Алекс Ликерман - Непобедимый разум. Наука о том, как противостоять трудностям и невзгодам
Эпидуральная анестезия не привела к полному онемению левой половины тела моей жены. Если моя невестка не чувствовала обеих ног и не могла ими пошевелить, то жена могла стоять на левой ноге. Но мы не беспокоились: нам сказали, что действие препарата, стимулирующего схватки, будет проявляться в форме легких и почти незаметных спазмов.
Однако после 36 часов мирных и даже немного скучных родов жена ощутила значительный дискомфорт в левой половине тела. Еще через час он стал настолько сильным, что начал серьезно нас беспокоить. В палату снова позвали анестезиолога. Врач поменяла положение катетера и повысила дозу лекарства до допустимого максимума. Однако боли у жены усиливались. Наконец анестезиолог сказала извиняющимся тоном: «Я больше ничем не могу помочь».
Последние пять часов родов были настоящей агонией. Я стоял рядом с кроватью, не уходя ни на минуту и не имея возможности сделать ровным счетом ничего. Я был травмирован случившимся ничуть не меньше, чем жена.
И хотя у нашего анестезиолога были благие намерения, она допустила одну важную ошибку: описала лучший из возможных исходов, а не худший. Она не смогла подготовить нас к тому, что случилось. В результате мы пережили совершенно иной опыт. Физические ощущения были бы одинаковыми в любом случае, но у жены было бы совершенно иное отношение к ним. Поскольку она оказалась не готова, ее боль превратилась из чего-то неминуемого, но терпимого, в нечто, внушавшее искренний ужас.
Все больше исследований показывает, что наши ожидания во многих случаях активно влияют на ответную реакцию. Иногда даже больше, чем реальный опыт. Например, в одном исследовании участники, которым говорили о том, что комикс очень смешной, а затем показывали его, действительно находили его более смешным, чем участники, которым этого не говорили{121}. (Но это правило не универсально. Другое исследование показало, что пессимисты, которые чаще замечают, когда их ожидания отклоняются от опыта, склонны меньше верить им, чем оптимисты{122}.)
Судя по всему, особенно сильно на нас влияет неприятный опыт. В свое время было проведено более двадцати исследований того, как воздействует на пациентов заблаговременное предупреждение о медицинских процедурах и их болезненности. Сводный анализ показал, что такие предупреждения значительно снижали дискомфорт во время процедуры{123}. Судя по всему, когда мы предупреждены о том, что будущий опыт окажется неприятным, нам проще его переносить.
Различия между ожиданиями и опытом влияют не только на сам опыт, но и на нашу реакцию. Например, когда мы ожидаем, что задача будет простой, но не можем с ней справиться, мы тратим меньше сил на следующие задания и, соответственно, получаем более низкие результаты{124}. Но если мы ожидаем, что задание будет трудным, и не справляемся, то это почти никак не влияет на наши усилия при решении следующих задач{125}. Отчасти это напоминает ситуацию, когда небольшая победа на раннем этапе выполнения сложного задания создает «иммунитет» против склонности сдаваться при возникновении проблем. Тем самым мы повышаем вероятность успеха в долгосрочной перспективе. Незнание, что нас ждет впереди, побуждает попробовать что-то, чего мы не делали прежде. Но при этом возникает риск преждевременного отказа от действий при возникновении непредвиденных препятствий.
– Вы можете считать, что достижение цели займет некоторое время, – сказал я Полу, – или предположить, сколько вам нужно сделать и сколько раз вы допустите ошибки, пока что-то начнет получаться. Умножьте свои ожидания на 10 или даже 100. Если вы представите себе, что перед вами стоит невероятно сложная задача, то по сравнению с этим каждый небольшой шаг в нужном направлении будет казаться простым. Даже когда мы не можем контролировать сложность задачи, мы способны контролировать свои ожидания.
Однако отказаться от ожиданий, к которым мы уже привязались, непросто даже после того, как мы осознаем их нереалистичность. Дело в том, что мы относимся к ним как к ценному имуществу, а не как к обычным идеям. Иногда даже чувствуем, что нам не стоит от них отстраняться, особенно когда препятствия вызваны нашей собственной ленью или некомпетентностью. И хотя мы хотим изменять свои ожидания, чтобы лучше управлять ответной реакцией, мы не делаем этого до тех пор, пока они не станут совсем нереалистичными и мы не начнем испытывать из-за них разочарование. То же разочарование, которое заставляет нас бросать начатое, необходимо для формирования новых ожиданий, помогающих нам двигаться дальше.
Перезагрузка ожиданий
Для эффективной перезагрузки ожиданий нужно четко их сформулировать. Однако предсказать непредсказуемое невероятно сложно. Возможно, лучший подход таков: спросить других людей, уже имеющих схожий опыт, насколько сложно это было для них. Очень важно не забыть о конкретных неожиданных сложностях, с которыми они столкнулись. Например, если бы мой отец спросил кого-то из людей, освоивших игру на саксофоне, насколько это сложно, то, возможно, и не оставил бы свои попытки научиться после первых двух дней («Я знал, что поначалу не смогу хорошо играть, – сказал он, – но не ожидал, что не смогу издать ни единого звука!»).
Удержаться от чрезмерной привязанности к конкретным инструментам достижения цели помогут и тщательные размышления, и попытки предсказать, с какими именно препятствиями мы столкнемся на пути к цели. Размышления помогут нам создать различные планы действий в непредвиденных ситуациях, и мы будем более уверены в том, что преуспеем. Такую подготовку можно считать своего рода страховым полисом против уныния: даже если первый план провалится, мы сможем обратиться ко второму.
– Поэтому не беспокойтесь, что ученики не захотят вас простить, – сказал я Полу. – Не ждите этого от них. Ожидайте, что они будут вас избегать. Затем спросите кого-нибудь из «Анонимных алкоголиков», как им удалось вернуть доверие тех, кого они предали. Поинтересуйтесь, сколько времени это заняло у них.
– Вы считаете, что я могу что-то сделать.
– Да, но вы должны понимать, что это будет невероятно сложно. И даже если вы не достигнете своей цели и они вас не простят, сам факт вашего падения будет для них куда более серьезным уроком, чем все прежние.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Что вы имеете в виду?
– Вы покажете им, как можно подняться после падения.
Сочувствие и прощение
Прошло два месяца, в школе начались занятия. Пол сказал мне, что перезвонит после первой недели, но пошла вторая, а от него не было ни слуху ни духу. Поэтому я позвонил ему и оставил сообщение. Прошла еще неделя. Пол молчал, поэтому я позвонил ему снова. Затем внезапно, когда я уже оставил все надежды пообщаться с ним, он пришел ко мне в клинику.
Меня сразу же поразило, как хорошо он выглядел. Он немного поправился и сверкал широкой улыбкой, которой я раньше у него не видел. Как только я показался на пороге кабинета, он встал и пожал мне руку.
– Вы отлично выглядите, – осторожно сказал я.
– Так и есть.
Мы сели и начали беседу.
– Я беспокоился из-за того, что вы мне не перезвонили, как обещали, – сказал я. – Что случилось? Что вы сказали своим ученикам?
Улыбка Пола стала еще шире.
– Я сказал им правду.
Правда, по его словам, была в том, что он периодически употреблял кокаин в течение последних десяти лет, а алкоголь – еще дольше. Ему было стыдно, что он лгал своим ученикам. Но именно так ведут себя наркоманы, не желающие расставаться со своей зависимостью. Он признался им, что он наркоман. Он употреблял кокаин периодически, поэтому ни он сам, ни его ученики не замечали, как его жизнь катится под откос. Однако это происходило, причем куда более болезненно, чем Пол только мог себе представить.
Он рассказал ученикам, что самым тяжким ощущением для него был не стыд, когда его поймали, а скорее стыд от того, что ученики получили от него совсем не тот урок, который он хотел преподать. Именно поэтому он решил рассказать им о своем падении. Пол хотел, чтобы они знали всю правду о наркотиках: в частности, что они в итоге забирают у человека все, что он считает важным.
Еще он рассказал детям, что самое драгоценное, что отняли у него наркотики, – доверие ребят. Именно об этом он скорбел сильнее всего. Даже если бы ученики захотели поверить ему, то они вряд ли смогли бы это сделать. Доверие определялось не их выбором, а фактами. А те показывали, что он не заслуживает веры.
Поэтому он не просил о благородстве. Он только хотел сочувствия: чтобы ученики представили себе ту боль, которую он испытывал. Для него было важно не прощение – он не хотел, чтобы они повторили его ошибку. На протяжении всей своей карьеры он рассказывал ученикам о вреде наркотиков. Теперь он сам стал для них примером, которому никто из них не захотел бы последовать.
