Элияху Голдратт - Выбор. Правила Голдратта
– Погоди минуту, – сказала я. – Ньютон осуществил прорыв, но, судя по твоей последней фразе, ты сделал следующий шаг.
– Ты наблюдательна, не упустила, что вместо слова «природа» я употребил слово «реальность». – Отец явно был доволен. – Я говорю не только о природе, не только о материи – атомах, электронах, молекулах, ферментах. Я говорю обо всех аспектах реальности, включая людей и то, что ими создано. Мы видим то же схождение в одной точке, ту же поразительную простоту в основе любого аспекта действительности. И повторил: реальность выстроена поразительно просто.
Сомнения остались при мне. Я мягко сказала:
– Я знаю, что для точных наук теория Ньютона принята как основа. Ученые доискиваются до первопричин, не терзаясь вопросом: «А существуют ли они?» Но с гуманитарными науками все иначе. Покажи мне психолога, который согласится, что реальность проста. – Чтобы раззадорить отца, я добавила: – Разве ты не знаешь, что все люди разные, к тому же у них есть свобода выбора?
Отец вздохнул:
– Слишком часто я слышу, что люди, в отличие от предмета изучения точных наук, непредсказуемы, и человеческая сущность не определяется причинно-следственными связями.
Я хотела вставить свое замечание, но он жестом показал, что собирается продолжить.
– Этот аргумент совершенно несостоятелен. Опираясь на собственный опыт, могу предсказать, что произойдет со мной, если я выскажу твоей матери, что, действительно, думаю по поводу ее новой машины. Люди непредсказуемы? Вздор! – Чуть сбавив тон, он спросил: – Ты согласна с утверждением: «Скажи мне, как оцениваешь меня, и я скажу тебе, как я буду себя вести»?
Я помню, когда впервые услышала эту фразу. В ту пору я начинала изучать психологию и все рассматривала под этим углом.
– Ты знаешь, что да, – ответила я.
Отец оседлал любимого конька:
– Тот, кто соглашается с подобным утверждением, фактически признает, что люди предсказуемы, что они действуют в системе причин и следствий. В данном случае причина – это оценка, а следствие – итоговое поведение. Разумеется, с абсолютной точностью поступки людей не предугадать. То же, впрочем, и с электронами. Или с погодой. Ты не согласна?
Пока он занимался своей трубкой, я сказала:
– Ты ломишься в открытую дверь. Если бы действия людей были полностью непредсказуемы, как бы существовали общество или даже семья?! А уж о моей работе тогда и речи не было бы.
– Так в чем же разница между материальным миром и миром человеческих отношений? – спросил отец. – Почему так трудно усвоить, что абсолютно всей реальности присуща Прирожденная простота?
– Потому что люди намного сложнее, – настаивала я. – Потому что им трудно принять факт, что очевидно сложные явления и процессы основаны на Прирожденной простоте.
– Эфрат, – обратился отец, – тебя не подменили со вчерашнего дня? Не ты ли вчера утверждала, что группа людей намного сложнее одного человека, и что организация – пример самого сложного устройства? Неужели отчет, который я дал тебе прочесть, так ясно показал простую, поразительно простую первопричину, влияющую на сложную организацию?
Он добавил шутливо:
– Или, может быть, эта компания недостаточно сложна для тебя?
– Туше, – признала я. В нашем фехтовальном поединке он оказался сильнее. Компания с таким ошеломительным – 80 тысяч за сезон – количеством разновидностей продукции сложна настолько, что я с трудом могу ее представить. Однако с помощью причинно-следственного анализа, с помощью простой, очевидной логики отец дошел до основной причины, и ситуация стала кристально ясной. Ясной до такой степени, что я не могла не спросить себя, как же случилось, что никто – ни руководство данной компании, ни руководители других компаний, связанных с выпуском одежды, – не осознали этого раньше?
Однако ощущения разлада еще не было.
– С одной стороны, ты внушил мне, что реальность в случае с BigBrand проста. Я слушала тебя. Я следовала твоей логике. И даже могу, в общем, принять то, что ты говоришь, но факт остается фактом: люди сложны, а BigBrand – невероятно сложная компания. Каким же образом такие, несомненно, сложные категории могут быть простыми? Не понимаю.
Он прочистил трубку. Затем заново набил ее табаком из маленькой жестяной коробочки. Я терпеливо ждала. Наконец, он раскурил трубку и заговорил.
– Представь двух людей, которые спорят о том, длиннее огурец или зеленее. Один утверждает, что длиннее, потому что огурец зеленый только снаружи, но длинен он одинаково – и снаружи, и внутри. Другой твердит, что огурец зеленее, потому что он зеленый и в длину, и в ширину. Как ты думаешь, кто из них прав?
– Отец. – Я с раздражением попыталась его прервать.
Он невозмутимо продолжал:
– Разногласия между двумя спорщиками бессмысленны, потому что «длинный» и «зеленый» – разные качества. Может быть, ты растеряна, поскольку совершаешь ту же ошибку?
– Нет, – твердо ответила я. – Огурец может быть одновременно и длинным, и зеленым, но система не может быть сложной и простой одновременно. Простота – противоположность сложности.
– Это зависит от того, как ты определяешь сложность, – возразил он. Затем взял листок бумаги и нарисовал небольшие схемы.
– Вот две системы. Левая, назовем ее «системой A», представлена четырьмя кружками. А ужасная картинка из кружков и стрелок справа – «система B». Какая из этих систем сложнее?
Моим первым побуждением было указать на B. Но секундные размышления ослабили мою уверенность. На всякий случай, я решила промолчать.
Отца это не обеспокоило.
– Ответ зависит от того, как человек понимает сложность, – начал он объяснять. – Вот распространенное определение сложности: чем больше данных необходимо, чтобы полностью описать систему, тем сложнее эта система.
– Хорошее определение, – согласилась я. – Если нужно всего пять предложений, чтобы описать систему, она проста, но если для описания требуются сотни страниц, разумеется, она гораздо сложнее.
– Если исходить из этого определения, – сказал он, – нет никаких сомнений, что система B значительно сложнее, она содержит больше кругов и вдобавок – много стрелок. Ты, вероятно, знаешь, описание причинно-следственных стрелок-связей требует больше данных, чем описание единичного объекта – кружка.
– Верно, – кивнула я. И, улыбнувшись, добавила: – Но…
Отец улыбнулся в ответ и продолжил:
– Но… есть и другое определение сложности. Если ты – ученый или руководитель, тебя не слишком волнует общее описание системы. Тебя куда больше интересуют проблемы контроля над ней и прогноз ее поведения, особенно, когда система претерпевает изменения. В этом случае дадим следующее определение: чем больше в системе степеней свободы, тем система сложнее.
– Я не физик, – напомнила я. – Что такое «степени свободы»?
– Посмотри на систему и спроси себя: «Какое количество точек надлежит тронуть, чтобы повлиять на всю систему в целом?» Если одну, значит, у системы всего одна степень свободы. Так обстоит дело с системой B, в которой, если тронешь нижний кружок, то, с помощью причинно-следственных связей, задействуешь и все остальные круги-объекты. Если же таких точек четыре, как в системе A, то налицо четыре степени свободы. Кстати, система с четырьмя степенями свободы намного сложнее по всем параметрам, чем система, у которой только одна степень свободы. Сложнее и для контроля, и для прогнозирования. Теперь, Эфрат, тебе слово. Какая система сложнее – A или B?
Я медленно проговорила:
– Ответ зависит от определения сложности, – услышанное укладывалось в моей голове. – Так, если пользоваться первым определением, BigBrand – очень сложная система. Но если анализировать причинно-следственные связи, то обнаруживается, что в начале начал лежит всего один элемент – одна корневая причина. И тогда приходит осознание, что эта система удивительно проста. И да, в итоге становится понятно, как она отреагирует на изменения, включая изменения, которые способны вывести бизнес на новый уровень и рекордно повысить прибыльность.
Затем я добавила:
– Мне нужно привыкнуть к мысли, что люди и организации могут быть невероятно сложными и предельно простыми одновременно. Сложность и простота могут сосуществовать. Одно ясно точно – идея Прирожденной простоты значительно шире по возможностям, чем я думала.
– Мы еще не закончили, – усмехнулся отец. – До сих пор мы обсуждали лишь одно препятствие, которое мешает людям использовать их интеллектуальные способности – убеждение, что реальность сложна. Однако концепция Прирожденной простоты помогает устранить не только первое препятствие, но и второе.
– Второе – это какое?
Мгновение он задумчиво смотрел на меня, после чего сказал:
– Эфрат, если ты не возражаешь, я продолжу рассказывать о другом аспекте Прирожденной простоты, вновь обратившись к утверждению Ньютона. Чтобы ты не только распознала вторую преграду и поняла, как ее преодолеть, но и оценила, в какой мере ее преодоление поможет проложить путь к полной жизни.
