Дмитрий Леонтьев - Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности
Исходным пунктом нашего анализа выступает деятельность субъекта, на определяющую роль которой в порождении и раскрытии смыслов мы неоднократно указывали выше; Е.Ю.Артемьевой принадлежит меткое определение смысла как следа деятельности, зафиксированного в отношении к соответствующему предмету (1986, с. 12). Не является исключением и смысл, вкладываемый в содержание коммуникации (текст). «Изъяв текст из структуры деятельности, где он возник, и не учитывая мотивы и цели общающихся личностей, исследователь имеет уже дело не с реальной речью и не с реальной речемыслительной деятельностью, а с некоторыми моделями, отношение которых к моделируемым явлениям становится неопределенным» ( Тарасов, Уфимцева, 1985, с. 27–28). В современных исследованиях по психолингвистике и теории коммуникации смысл речевого высказывания рассматривается как обусловленный местом данного высказывания в структуре деятельности коммуникатора, а также мотивами и целями последнего, в том числе не относящимися непосредственно к коммуникативной ситуации (см. Базылев, 1978; Зимняя, 1985; Тарасов, 1979 и др.).
Значения, так же как и смыслы, генетически неразрывно связаны с деятельностью. Через посредство индивидуальной деятельности они не переходят из общественного сознания в индивидуальное, а строятся в индивидуальном сознании, запечатлевая в своей структуре в снятом виде генетически исходные развернутые формы познавательной деятельности. Процесс превращения деятельности обобщения в обобщение, кристаллизованное в значении, был всесторонне проанализирован А.Н.Леонтьевым на материале овладения учащимися научными понятиями (Леонтьев А.Н., 1983 а, с. 324–347).
Нашей задачей является показать, что деятельностная трактовка значения и смысла несовместима с их противопоставлением друг другу в виде полярной оппозиции. Мы уже отмечали неадекватность модели индивидуальной деятельности единичного субъекта и невозможность рассматривать личностный смысл как чисто индивидуальное образование. Впервые на это обратил внимание А.А.Леонтьев, указывавший, что смысл не менее социален, чем значение, и всегда окрашен какими-то групповыми интересами (Леонтьев А.А., 1969; 1983; 1997; см. также Базылев, 1978). Эта мысль нашла продуктивное воплощение в ролевой трактовке понятий «значение» и «смысл», предложенной Е.Ф.Тарасовым (1975; 1979). Опираясь на положение о том, что связь общества и личности опосредована социальными группами, в которых проходит социализация индивида и развертываются его деятельности, он ввел понятие ролевого или группового значения и ролевого смысла. Первое обозначает фрагмент значения, общий не для всех представителей социума, а для носителей определенной роли, обусловленной принадлежностью к определенной социальной группе. Второе обозначает отношение личности к содержанию ее деятельности, обусловленное потребностями и мотивами, также детерминированными именно групповой принадлежностью ( Тарасов, 1979, с. 90–91).
Ролевая трактовка значения и смысла, предлагаемая Е.Ф.Тарасовым, представляет собой существенный шаг вперед, приближающий нас к раскрытию соотношения между этими понятиями. Вместе с тем Е.Ф.Тарасов, признавая, что в реальной речевой деятельности значение и смысл слова слиты, в своем анализе рассматривает их по отдельности как образования разной природы. Поэтому оппозиция «значение – смысл» у Е.Ф.Тарасова сохраняется, хотя в развиваемых им положениях заложена возможность и даже объективная необходимость преодоления этой оппозиции. Для этого необходимо сделать еще один шаг, перейдя от ролевой к континуальной трактовке значения и смысла.
Трактовка значения и смысла, названная нами континуальной, предлагается С.М.Морозовым (1984). С.М.Морозов выделяет следующие условия, при которых некоторое содержание приобретает смысл: 1) включенность его в некоторое более широкое целое (объект – объектный контекст); 2) преломленность его через внутренний мир, субъективную смысловую реальность субъекта (субъект– субъектный контекст) и 3) включенность его в деятельность субъекта (субъект – объектный контекст) [17] . Смысл всегда субъективен; если значение в отношении субъекта выступает как «вещь в себе», то смысл – как явление «вещи в себе» субъекту. В деятельности субъекта раскрывается и фиксируется как изменчивое, «являющееся», так и неизменные, сущностные характеристики объекта. Последние образуют значение объекта, которое «…выступает в виде всеобщего, то есть в виде “общего для всех” содержания смысла» ( Морозов , 1984). Необходимость выделения такого содержания прямо вытекает из социальной сущности человека, связанной с процессами общения и взаимопонимания между людьми. «Когда мы вступаем в процесс общения, мы выражаем в слове смысл, то есть предполагаем, что произносимое или записанное нами слово полностью отражает весь деятельностный “узор” данного субъективного смысла. Однако на деле слово “пробуждает” у собеседника его собственный, индивидуальный смысловой “узор”, в котором общей с нашим смысловым “узором” является та его часть, которую мы назвали значением. Таким образом, каждый из общающихся индивидов выражает в слове и вкладывает в воспринятое слово свой смысл. Но в двух смыслах общающихся лиц есть общая часть – значение этого слова, – и только благодаря наличию такой общей части мы понимаем друг друга» (там же).
Трактовка С.М.Морозовым значения как фрагмента смысла, инвариантного по отношению к психологическим смыслообразующим контекстам, преодолевает противопоставление значения и смысла как бинарной оппозиции. Различные психологические контексты, согласно С.М.Морозову, специфицируют значение, благодаря чему к последнему прибавляются новые составляющие и расширенное значение приобретает статус смысла. Тем самым
С. М. Морозов выводит важные теоретические следствия из неразличимости значения и смысла на феноменологическом уровне. «Как правило, смысл не существует для человека – носителя этого смысла как что-то отдельное от значения, напротив, человеку кажется, что он непосредственно воспринимает денотат (или слово) в его объективном значении. Но все предметы человеческой деятельности, как и все слова человеческого языка, видятся каждому из нас как бы через призму нашего личного (а не общественного) интереса. И нужно специальное усилие аналитической мысли, чтобы встать над этим интересом и уловить раздельность смысла и значения» (Дридзе , 1984, с. 73–74; см. также Леонтьев А.А., 1997). Положение о том, что словесные значения функционируют в речевой деятельности как инварианты смыслов, высказывали также Л.А.Дергачева и А.М.Шахнарович (1977).
Однако, посмотрев на континуальную модель С.М.Морозова через призму ролевой модели Е.Ф.Тарасова (или наоборот), можно увидеть еще одно обстоятельство, принципиально важное для нашего анализа, а именно, что граница между значениями и смыслом в слове или в тексте является подвижной, относительной. Действительно, психологический смыслообразующий контекст, определяющий осмысление любого объекта, задается не только индивидуальным опытом субъекта, но и принадлежностью его к различным – большим и малым – социальным группам. «Все слова пахнут профессией, жанром, направлением, партией, определенным произведением, определенным человеком, поколением, возрастом, днем и часом. Каждое слово пахнет контекстом и контекстами, в которых оно жило своей социально напряженной жизнью» ( Бахтин , 1975, с. 106). Эти контексты определяют различную семантику одних и тех же слов в различных социальных контекстах. Вспомним хотя бы, как у подростков, входящих в делинквентные группы, искажается представление о таких понятиях, как «товарищество», «смелость» и др. Однако ошибкой было бы считать, что здесь изменения касаются только личностного смысла этих понятий. Строго говоря, границу между значением и смыслом здесь вообще провести затруднительно. Групповые или «ролевые» смыслы, о которых идет речь, оказываются значениями, поскольку они являются элементами группового сознания и однозначно декодируются (распредмечиваются) всеми членами данной группы. В то же время они являются смыслами, поскольку они специфичны лишь для данной группы и содержательно обусловлены спецификой групповой деятельности, групповых мотивов, ценностей и т. д. Это кажущееся противоречие можно объяснить тем, что объем общей для общающихся индивидов, пересекающейся части «смыслового узора» (С.М.Морозов) одного и того же понятия или текста будет различным в зависимости от степени общности их принадлежности к одним и тем же социальным группам – начиная от их государственной, национальной, классовой, половой и возрастной принадлежности и кончая принадлежностью к конкретным коллективам. В ситуации же общения индивидов, принадлежащих к разным группам, те же «ролевые» элементы будут входить уже не в значение, а в контекстуально обусловленный смысл коммуницируемого содержания, для восстановления которого реципиенту приходится решать специальную задачу реконструкции контекста деятельности коммуникатора. В ситуации реального общения практически всегда имеет место общность принадлежности общающихся индивидов к каким-либо социальным группам. Однако может существенно различаться мера этой общности, зависящая от количества групп, принадлежность к которым объединяет реципиента и коммуникатора. Мера общности групповой принадлежности коммуникатора и реципиента определяет степень общности контекста коммуникации и, тем самым, границу между смыслом и значением, которая оказывается подвижной, относительной. Мера их различия определяет степень коммуникативного «напряжения» (Лотман, 1992).
