Ханс Дикманн - Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание
«Jungfer griin und klein, Hutzelbein, Hutzelbeins Handchen, Hutzel hin und her,
laB geschwind sehen, wer draussen war».
Дверь открылась и королевич увидел большую толстую жабу в окружении нескольких маленьких. Когда он поделился своей нуждой, жаба велела принести большой ларец и достала оттуда ковер, «такой прекрасный и такой чудесный, какого на земле не могли и соткать».
Старшие братья, не верившие, что младшему удастся что-нибудь добыть, не слишком старались и не долго думая принесли грубо сделанные половики. Так как король решительно предпочел ковер младшего, они попросили о новом испытании. Отец потребовал самое прекрасное кольцо и вновь подул на три пера. Перо вновь привело младшего сына к крышке люка и он получил от жабы кольцо, которое «сверкало бриллиантами и было столь прекрасно, что ни один ювелир на земле не смог бы такого изготовить».
Высокомерные братья принесли тележное колесо. Отец и на этот раз присудил королевство младшему. Но по настоянию старших братьев поставил еще одно условие, а именно, о том, чтобы они раздобыли себе прекраснейших жен. На этот раз жаба дала дураку выдолбленную репу, запряженную шестью мышами. Разочарованному королевичу он предложил посадить в повозку из репы одну из своих дочерей. Тот выбрал наудачу одну из них. Стоило ей сесть в повозку, как она превратилась в прекраснейшую фрейлину, репа — в карету, а шесть мышей — в упряжку лошадей. Королевич поцеловал девушку и поспешил к отцу, куда братья привели простых крестьянок.
Но братья выпросили у отца четвертое испытание. Все жены должны были прыгать сквозь обруч. Братья думали, что сильные крестьянки лучше прыгнут, чем нежная фрейлина. Но те, прыгая, переломали себе ноги, в то время как жена младшего сына прыгнула легко, как серна. Добыв таким образом корону, он правил долго и мудро.
В основном речь здесь идет о том же мотиве, что и в первой сказке. Это превращение из холоднокровного животного в образ человеческий, только вместо змеи символом этого становится жаба. Сказка особо подчеркивает, что речь идет не только о младшем, но и о глупом сыне, следовательно, о неприспособленной и неполноценной части личности, и именно он в сказке становится героем. Оба брата, более приспособленные и умные, отказались от поставленных задач и вместо подлинной ценности добились ничтожной, вместо ковра — половик, вместо кольца — тележное колесо и вместо прекрасной фрейлины — крестьянские девицы. Здесь демонстрируется, как в особой, экстраординарной ситуации развитые функции способны достичь лишь обычного и привычного, того, что давно известно и узнаваемо, в то время как подлинная и необычайная ценность может быть добыта только необычным путем, несмотря на всю нашу беспомощность и нерасторопность, как всегда бывает в тех случаях, если мы не сдаемся, когда привычные нам орудия отказываются служить[25].
Мне было очень важно в этой главе, на примере сказки о змее, дать представление о всем спектре возможностей понимания образов и символов этих историй. Эта точка зрения может показаться слишком многосторонней тому, кто он склонен считать единственно верной только одну интерпретацию и видеть в ней единственную узкую проблему. По моему мнению, такой взгляд упускает из виду тот феномен, что сказка может вызывать у людей живой интерес практически в любом возрасте и на любой ступени развития, интерес, выходящий за рамки чисто эстетической ценности, которая к тому же часто может быть совсем незначительной. Итак, восприимчивому к ней человеку сказка должна не раз повторять, что нужно вызвать и привести в движение нечто, скрытое в глубине его души, то, что не может быть выражено и сформулировано лучше, чем в ее образах.
Символика сказки в процессе культурного развития человечества в течение столетий и тысячелетий также остается в основных чертах неизменной. Уже в древнейшей из известных в рамках нашей культуры сказок, египетской сказке о двух братьях, относящейся к 19 династии, около 1200 года до нашей эры[26], мы встречаем мотивы превращения человека в животное и растение и обратно, встречи людей с богами, колдовства и говорящих животных. В своих основных чертах она не имеет существенных отличий от тех сказок, которые мы рассказываем сегодня.
Основные проблемы человеческого существования проходят не только сквозь всю нашу жизнь, но сквозь жизнь всего человечества. Они должны быть поняты, сформулированы и интерпретированы по-своему в каждый исторический период, так же, как в каждой отдельной фазе нашей собственной жизни. Таким образом наши возможности понимания кружатся вокруг извечного первообраза, и при каждом новом повороте начинает сверкать новая грань присущего ему смысла. Нам никогда не удастся понять его целиком и всякий раз остается тот таинственный остаток, который всегда нас манит и наводит на размышления. При этом сказка отвечает не сознательным объяснением, но затрагивает у каждого актуальную для него проблему. Таким образом можно сказать, что она действует на бессознательном уровне. Сознание только углубляет или усиливает ее.
ТОЛЬКО ЛИ ДЛЯ ДЕТЕЙ ПРЕДНАЗНАЧЕНЫ СКАЗКИ?
Основанное на знаниях рациональное сознание возникает только в процессе развития и созревания человека. Согласно результатам психоаналитических исследований, оно начинает формироваться примерно на шестом году жизни. До тех пор ребенок живет в магико-мифическом мире, где рядом с темными импульсами и инстинктами сначала возникает образное сознание, в котором сосуществуют магические и мифические мотивы, образы, идентификации, реакции, представления и приемы. Этот этап раннего развития сознания и мировосприятия, когда, согласно Кассиреру[27], мышление комплексно и сохраняется идентичность Основного гештальта (Grunggestalt), является самым ранним пробуждением духа. Это образное мифическое переживание Мира остается фундаментом, всегда сохраняющимся под над ним рациональным мышлением, и ему присущ отнюдь не только регрессивно-негативный характер, выражающий себя в суевериях или неврозах. Эта область образов и фантазий, в высокой степени эмоционально заряженных, становится фундаментом как новых душевных обретений ребенка, так и процессов изменения и развития, протекающих в Душе взрослого человека. Важность подобных архетипических образов подтверждается даже в области научных исследований, и уже упоминавшийся физик Паули указывает на то, что при «развитии научных идей любое достижение знания является длительным процессом, в ходе которого рациональной формулировке содержания сознания предшествует процесс в бессознательном. В этом мире символических образов в качестве упорядочивающих и придающих форму элементов функционируют архетипы, представляющие собой искомые мосты между чувственными наблюдениями и идеями, вследствие чего они и являются необходимой предпосылкой для возникновения естественнонаучной идеи»[28]. Эта точка зрения Паули подтверждается современной теорией хаоса, согласно которой в хаотических, нелинейных состояниях вновь и вновь спонтанно образуются упорядоченные фигуры, так называемые фракталы, из которых могут возникать новые упорядоченные системы. Таким же образом ученые представляют сегодня историю возникновения всей вселенной из первоначального хаоса, в котором затем образовались точно очерченные галактические структуры, равно как и отдельные звезды с их планетарными орбитами. Эти фракталы обнаруживают ошеломляющее сходство с абстрактными геометрическими фигурами архетипов, такими, как треугольник, квадрат, круг, пятиугольник и т. д., из которых впоследствии могут возникать сложные комплексные образования. Томас Уотсон, сотрудник первооткрывателя теории фракталов Бенуа Мандельброта, из исследовательского центра фирмы IBM, в результате бесчисленных вычислительных операций заставил появиться на мониторе компьютера возникшие из множества этих фрактальных образцов горы, облака и луны, то есть высокоорганизованные архетипические образования[29].
То, что в природе хаотические фракталы предшествуют создаваемой комплексной структуре, вполне соответствует происходящему в нашей психике, когда мы из процесса дневного линейного сознания погружаемся в нелинейный, «хаотический» процесс, относящийся к бессознательной первичной материи сна.
Принимая во внимание эти рассуждения, можно обнаружить, что вопрос о том, надо ли рассказывать детям сказки и вообще позволять им обращаться к упомянутому магико-мифическому слою и совершать в нем действия, содержит аспект, который обычно не замечают или почти не принимают во внимание. Одни отвергают сказки из-за их однообразия, анахронизма, обращения к магии, а также из-за часто встречающейся в них жестокости; другие привязаны к ним из пиетета, романтики или своих сентиментальных воспоминаний и живо их защищают. Но, независимо от таких разногласий, сказки и дальше рассказываются, жадно принимаются детьми (которые часто забрасывают замечательные механические игрушки, если могут послушать сказку), и, несмотря на все дискуссии, в жизни детей сказки продолжают занимать свое достойное к. значительное место.
