Общественное животное: введение в социальную психологию - Эллиот Аронсон
Может быть, это и так, однако не следует быть слишком уверенными в этом. Филип Зимбардо и его студенты провели эксперимент, взбудораживший всех. В подвале факультета психологии Стэнфордского университета они соорудили «тюрьму», в которую заключили группу нормальных, психологически уравновешенных и интеллектуально развитых молодых людей. Простым бросанием монетки Зимбардо разделил их на «заключенных» и «охранников», роли которых они должны играть в течение нескольких дней. Что же случилось далее? Предоставим слово самому Зимбардо:
«По прошествии всего лишь шести дней мы вынуждены были закрыть „тюрьму“, ибо то, что мы увидели, оказалось весьма пугающим. И для нас самих, и для большинства испытуемых перестало быть очевидным, где кончаются они сами и где начинается исполнение ими ролей. Большинство молодых людей на самом деле превратились в „заключенных“ или в „охранников“, и обе группы уже были не в состоянии ясно отличать ролевую игру от собственного Я. Драматические изменения наблюдались почти во всех аспектах их поведения, образе мыслей и чувствах. Менее чем за неделю опыт заключения зачеркнул (на время) все то, чему они научились за целую жизнь; человеческие ценности оказались „замороженными“, Я-концепции каждого из них был брошен вызов, а на поверхность вышла самая гадкая, самая низменная, патологическая сторона человеческой природы. Нас обуревал ужас, когда мы видели, что некоторые парни („охранники“) относились к другим парням („заключенным“), как к бессловесным животным, получая удовольствие от проявления жестокости; в то время как другие парни („заключенные“) становились подобострастными, дегуманизированными роботами, которых занимали лишь мысль о побеге, проблема личного выживания да растущая ненависть к „охранникам“»{7}.
Глава 2.
Конформность
Вывод о том, что мы являемся общественными животными, влечет за собой одно важное обстоятельство: мы живем в состоянии напряженного конфликта между ценностями индивидуальности и ценностями, связанными с подчинением окружающим, т. е. с конформностью. Джеймс Тёрбер весьма точно подметил в следующем отрывке один из типов проявления конформности:
«…Внезапно кто-то сорвался с места и побежал. Не исключено, что этот человек просто вспомнил, что безнадежно опаздывает на встречу с женой. Как бы то ни было, он помчался на восток по Броуд-стрит (вероятно, в направлении ресторана „Марамор“, где обычно назначают свидания женам). Вскоре к нему присоединился еще один бегущий, наверное, мальчик-газетчик. Затем еще один осанистый, делового вида джентльмен неожиданно перешел на рысь… Короче, через десять минут бежали все, кому довелось оказаться на Хай-стрит на всем протяжении от депо до здания суда. Постепенно из нестройной многоголосицы толпы выкристаллизовалось страшное слово „плотина“. Неизвестно, кто первый заорал: „Плотину прорвало!“ — была ли это щупленькая старушка в трамвае, или это был полисмен-регулировщик, или какой-то мальчишка, но это и неважно. Две тысячи человек без видимой причины помчались в одном направлении. „На восток!“ — прокатилось в толпе, т. е. подальше от реки, в безопасное место. „На восток! На восток!“
В этот момент мимо меня по улице мчалась высокая стройная женщина с мрачным взглядом и надутыми щеками. Несмотря на доносившиеся из толпы крики, у меня все еще отсутствовала уверенность в причине паники, поэтому я с некоторым усилием догнал женщину, которая в свои пятьдесят с лишним бежала так, что можно было только позавидовать ее спортивной форме. На одном выдохе я спросил ее: „Из-за чего сыр-бор?“ Она бросила на меня короткий взгляд, буркнув: „Спрашивать нужно не меня, а Всевышнего!“ — и помчалась дальше еще быстрее»{8}.
Хотя приведенный фрагмент из Тёрбера и выглядит комичным, тем не менее он удачно иллюстрирует природу человеческой конформности. Один-два человека побежали по каким-то им одним ведомым причинам, и этого оказалось достаточно, чтобы спустя короткое время с места сорвались все. Почему? Потому что бежали другие.
Дальше из рассказа Тёрбера мы узнаем, что, когда бегущие наконец сообразили, что никакой плотины не прорвало, они поняли, что вели себя глупо. Но разве они не чувствовали бы себя еще большими идиотами, если бы с плотиной действительно стряслась беда, а они не последовали бы за другими?
Конформность — хорошо это или плохо? В столь общем виде этот вопрос абсурден. Однако, хотим мы того или нет, все слова несут в себе оценочный момент. Поэтому, называя человека индивидуалистом или нонконформистом, мы обычно подразумеваем: «хороший» человек. Ярлычок вызывает в памяти образ фольклорного героя Дэниэла Буна, возвышающегося на утесе в лучах заходящего солнца: ружье за плечом, ветер развевает волосы великана. И напротив, когда человека называют конформистом, то тем самым дают понять, что он неадекватен. И это вызывает в сознании иной образ — шеренгу сотрудников рекламных агентств с нью-йоркской Мэдисон-авеню: все одеты в одинаковые серые фланелевые костюмы, на головах — одни и те же шляпы с круглыми плоскими тульями и загнутыми полями, в руках — одинаковые атташе-кейсы; кажется, будто их выпекли в одной форме для печенья, и все они в данный момент произносят одно и то же: «Быстро вздернем это на флагшток, а там посмотрим, кто отсалютует!»[5].
Однако мы можем использовать слова-синонимы, вызывающие совсем иные образы: индивидуалиста или нонконформиста заменим на отклоняющегося от нормы, а конформиста — на играющего в команде. Согласитесь, отклоняющийся от нормы меньше всего напоминает фольклорного великана на вершине горы, а играющие в одной команде — выпеченных в одной форме рекламных агентов с Мэдисон-авеню.
Если мы будем более внимательными, то заметим некоторую непоследовательность в отношении общества к конформности (игра в команде) и нонконформности (отклонение от нормы).
К примеру, в 1950-е гг. одним из бестселлеров стала книга Джона Ф. Кеннеди «Очерки мужества», в которой автор высоко отзывался о некоторых политиках, сумевших противостоять значительному давлению и не пожелавших вести себя конформно. Иными словами, Кеннеди удостоил похвалы людей, не пожелавших играть в команде, тех, которые не хотели голосовать или действовать так, как от них ожидали их партии или соратники. Их поведение вызвало одобрение со стороны Кеннеди, но это случилось гораздо позже проявлений той самой нонконформности; немедленная же реакция
