Рамиль Гарифуллин - Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей

— После этого происшествия, у вас возникло беспокойство и страх за себя, за свою безопасность? Раньше этого беспокойства не было.

(Очень часто фобии моих пациентов возникают как следствие реального события при котором возникла опасность для жизни. Пациент, как бы теряет якорь, как опору и в условиях, в которых ранее не испытывал страха, начинает его испытывать, не доверяя статистике, маловероятности угрозы и т. п.)

— Я боюсь за своего сына. Слава Богу, что он уже закончил Суворовское. Сейчас учится в Военно-техническом Университете. Он учится для России. Он на втором курсе. Учится не плохо, он защищен. Он, конечно, тоже гуляет по улице. Вы меня понимаете?

— А не были ли в настоящее время какие-то агрессивные акты в отношении Вас?

— Не были. Мы не говорим о тех людях с кем я общаюсь, с кем я вращаюсь. То что случилось в ноябре и амбиции политиков понимаете, пострадали, но тем не менее политики не должны допускать ошибок, а мы люди на то чтобы эти ошибки исправлять.

(Мой пациент защищается интеллектуализацией, уводя проблему собственного страха в отвлечённые политические темы.)

Но это уже не ошибки, здесь конкретно идет война. Политикам не выгодно говорить об этом, но чуть ли не каждую неделю кого-то здесь убивают.

— И всё-таки, судя по всему, вы страдаете неким страхом. Вы можете спокойно идти по улице, у вас есть секьюрити?

— У меня нет секьюрити, но если даже у тебя был бы охранник, нападут на тебя двадцать человек и что…

— Когда вы ходите по улице, то у вас нет страха?

— Нет, я по улице не хожу, я в машине езжу. Я передвигаюсь с одного концерта на другой, но я сейчас о другом говорю.

(Защита дезориентацией. Мой пациент опять уходит от анализа истинного источника своего страха.)

Гибнут дети, с одной стороны, а с другой стороны другие дети 17–18 лет, которые морально уже мертвые. В 17–18 лет мальчик убьет человека, он уже все полумертвый сам.

— И всё-таки, вы один по Москве в силу своей безопасности, по-видимому, уже не гуляете?

— Если я скажу, что мне наплевать на все, дескать я такой молодец, то это бред потому, что те места, где я хожу — это центр города. Такого там в принципе я не замечал. Если эта окраина города, то это конечно опасно.

— Какой-то страх все равно есть?

— Если каждый день такое случается на национальной почве, если ты немножко темной внешности, то конечно опасность есть.

— Ладно оставим эти ваши страхи в покое. У вас сейчас в душе происходит конфликт. С одной стороны, вы сейчас живете в России, которую любите и обожаете, а с другой стороны, она является источником опасности?

— Конфликта нет. В 1917 году эту страну использовали для того, чтобы такие же уроды пришли, разрушили церкви и принесли красный флаг, сейчас идет движение такое же.

(И вновь защита интеллектуализацией. Психоаналитикам часто приходится выслушивать социальные причины душевных беспокойств своих пациентов. Но, увы, социальные проблемы исчезают, а неврозы всё равно остаются, так как от себя не убежишь.)

— Нет, я не говорю о социальном конфликте, я говорю о вашем внутреннем душевном. А не ощущаете ли вы в себе противоречивые чувства в отношении России?

— Нет, это немножко не так. Эти уроды для меня не Россия, так же и в Грузии и на Марсе есть свои уроды. Везде есть свои уроды! Если бы я был трусом, то я давно бы уже сбежал отсюда. Я хочу как можно больше вытащить из себя и отдать людям. Пускай даже когда-нибудь один из них послушает что я делаю, что я пою, может мировоззрение у него поменяется, или он случайно окажется со мной и поймет то, что вкачивали ему в голову, что всех надо уничтожить, что это не правда. Есть, например, люди неславянской нации, которые делают для России в миллион раз больше, чем вместе взятые славянские, но я сейчас не национальный вопрос поднимаю. Эти уроды — они не нация, они мутанты, роботы. Те люди, которые их накачивают вот с них надо спросить. Они являются врагами, и может они нерусские, а может русские, но явно это те силы, которые не нужны России. Они не хотят, чтобы Россия была сильной, богатой, спокойной, вот в чем дело.

— А вы не пребываете в некоей подвешенности и неопределённости, которая вызвана одновременной любовью и к Грузии, и к России?

— Для меня одно и тоже, что Россия, что Грузия. Человек может жить даже в Антарктиде. (Защита интеллектуализацией). Как если я встану, уеду в Грузию, то как я не буду здесь жить. Я и из Грузии не ухожу, у меня там родня, родители. Я же постоянно в разъездах, я знаю одно. Москва — для меня это тот город, который является стимулом. Из Москвы я еду в Грузию, на Украину в Америку. Благодаря Москве я осознал для себя страны. Благодаря Москве меня поняли и приняли во всех уголках, где живут люди, которые разговаривают и понимают по-русски. Конечно, это другое. Грузия меня родила, воспитала. Я прославляю везде и Грузию и Россию.

(Судя по всему, у моего пациента практически отсутствует синдром эммиграции, обусловленный подвешенностью, связанной с отторжением новой социальной среды и неприятием старой. Это связано с тем, что мой пациент адаптивен, конформен и политкорректен, что в свою очередь связано не только с прагматическими факторвами выживания и успеха в творчестве, но и личностными характеристиками.)

— Комфортнее где? В России или в Грузии?

— Комфортнее где близкие и родные.

— А у тебя твои близкие где?

— И в Тбилиси, и в Москве.

— Тебе комфортно и в Москве и в Грузии?

— Там, где близкие и родные, там и комфортно.

— И всё-таки, я чувствую с твоей стороны элемент политической корректности. Лавируешь…

— Ни о какой политической корректности нет речи. Я говорю от души, я говорю как есть. Если б я не мог приезжать в Грузию я бы сказал, что я не могу туда приезжать. Я бы назвал причину, если бы я был виноват. Я бы сказал, люди не будьте такими как я и не допускайте таких ошибок, какие допустил я. Я никаких ошибок не допускал. Я всегда был максимально честным, Я комфортно чувствую себя и здесь, и там. Я пойду в свои виноградники, зайду в церковь, буду плакать от счастья, это разве мало?

— И всё-таки, неужели у тебя нет желания от души по нашим центральным каналам спеть грузинскую песню, а приходится петь русские с грузинским акцентом, то есть огрузинивать русские песни? Неужели не хочется вздохнуть полной грудью грузинскую песню?

— Вы сейчас задаете провокационный вопрос. На русском телевидении отдельно русских людей нет. Там затрагиваются вопросы и Татарстана и Башкирии.

— Я люблю грузинские песни и хочу слушать песню «Расцветай Грузия моя», например. Не ужели не хочется?

— Договаривайтесь!!!! Я все проношу. Если я пою на русском, то я хочу чтобы мою грузинскую душу услышали и поняли все. Да, у меня сейчас нет возможности петь народные грузинские песни. Это уже политика каналов. Они зависят только от себя, я не говорю, что это хорошо или плохо, я не оправдываюсь, не виню. У них есть свои взгляды на жизнь. Это хорошо или плохо, я не оправдываюсь и не виню. Я часто вижу замечательные грузинские фильмы. Вы, наверно, не включаете часто телевизор. Есть очень много каналов, где показывают очень много и грузинских и армянских и узбекских фильмов.

(По-видимому, пребывание моего пациента в этой неестественной творческой позе в дальнейшем не может не сказаться на психическом состоянии моего пациента.)

— Если ты приезжаешь в Грузию сердце у тебя щемит в какой точке, в каком месте, где появляются слезы?

— Как только из аэропорта еду в машине, то у меня начинают идти слезы, по другому не возможно.

— А есть конкретные в Грузии места, где ты хочешь быть там постоянно? Есть какой-то дворик, какое-то место, которое ты всегда хочешь посетить?

— Начиная от дворика и заканчивая до церкви.

— А в Москве такое место есть?

— Слезы появляются у меня в церкви.

— И всё-таки жалобы на депрессию, на стрессы, неврозы бывают?

— У меня времени нет на такую чушь. У меня растёт дочь Елизавета. Ей два года. Мы с ней вместе рисуем. Она очень хитрая, умная, копирует мамочку. Я счастливый человек.

— А вы не ловите спутниковые грузинские каналы, дабы почувствовать далёкую Грузию, ощутить то, что там происходит без вас?

— Нет, потому что я не хочу вмешиваться в политику, слишком быть политилизированным. Политика — это дело мутное. В своем творчестве я слишком талантливый, чтобы отдавать свои нервы, эмоции, взгляды. Я лучше буду отдавать себя своим слушателям. Я занимаюсь не только музыкой. У нас есть серьезное направление в строительстве. На Украине я готовлю сейчас телевизионный проект.