Нехама Мильсон - Путешествие по Я-Мирам
Я смотрю в шар, боль в груди нестерпима, как помочь тебе, сестра? Плачу, кричу, пытаясь разбить шар рукой, больно руку, шар цел. Женщина в шаре видит мое лицо, тянет в мольбе руки, помоги!!! Беру свечу и подношу к шару, пусть хоть не много света будет в долине холода и страха.
Холодно, страшно, больно, там наверху свет… Не луна, но еще и не солнце, свет теплый трепещущий, и лицо в отблесках света. В глазах отчаяние и … любовь. Откуда больше света, от свечи ли, от глаз ли наполненных любовью и прощением? Свет проникает в воздух долины, растекается по нему, согревая, деревья тянутся к нему ветвями, и зеленеют листья на ветвях, снег зеленеет, теплеет, оказывается мягким травяным ковром, весною пахнет, ручей зашелестел под ногами. И вдруг из леса выбегает помолодевшая, крепко-поджарая волчица. Бросается к ногам и ласкается как щенок дворняги, прикормленный во дворе. Я падаю на колени, обнимаю зверя, смеюсь и целую ее в ухмыляющуюся клыкастую морду. Теплая куртка тает на мне, превращаясь в легкое белое платье до земли, рыжие волосы на ветру, перетянуты белой лентой у лба. Мы с волчицей идем к ручью. На секунду кажется лицо счастливой женщины, и вот, уже вытягивается оно в волчью морду, ухмыляющуюся на солнечный свет…
Поднимаю глаза на Старшую с благодарностью за видение. Но почему мне все еще больно, жгучее чувство за грудиной не отпускает, не уходит, не дает дышать. Снова по шару пробегает дымка. Я знаю, что увижу там… Нет я не смогу. Я не выдержу, нет. Старшая подходит со спины, оглаживает плечи, накидывает на них золотую мантию, наклоняет голову, вплотную, глазами к шару, нет выбора, смотри.
Кто эта женщина с перекошенным от гнева лицом. Страшная фурия изрыгает слова проклятия. Вихрь, смерч подхватывает, ничего не понимающих людей вокруг, и отбрасывает на безопасное расстояние. А из ее груди вырывается черный шар, летит, как ядро, выпущенное из пушки, летит, снося преграды, и вонзается в лоно другой женщины, на другом конце города. Та скручивается от страшной боли, истекает кровью. А там, в комнате, где утихла фурия, впервые рождается давящая боль за грудиной, перехватывающая горло…
Я иду по знакомой улице, знакомого города, к знакомому двухэтажному дому. Окно на втором этаже. Лицо в окне мелькает лишь на минуту, и вот она уже со мною во дворе.
– Прости, сестра, – крик рвется с рыданиями наружу, – прости! Я нарушила вечный кодекс, употребила Силу во зло! И нет мне оправдания, думала защищаю любимого… Ради недостойного ударила сестру! Нет мне прощения…
– Сестра… Мы обе любили его, недостойного. Что делать, мы обе любили его.
Садимся на скамью, обнимаемся голова к голове, и проносятся картины-видения. Из моей жизни? Из ее? Картины поруганной любви, раскиданного на потребу тепла, тайны, розданной толпе лениво-жаждущих нелюдей.
– Прости, – рыдаю я.
– Прости, – кричит она.
Мы сидим на скамье, лица подняты ввысь, и просим прощения… Друг у друга ли? Или у Того, Кто имеет право судить?…
Темная комната, молодая женщина лежит лицом к стене. Не видеть!!! Не слышать!!!! Не чувствовать!!! Если умереть нельзя, то и жить ни к чему. Лишь бы дотянуть вот так… не дыша, не живя, до последней черты, до последней муки.
Воздух черный, густойМне уже не вдохнутьМрак надежды пустойКак надгробье на грудьМоё время пришлоЗа ошибки платитьДушно, страшно, темноВ голос хочется выть
Смотришь с болью в глаза,Просишь не умирать.Высыхает слезаМне б дыханья набратьЯ б хотела бы всяДо конца умеретьНо обязана яЭто тело терпеть
Я умру, но не всяТолько светом глазницТолько связью с тобойТолько взмахом ресниц.Это тело продолжит без меня уже житьБудут мышцы и кожаЗа ошибки платить.
Без любви, без надежды,Без дыханья, без слез,Я надену одеждыВнутрь шипами от роз.Оплачу я ошибкиВсе одну за другой.Без души, без улыбки,Без тебя, мой родной.
Я сажусь на кровать, глажу ее по спине, обнимаю. Я знаю эту боль, я понимаю…
Она рыдает, уткнувшись мне в плечо. Я вижу ее на пыточном кресле. Из не вырывают ее плоть, ее ребенка, выбравшего ее тело себе домом, и не получившего ее согласия… Выдирают его железными, холодными крючьями, по ее согласию, по ее просьбе. Уже не жив крошечный кусочек ее не сложившегося счастья, а она не кричит, не стонет, не чувствует своего права на боль. Я глажу ее по голове, кричи! Это только твоя боль. Он ее уже не чувствует. Он там, где боли нет. Больно только тебе, кричи, можно. Выкричишь боль, с ней уйдет вина. И она кричит. О Великий Боже!!!! Как же она кричит!!!! Нет не волком, не птицей раненной, она кричит. Потоком лавы кипящей сносящим города на пути. Этот крик нельзя вынести, все глохнет вокруг. И больше не рвет душу звук, а только лицо – перекошенная маска с огромным распахнутым ртом, выпускающим в мир всю боль всех женщин, потерявших своих чад, по своей ли воле, по чужому умыслу. За все времена, с рождения мира…
И прямо с пыточного кресла, вся в крови, в растерзанной больничной рубахе вышвыривает ее к подножью Храма. Храма золотого, того, что ждем и молим, да не имеем еще на земле. К стойке привязана телица. Не больше года, красавица, шкура блестит на солнце. Первосвященник в ритуальной одежде подходит и острым, как дыхание ветра ножом перерезает телице горло. Женщина хватается за свое, как будто ее полоснуло. Первосвященник набирает кровь в ковш, поднимается к жертвеннику…. Резким движением выливает кровь на угол его… и кровь, то ли всасывается в камень, то ли испаряется моментально, но белый камень жертвенника остается девственно чист. Жертва принята. Две ступени вниз от святого жертвенника к женщине, и она с криком кидается ему в ноги…
Я лежу на полу долгожданного Храма, перед глазами сандалии Первосвященника. Мне не поднять головы. Даже самим этим сандалиям я благодарна, за согласие принять мои слезы. Слезы уже не душат меня, они выплескиваются из сердца вместе с болью, вместе со страхом, с виной, вместе с кровью всепрощающей жертвы. Старец садиться на ступеньки, приподнимает меня, и, уткнувшись в его колени, продолжая плакать, я понимаю, это мой отец…
Я не понимаю до конца, почему мой трон оказывается на знакомой поляне, у мавзолея-усыпальницы праотцов, но на месте мавзолея – Храм. Моя Старшая, обнимая ведет меня к трону, я смотрю в небо, прямо в глаза Милосердному, и слышу голос:
– ПРОЩЕНА!
Об авторе
Нехама Мильсон врач, автор исцеляющих притч, создатель практики Реклайфинг (сокращение английской фразы recover of life – возрождение жизни).
Нехама основала школу возрождения жизни Реклайфинг. Первый блок обучения дает выпускникам инструменты для возрождения своей жизни на четырех уровнях – физическом, эмоциональном, ментальном и духовном. С этими знаниями, им уже никогда не придется обращаться к психологам, да и к врачам крайне редко. Потому, что Реклайфинг, восстанавливая поток энергии Любви, отражается на физическом плане полным благополучием. Здоровьем, изобилием, исполнением желаний.
Второй блок предназначен для профессионального использования методов Реклайфинга.
Выпускники школы навсегда остаются друзьями и единомышленниками Нехамы. В издательской серии «Школа Реклайфинга», готовятся к выходу в свет книги учеников и духовных соратников. Некоторые бывшие ученики теперь преподают в школе. Благодаря им, Реклайфинг зазвучал на многих языках мира.
Нехама всегда рада живому общению со своими читателями.
e-mail: [email protected]
skype: RecLife4
Facebook: RecLife 1
В контакте: группа RecLife
Odnoklassniki.ru: группа RecLife2
вебсайт www.reclifing.com
Примечания
1
http://www.facebook.com/reclifing
2
http://odnoklassniki.ru/nehamamilson/groups?st.cmd=userAltGroup&st._aid=NavMenu_User_AltGroups
