатели подчеркивают разницу между сексом и любовью. Такая разница, несомненно, есть, но подчеркивать ее – значит разделять любовь и секс, как это делает Т. Рейк, заявивший: „Я уверен в том, что любовь и секс различны по своей природе и происхождению“. Секс, по его словам, – это биологический инстинкт, имеющий целью только разрядку физического напряжения, а любовь – порождение культуры, ставящее целью достижение счастья путем утверждения очень близких личных отношений. Секс без любви Рейк определял как „непосредственный секс“. Такая позиция упрощает и принижает сексуальность, сводя ее к животной страсти, к низменному вожделению, не идущему ни в какое сравнение с благородной любовью.
