Андрей Шарый - Дунай: река империй
В начале 1918 года оборону Вилкова от румынской армии пытался организовать Анатолий Железняков – матрос Железняк, тот самый, якобы распустивший Учредительное собрание из-за усталости караула Таврического дворца. Вести революционную работу на Румынский фронт Железнякова направили после того, как бойцы его отличавшегося “идейным анархизмом” отряда были разоружены в Петрограде латышскими стрелками за “беспробудное пьянство, ограбление прохожих и кражи в городе”. Десант из тысячи красных моряков и гвардейцев защищал Вилково две недели, но регулярным войскам вооруженные крестьяне и анархисты Железняка противостоять не смогли. Дельта Дуная на четверть века попала под контроль Бухареста, а знаменитый матрос, назначенный командиром бригады бронепоездов, погиб летом 1919 года [110]. “Все годы румынской оккупации трудящиеся Вилкова, насильственно разделенные с Советской Родиной, чувствовали себя частью советского народа… – писал в 1984 году в очерке “Вилково” партийный публицист Александр Рыковцев. – Лето 1940-го принесло вилковчанам долгожданную свободу. Освободителей встречали цветами, повсюду звучали песни, разученные тайком в годы оккупации. Над Дунаем широко и привольно лились слова “Широка страна моя родная”, “По долинам и по взгорьям”, “Песни о Каховке”. В единый мощный хор слились голоса рыбаков и красноармейцев…”
Рыковцев вдохновенно рассказывает о 76-летнем Никите Марченко, который одним из первых вступил в колхоз и вместе со своими четырьмя сыновьями составил рыболовецкую бригаду. И вот когда в апреле пошла дунайская сельдь, бригада выполнила месячный план на 1060 процентов. Дальнейшее известно: “мирная жизнь была вероломно прервана”, однако после нового изгнания захватчиков с бессарабской земли хор старообрядцев и красноармейцев разливался над Дунаем еще почти полвека, пока советская власть не исчерпала себя даже над вечными речными водами.
Тогда, видать, и стихли песни.
Противоположный берег Килийского гирла сплошь покрыт кудрявым лесом, живого иностранного присутствия в зарослях через реку не видно. Украинские пограничники охраняют труд и отдых вилковчан на рубеже с Евросоюзом, во-он над Дунаем торчит наблюдательная вышка цвета хаки. К румынам в Вилкове относятся без симпатий, но на чужой правый берег ездят регулярно – в липованские села, справлять религиозные праздники, проведать знакомых. На вопрос, часто ли бывают в недалекой иностранной Сулине, отвечают, пожимая плечами: “А что там делать?” Такого мнения, впрочем, придерживаются не все: в Сулине функционирует бойкий украинский рынок.
Будничное существование Вилкова счастливо избавлено от всех пороков мегаполиса. Ночью за окнами слышны исключительно природные звуки: лай собак и комариный писк, под утро – птичий щебет и лягушачье кваканье. В дельте Дуная, узнал я из британского научно-популярного фильма, насчитывается три миллиона лягушек, численность популяции раков в одном только озере Катлабух достигает пятнадцати миллионов особей. Директор Дунайского биосферного заповедника Александр Волошкевич подтвердил мне, что в дельте реки обитают птицы 281 вида и водятся рыбы 106 видов. Даже не 180 и не 91, как написано в справочнике, а вот именно что 281 и 106, потому что ученые замечают все новых и новых пришельцев. Здесь, собственно, большее видовое разнообразие рыбы, чем в любом другом речном районе Европы, но, конечно, это дело при некотором старании поправимое. Доктор биологии Волошкевич руководит огромным природным хозяйством [111], на которое зарятся и браконьеры, и бизнесмены, и депутаты разных уровней, все со своими неблагородными целями. С воды я имел возможность полюбоваться новоукраинским островным поместьем: православный храм рядом с рустикального стиля особняком, вертолетная площадка, теннисные корты.
Сложный биосферный комплекс дельты Дуная, в котором все динамично взаимосвязано, Волошкевич, словно пограничник, защищает от небрежного вторжения человека, хотя, как показывает практика, даже добронамеренное вмешательство в речную жизнь способно принести неприятные неожиданности. Скажем, построили новые шлюзы – изменились маршруты миграции рыб. Один из главных факторов влияния на дельту Дуная – изменение баланса речного стока: столетие назад Килийский рукав забирал семьдесят процентов общего объема, сейчас затрата воды в нем на четверть меньше. Причин несколько, они не до конца дефинированы, о соотношении природного и антропогенного компонентов спорят политики и ученые. Речь, во-первых, может идти о естественных процессах. Во-вторых, еще в 1904 году Румыния построила на мысе Измаильский Чатал (в самой вершине дельты, где река распадается на два широких рукава) струенаправляющую дамбу, чтобы в ущерб Килийскому увеличить водность “своего” Тулчинского гирла. Сколь ни широк Дунай у Измаила и Вилкова, но раньше река здесь отличалась еще большей полноводностью. Или нет? Ведь и дельта столетие назад имела иную конфигурацию.
Был такой афинский мудрец Кратил, последователь Гераклита, автора учения о текучести вещей (“Все течет и движется, и ничего не пребывает”), фрагментом которого является затертая до банальности максима о том, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Этот Кратил развил концепцию Гераклита: мир столь изменчив и до такой степени лишен устойчивых качеств, что явления и понятия в принципе невозможно охарактеризовать определенными высказываниями или же можно говорить о них все что угодно. Кратил полагал, что в реку в ее релятивистском значении нельзя войти даже один раз. Такой способ миросозерцания привел философа к членовредительству: он выколол себе глаза, чтобы не видеть несовершенства мира. Кратил был младшим современником Геродота, который, как мы помним, первым из античных ученых описал низовья Истра. Геродот путешествовал по дельте Дуная примерно 2460 лет назад. Интересно, это был тот же Дунай, что и сейчас, или совсем другой?
Время больших, социалистического типа экспериментов над природой, к счастью, миновало. В дунайской дельте последний в серии таких опытов произвели в 1970-е годы, когда согласно директивам XXV съезда КПСС решено было опреснить самый большой на северо-западном побережье Черного моря (площадью за двести квадратных километров) лиман Сасык и превратить его в звено Дунай-Днестровской оросительной системы. Называлось это так: “Смелый проект переброски дунайских вод в степные просторы Причерноморья”. Смелый проект предполагал слияние трех больших украинских рек – Дуная, Днепра и Днестра. Институт “Укргипроводхоз” подсчитал, что часть стока дунайских вод (от 16 до 23 кубических километров в год) можно перебросить по трассе 277-километрового канала в засушливые области республики. Начали с самого юга: лиман Сасык (Сасик) отделили от моря дамбой и превратили в водохранилище. Пятьсот миллионов тонн кубометров воды откачали, взамен через новый заборный канал напрудили в громадную яму воду Дуная. Хотели как лучше (“…человек стал управлять природными процессами”, – понадеялся Александр Рыковцев), но не учли, что сотни тысяч кубометров ила откажутся опресняться, что со дна водоема бьют минерализованные источники, что лиман имеет коренную связь с морем.
ЛЮДИ ДУНАЯ
ЛУИ-ВЕНСАН ТАРДАН
переселенец и ботан
Родился в 1787 году в небогатой семье учителя в швейцарском городе Веве. Получил классическое образование, занимался педагогикой и ботаническими опытами, состоял в Швейцарском обществе естественных наук. Играл на скрипке и лире. В 1820 году посетил Кишинев в качестве представителя семей из кантона Во, изъявивших желание основать на Юге России колонию. Считается, что идею пригласить на завоеванные у Османской империи пустынные земли швейцарских виноделов подал императору Александру I его учитель, генерал Фредерик Сезар Лагарп, выходец из Во. В 1821 году в отведенном швейцарцам обезлюдевшем татарском селении Аша-Абаг (от тур. “нижние сады”) на западном берегу Днестровского лимана Тардан, назвавший себя в России Карлом Ивановичем, основал колонию Шабо. Годом позже перевез в Россию жену и семерых детей. Вместе с Тарданами в Бессарабию перебрались еще несколько десятков поселенцев из Швейцарии. К 1825 году колонисты возделывали, используя труд местных батраков, около ста тысяч кустов винограда европейских сортов и две тысячи фруктовых деревьев. Сын Тардана Карл (1812–1856) получил известность как винный экспериментатор, первым применивший в практике русского виноградарства шпалеры. Переселение швейцарцев в Россию (в основном из немецкоязычных кантонов) продолжалось до 1870-х годов, когда численность колонии составила около четырехсот человек. К тому времени правительство отменило льготы, действовавшие в отношении колонистов. Правнук Луи-Венсана Тардана Виргилий Шанцер стал одним из видных деятелей большевистской партии, организовывал декабрьское восстание 1905 года в Москве. После включения Бессарабии в состав СССР потомки переселенцев были выселены или эмигрировали; народная власть смогла их – в отличие от староверов – извести. В Шабо организовали винодельческий совхоз (позднее – завод-совхоз Одесского совхозвинтреста). Мощность линий промышленно-торговой кампании “Шабо” по розливу тихих вин составляет 45 миллионов бутылок в год. Я впервые ознакомился с продукцией “Шабо” в баре “Лагуна” отеля “Вилковская Венеция”. В Шабо, теперь славянском селе с населением в семь тысяч человек, установлен памятник колонистам из кантона Во.
