Александр Гера - Набат-2
— Игорь Петрович! — включилась рация.
— Здесь Судских.
— Поздравляем с классическими учениями.
— Кто это?
— Мышка из норки. Следующая тренировка обойдется вам раза в три дороже. Не пора ли за стол переговоров?
Он не успел сказать еще что-то, связь прервалась. Горела щека от трубки. Знатна оплеуха. Канал связи известен, план операции известен, расходов уйма, результатов ноль.
Более жгучего стыда Судских не ощущал за всю свою жизнь. Его макнули в дерьмо по самую макушку. Любимца Всевышнего. Его, судного посланника… Только теперь он вник в суть, сколь же глубоко проросли метастазы порока в структуру органов, а значит, во все сферы жизнедеятельности государства.
«Это же безнадежный раковый больной! Це эр четвертой степени!» — ужаснулся Судских.
Впервые он испугался, что возложил на себя непосильную ношу. И ни сбросить теперь, ни донести.
Оперативное совещание совместно с командирами оперативных и штурмовых групп мало радовало. Успехов практически никаких. Задержанных с трезубчиками пришлось отпустить — мало ли кому взбредет в голову украшаться наколками. Не пойман — не вор.
Осталось доложить президенту о печальном исходе операции.
Предстояло получить первую взбучку. Вообще первую.
— Игорь Петрович, — услышал он вполне миролюбивый голос в ответ. — Подготовьте записку, почему именно провалилась операция. Сделайте разумные выводы. Каяться не надо, не пойму.
Поразмыслив наедине, Судских сделал единственный вывод: УСИ столкнулось с грозным и опытным противником. Для него они — картонные солдатики. Даже не оловянные.
Просидев в кабинете до восьми вечера, Судских не дождался Ни одного возмущенного звонка. К этому времени задержанных с извинениями отпустили, никто не вздумал жаловаться. Теперь надо бы самому звонить, сделать самый крутой шаг. Можно, конечно, прибыть самому и лично доложить: обстоятельства оказались выше. Только это еще труднее.
«А, будь что будет!» — решил он, набирая номер «страшного» абонента.
— Это я…
— Чем порадуешь, Судских? — услышал он ледяной голос. Таким ледяным он еще не был. — Нечем хвастать?
— Пока порадовать не могу, — сухо ответил Судских.
— Да чего ж так? — послышалась ехидца. — По всем программам телевидения показывали, какие вы герои. И в особняки врываются, и стекла колотят, и кошек с собаками пугают. Со своими воюете? Так и скажи, я хоть кипятком ошпарю какого ни на есть смельчака. Хоть так вас привечать за налоги. Ты форменный мудак, Судских! — услышал он заключительный аккорд и рано успокоился. — Будь конкурс мудаков, ты бы и там занял второе место.
— Почему второе? — попался на удочку Судских.
— Да потому что ты полный мудак!
И отбой. И домой можно сегодня не возвращаться. Себе дороже.
Ну-с… Плохой результат — тоже результат.
Судских не стал добивать себя морально, а задумался над веселой мыслью: раздолбает непосредственный начальник — конфуз, нагоняй свыше — беда, а разнос собственной жены — это трагедия. Пожаловаться некому, снимают сразу со всех видов довольствия. И это там, где можно душу обогреть, — у домашнего очага.
Рука предательски потянулась к телефону, вторая услужливо достала визитную карточку. Была не была! Сейчас он позвонит знакомой с глазами козочки. Та, которая хотела бы заполучить старого бобра… Может, он еще не совсем козел? И бес в ребро.
Почему Всевышний создал женщину из мужского ребра?
Чего вдруг бес забирается именно в ребро?
«Господи, — взмолился Судских. — Минуй меня чаша сия! Никогда по бабам не ходил, сейчас не хочу, но тепла, борща домашнего хочется!»
Рука зависла над кнопками телефона.
И он зазвонил. Другой, оперативный. Спасительный.
— Игорь Петрович, — ненавязчиво звонил старый холостяк Бехтеренко, понимая состояние шефа. — Боеготовность продержим некоторое время?
Наваждение отступило перед долгом. Какие могут быть утехи и зализывание моральных ран, если его сын не выбрался из цепких вонючих лап?
Бехтеренко терпеливо дожидался ответа.
«Севка, Севка… Что это он со смехом рассказывал?» — припоминал Судских.
Вспомнил. Вез он его в Шереметьево, провожая во Францию, и сын травил морские байки. Как таможня мариманов наказывает порой. Заведомо получают наводку от стукачей о контрабанде на борту, делают досмотр честь по чести, ничего, разумеется, существенного не находят и уходят. А часа через два, когда ухмыляющиеся мариманы достают из тайничков контрабанду, таможня появляется снова и шерстит экипаж так, что летят пух и перья с потаенных очкуров. Одним весело, у других веселье кончается в самый неподходящий момент: когда подсчитана выгода.
— Святослав Павлович, — определился Судских, — в пять утра начинаем операцию. Это была генеральная репетиция.
Бехтеренко молчал, и Судских подумал было, что он отошел от телефона.
— Ты там еще? Святослав Павлович?
— Восхищаюсь про себя, — весело отвечал Бехтеренко.
Разведенные по местам дислокации штурмовые группы отдыхали в полной боевой готовности.
«А вот теперь я позвоню-таки своей козочке!»
Неизвестно, чья рука водила им, только говорил Судских складно. Да, и он вспоминал ее, и желание встретиться наполняло его томлением. Милостно ему — она понимает? Понимает! Завтра суббота? Еврейская пасха? Ах да, суббота. Тогда он поступит следующим образом: он поедет домой приведет себя в порядок… Жена? Конечно, женат… А менеджер позвонит ему эдак часиков в шесть утра и вызовет фирму. К чему так рано? Чтобы комар носу не подточил. Какая и самая наихитрейшая жена додумается, что муж в шесть утра намылился на блуд? Он садист? Нет, он очень аккуратный. Что они будут делать в такую рань? А он в самом деле поедет на службу и доспит в кабинете до двенадцати. Не надо? Лучше сразу, пока постель нагрета? Понял. Явится в шесть. Свежий, побритый и очень нежный…
Ну разве Всевышний сочинит такой дьявольский розыгрыш?
По законам внутренней инструкции УСИ любое знакомство его служащих с посторонними являлось предметом изучения, и Судских связался с Бехтеренко:
— Святослав Павлович, как там проверка той козочки, которая под колеса моей «Волги» чуть не попала?
— Коза и ножки рожками, — понял его Бехтеренко. — Очень интересная дамочка. Работала в аппарате Селезнева, а пришла к нему по протекции банкира Трифа. Хотите пощупать?
— Что значит — пощупать? — возмутился Судских. — Ох, извини, Святослав Павлович, ты же в переносном смысле… Или в прямом?
— Операция в пять… — дипломатично выкрутился Бехтеренко.
— Добро. Пару часиков сосну. Я у себя. Приходи чаи погонять.
В столь ранний час их не ждали. Прежние гнезда были наполнены птенцами до отказа. Боевики сопротивления не оказывали, робкие попытки улизнуть пресекались на месте. На территориях особняков оказались иномарки, которые разыскивались тщетно прежде, хватало оружия, порой с лишком, и количество захваченных боевиков превышало норму обычной охраны. Дивизия набралась.
На даче Трифа захватили спящими целую дюжину. Никто не успел уйти подземным ходом, и на их лицах читалось скорее недоумение, нежели испуг или злость. Выбитые во время дневного рейда стекла не вставлены, а вся дюжина спала прямо в столовой цокольного этажа без удобств, словно остановилась на короткий привал. Оружия при них не оказалось. Зато в подвале выстроились штабеля ящиков с гранатометами, гранатами, автоматами, патронами.
Подобной удачи ни Судских, ни командиры штурмовых групп не ожидали, особенно захвата такого количества оружия. На предварительных допросах боевики отвечать отказывались о его происхождении, но в том, что неожиданные налеты помешали выполнению каких-то далеко идущих планов, сомнения не было. Наличие гранатометов говорило само за себя. Не для уличных разборок.
Заново тщательно осматривая подвал, Судских со Зверевым сделали вывод: оружие загружали не сверху, привезено по трассе и через трансформаторную будку перенесено в подвал не более пяти часов назад. Утомленный вид боевиков не случаен: перетаскали боезапас и легли спать.
— Сдается мне, Михаил, опередили мы противника, помешали встречной операции.
— Точно, — поддакнул Зверев, — стволов и гранат каких хочешь наготовлено.
«Свяжусь-ка я с Воливачом», — пришла мысль Судских. Шел восьмой час утра.
Воливач оказался на месте. Впрочем, его рабочий день начинался в семь, ничего удивительного в том не было, и Судских не удивился. Удивило другое: на вопрос, не предвиделось ли чего на мотив «Лебединого озера», Воливач ответил:
— Ты мне всю обедню испортил!
— Не понял? — не ожидал подобной вспышки Судских.
— На десять утра оппозиция намечала путч! Твой повтор смешал их планы, мои тоже!
