Лики женщин - Эмма Буяльская
В той ситуации районный инспектор перепугался, ведь перед приездом этой министерской дамы ему был звонок из вышестоящей инстанции, что он лично отвечает за её безопасность и обеспечение нормальных условий. Почти заикаясь, он сказал, что сейчас они едут обедать домой к одному из членов комиссии, и там все вопросы будут решены. Через час они были на месте. Был зарезан баран, готовилось какое-то национальное блюдо, которое, как потом оказалась, было необыкновенно вкусным, но опять не было видно ни одной женщины: они не смели показываться гостям. И снова дама из министерства вынуждена была обратиться к мужчине — хозяину дома: «Где у вас туалет?» Бедный хозяин побледнел: «У нас нет туалета». «То есть как — нет туалета?» — удивилась она. «Мы ходим в сад», — ответил он. Сад — это несколько кустиков за домом, пустыня ведь кругом. «Пусть Ваша жена проводит меня», — попросила она. «Она не может выйти из женской половины, здесь много чужих мужчин», — услышала она в ответ. «Что же мне делать? Я пойду сама», — решила она. Хозяин растерялся вконец: «У нас в саду собаки, вы не можете идти одна. Простите меня, но я сам должен Вас проводить. Я отвернусь, а Вы сделаете, что Вам нужно».
Только в этом так называемом саду она поняла хозяина. Когда они там появились, к ним устремились несколько волкодавов с телёнка величиной, которых он отгонял, пока она присела у него за спиной и пыталась что-то из себя выжать. Но это было ещё не всё. Настоящий шок она получила позже.
После сада последовала процедура «мойте руки после каждого посещения туалета», когда ей полили на руки из чайника. И потом её в качестве почётного гостя проводили в дом. Дастархан — скатерть — был накрыт по-восточному на полу, вокруг расстелены одеяла со множеством подушек. Она села, поджав ноги и накинув поверх колен одно из полотенец, которые использовались вместо столовых салфеток. «Поем чуть-чуть и полчашки чая», — решала она про себя проблему с туалетом. Вечером она должна была попасть в гостиницу в райцентре, где уж должен был быть хоть какой-то туалет.
Церемонно, чуть ли не на цыпочках зашёл в комнату сопровождающий её инспектор местного отдела народного образования, подошёл к вешалке, снял и повесил свой пиджак и вдруг начал снимать брюки! Пока она в шоке пыталась что-то понять и сказать, так же уважительно, как говорится, на полусогнутых, вошёл в комнату следующий её сопровождающий, и процедура повторилась: пиджак, а потом брюки были аккуратно повешены на вешалку. Она уже в состоянии была увидеть, что под брюками у них у всех были пижамные полосатые штаны, правда чистые.
Обед прошёл в дружественной обстановке, как говорится. Женщины так и не показались. Дверь чуть приоткрывалась, показывалась рука, которая ставила на пол блюдо с ароматнейшей едой, и кто-то из мужчин брал это блюдо и подавал на дастархан с поклоном. После обеда она спросила, почему они перед обедом снимают брюки. «Чтобы не испачкать», — ответили они.
Во время обеда шло обсуждение ситуации с девочкой. Она забеременела от учителя, который был единовластным хозяином школы — и учитель, и директор, и завхоз. Иногда девочка приходила убирать школу вместо мамы, которая была второй штатной единицей в школе — уборщицей. Директор был женат, имел детей мал мала меньше, которых рожала ему жена каждый год. Но не мог он пройти мимо этой девочки, которую беспрепятственно и, как ему казалось, безнаказанно, он мог использовать. Её папа не позволял своей жене бесстыдно показывать себя директору, а дочка была ещё маленькая. Этот местный Песталоцци её не насиловал, не соблазнял, не развращал. Он её просто использовал, как используют чашку, чтобы выпить чаю, как используют полотенце, чтобы вытереть руки… В своём далёком детстве он для тайного удовлетворения рано проснувшегося сексуального любопытства использовал овцу, а его, в свою очередь, тоже использовал соседский подросток, года на 4 старше. А эта девочка, с детства приученная к безусловному уважению старших, была такой же бессловесной и безотказной, как та овца. Тем более, что он был для неё Учитель, а для мамы и всей семьи — Директор. Кто же знал, что она в 12 лет забеременеет? Учителя уже осудили, дали большой срок, и он с радостью отбыл в тюрьму, иначе его просто убили бы родственники девочки. Его жену с детьми вернули в её родительскую семью в другой кишлак (посёлок), чтобы они с голоду не умерли без его зарплаты.
Девочку били до полусмерти, чтобы узнать имя виновника и чтоб она выкинула. Когда дело дошло до широкой огласки и в посёлок прибыла из района милиция, чтобы предотвратить самосуд, её, едва живую, забрала скорая помощь, и она была определена в больницу, где она находилась до сих пор.
Инспекторша из министерства должна была определить судьбу школы. Родители девочек категорически отказались пускать их в такую «неприличную» школу или отдавать их в интернат. Без девочек не набирался необходимый контингент для школы. А закон о всеобщем среднем образовании должен был выполняться. Ни один учитель не согласился бы ехать в этот забытый Богом посёлок для работы после таких происшествий. Более или менее образованных женщин, которые могли бы обучать детей, в посёлке не было, и, конечно, никакая другая учительница не могла поехать в чужой посёлок: замужние жили в своих семьях, а незамужние потеряли бы всякую возможность выйти замуж, если бы осмелились на такие приключения — до замужества уехать из родительской семьи.
Так и появилась ещё одна фиктивная школа, в которую детей собирали время от времени на момент инспекторской проверки, о которой заранее извещали, чтобы инспектор невзначай не попал в школу, когда на дверях висел большой амбарный замок. Для чего-то должны были существовать такие «очаги просвещения». Может, чтобы не уменьшалась масса необразованных людей, которыми потом могут манипулировать люди, получившие образование в лучших университетах мира. Сами они будут пользоваться всеми благами цивилизации, а этим безграмотным навяжут нелепые идеалы и направят их на бессмысленную борьбу друг с другом. А эта девочка своей судьбой
