Владимир Никитин - Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд
Внешний мир для Бердяева выступает в качестве фрустрирующего источника, причины бесконечных конфликтов и основания для абсурдных намерений личности. И в качестве способа его избегания и преодоления Бердяев выбирает путь к вере, к тому, что недоступно для экстериоризированного субъекта. Он возвеличивает самого человека, делает его Богочеловеком.
Взгляды Бердяева на человека можно связать с идеями антропоцентризма эпохи Возрождения, в которой человек рассматривался как венец божественного творения. Человек содержит в себе все ответы, так как именно в нем Бог воплотил главный свой замысел.
Идею божественной неповторимости и значимости человека для Вселенной в настоящее время развивают английские ученые Дж. Барроу и Ф. Типлер. Постулируя «терминальный антропный принцип»[43], они приходят к заключению, что эволюция не могла создать человека для того, чтобы затем его уничтожить. Человек, как мыслящее существо, бессмертен. В противном случае эволюция Вселенной теряет смысл.
Таким образом, абсурдность социального бытия человека преодолевается утверждением его божественного статуса. Имя Богочеловека дает субъекту право на свое индивидуальное восприятие мира, на свою автономную «индивидуализирующую» жизнь.
Но что же это за человек, провозглашающий право называть человека Богочеловеком? Здесь представляется уместным рассмотреть вопрос об отношении к типологии личности с позиций психологии и психотерапии. Философия как прародительница психологии, инспирировав появление науки о душе, оставила свое детище наедине с многочисленными формами проявления сознания человека. Психология, будучи наукой эмпирической, оказалась лишена эпистемологического основания. Отсюда, очевидно, «расползание» проблем, связанных с оценкой и выбором адекватных и действенных форм психологической диагностики и методов психотерапевтического воздействия при работе с конкретным субъектом. Чем «утонченнее» личность, чем богаче ее внутренний мир, тем труднее вынести суждение о ее психике. Но такова задача практических наук – в частности, помогать человеку решать его психологические проблемы, что будет весьма сложно сделать без оценочных методов.
Если обратиться к типологиям характера человека, принятым в психотерапии[44], то станет очевидным тот факт, что принятие либо отрицание той или иной личностью существующего в мире порядка вещей зависит от ее «принадлежности» к одному из психотипов. С позиций ряда типологических классификаций личность, стремящуюся к уединению, отрицающую значимость для себя ценностей внешнего мира, можно соотнести как с аутентическим, так и с синтонным типом характера. Существенными характерологическими признаками субъекта синтонного типа являются такие черты, как углубленная замкнутость, естественная (синтонная) реалистичность, круговые (циклоидные) колебания настроения, богоискательство. Аутисту (шизоиду) присущи неуверенность, «самособойность», концептуальность, склонность к символике.
Допуская описания типов характера, выявленных в результате многочисленных наблюдений практикующих психологов и психотерапевтов, все же приходится констатировать ограниченность возможностей той или иной системы типологизации. Вправе ли мы наделять неповторимую индивидуальность типологическими чертами, с чем так открыто и неустанно боролся сам Бердяев? Возможна ли объективация наших представлений о личности, способной о себе писать открыто такие слова: «Я уже не раз говорил о мучительной чуждости мне мира… В сумерках меня охватывает тоска чуждости»?[45] Можно ли увидеть в стремлении такой личности к углубленной рефлексии признаки душевной дисгармонии? Признавая наличие у того или иного человека определенных черт характера, не стоит забывать о том, что само по себе одно из качеств не может служить основанием для вынесения суждения о субъекте в целом. Личность есть интегрированное психологическое образование, и говорить о ней путем выделения отдельных признаков, по крайней мере, некорректно.
Бердяев как человек ищущий, безусловно, испытывал страдания, видя абсурдность жизни человека обыденного. Он искал справедливости, стремясь к достижению максимальной свободы от влияния социального мира. Но делал он это иначе, чем адепты метафизических школ Востока.
Дзен-буддисты направляют свою волю на снятие личных противоречий путем достижения состояния безмолвия, «растворения»; для этого они практикуют парадоксальные техники медитации с использованием коанов. Йоги отчуждают себя от мира посредством «погружения» себя в состояние «самадхи». Бердяев не покидает социального мира. Он проповедует царство Богочеловечности, наделяя его пространство символами субъективности, отказывая в значимости для субъекта всеобщих ценностей. Бердяев пишет: «Значение своей экзистенциальной мысли я вижу именно в предчувствии, в сознании двух путей, лежащих перед человеком, – пути объективации, экстериоризации, заковывания в призрачном могуществе и массивности и пути трансцендирования к преображенному и освобожденному миру Божьему миру»[46]. Таким образом, целью жизни человека для Бердяева становится реализация его потребности в трансцендентальном переживании своей субъективной экзистенции. Человек предстает как субъект мира, а не как субъект социально обустроенного общества (рисунки 13–16). Познание истины, «Сущей Правды», с его точки зрения, возможно только вне этого мира; правда не принадлежит миру, она находится в самом человеке, проявляется посредством его телесных действий, актуализируется в «микрокосмосе самобытийности».
И хотя Бердяев не описывает природу и механизмы трансцендентального познания, он тем не менее самой идеей Бога и Человека подходит к пониманию ограниченности рационального мышления, останавливаясь на пороге принятия идеи о необходимости достижения состояния «остановки деятельности ума». Он не противопоставляет мысль страсти, а видит несовершенство, противоречия рассудка в его подчинении чему-то большему. «Ошибочно противопоставлять страсти – мысль, мысль есть тоже страсть»[47].
В человеке присутствует некое знание себя, которое возбуждает в нем страсть к иррациональной деятельности, к творчеству, к самопостижению. Подчиняя рассудок разрешению некоей сверхзадачи, духовная сущность человека требует своего самовыражения, направляя его внимание на тот или иной путь самопостижения. «Священно не общество, не государство, не нация, а человек»[48] с его стремлением к самоосознаванию своей самоидентичности, своего особого индивидуального статуса.
Индивидуальность как плод некоего сотворчества трансцендентальных сил сосуществует в мире с другими индивидуальностями в рамках принятого ими соглашения. Смысл последнего заключается в регуляции отношений между субъектами коммуникаций с целью совместного развития в сообществе индивидуальностей. Играя свою конструктивную роль в обустройстве социального мира, система нормированных отношений между субъектами деятельности соподчиняет их устремления, направляет их силы на решение некоей единой сверхзадачи. Однако свободное соглашение между людьми приобретает значение мегатекста, которому они вынуждены следовать. В сознание членов общества неустанно вкладывается мысль: «Ты выживешь, если будешь неукоснительно следовать устоявшимся правилам поведения. Ты имеешь право голоса только в рамках данной социальной системы отношений».
Пока человек «слеп» и не осознает себя как единое индивидуализирующее телесно-духовное образование, он «механистичен»: ему проще, экономичнее (с точки зрения экономии сил) принимать, усваивать общепринятое, «объективированное» психологические клише, и следовать им. Но вот он подступает к моменту самоосознавания, и надежды на объективацию знаний постепенно покидают его. Чем осознаннее личность, тем глубже и шире она видит проблемы в системе общественных отношений, в законах функционирования общества. И тогда Богочеловек становится целью его духовных исканий и надежд.
Богочеловек Бердяева – индивидуальность, себя познающая, приходящая к пониманию мироздания безжалостным изживанием в себе человека общественного. Для того чтобы стать на этот путь поиска истины, человеку недостаточно одного желания. Каждой здоровой личности присуще стремление к самосовершенствованию. Однако только наиболее упорные могут действительно двигаться к знанию. Радость и драматизм, восхищение и разочарование испытывают люди, посвящающие себя поиску истины. Изначально они находятся в одиночестве. В одиночестве и даже в гонении им нужно научиться не только двигаться к цели, но и защищать свои намерения.
Они уязвимы, потому что чувствительны и открыты для диалога. Они ответственны и потому привязаны к людям. Им чужда агрессия, и этим они притягивают ее на себя со стороны окружения.
