Тамара Кондратьева - Актуальные проблемы Европы №4 / 2010
Немцы, прибывшие из государств постсоветского пространства, называются в Германии «поздними выселенцами» по аналогии с выселенцами послевоенных времен. Причин для реваншизма у них нет, и внешнеполитических проблем для ФРГ они до сих пор не создавали. Разумеется, слово «выселенцы» подразумевает в некотором роде принудительное перемещение из мест былого обитания в Германию. И если послушать рассказы немецких мигрантов о последних годах их пребывания в государствах Центральной Азии, то понятие «выселенцы» отнюдь не кажется чрезмерным. Ситуация бывших «советских немцев», которые целыми семьями, бросая имущество, бежали в начале 90-х годов из раздираемой межэтническими конфликтами Киргизии и иных «новых независимых государств» среднеазиатского пространства, помогает понять политические позиции этой диаспоры в Германии, в частности, их ярко выраженную политическую неприязнь к мусульманам. «Советские немцы», по причине своей национальности интернированные в годы Великой Отечественной войны из Поволжья в Среднюю Азию, после распада СССР оказались – как, впрочем, и иное европейское население бывших среднеазиатских республик СССР – нежелательными «русскоязычными» чужаками в государствах, отметивших свою национальную независимость возвеличением господствующих автохтонных кланов и как следствие – межплеменными распрями и резней.
Немцам было по крайней мере куда бежать – Германия не просто принимала их, но и обеспечивала прожиточный минимум, а также предлагала широкие возможности в плане получения образования или же переквалификации на новые, нужные стране специальности. По прибытии этой группы в Германию начался процесс ее политического определения. На первых порах «советские немцы» хлынули в ХДС из благодарности как к этой партии, устами Конрада Аденауэра провозгласившей Германию родиной «всех немцев», так и лично к Гельмуту Колю, в тяжелый момент «открывшему» им двери в Германию. Приток немцев из бывшего СССР до середины 90-х годов обеспечивал ХДС/ХСС новых членов и постоянное увеличение электората. Однако более близкое знакомство с ХДС, который, особенно в старых федеральных землях, на словах симпатизировал немцам постсоветского пространства, но в реальности – как на уровне базиса, так и элит – был не в состоянии справиться с брезгливой неприязнью к ним и называл их «русскими», привело к разочарованию и толкнуло немалое число немецких иммигрантов в ультраправый лагерь – к республиканцам, в Национал-демократическую партию Германии (НДПГ), в Немецкий народный союз.
Интересно, что и праворадикальные силы не сразу распознали, какой могучий электоральный и политический потенциал таит в себе этот новый иммиграционный поток. На первых порах, в контексте своей борьбы с «иностранцами» они начали было разыгрывать «антирусскую» карту, стараясь завоевать сердца коренного немецкого населения в тех городских районах, где муниципальные власти расселяли постсоветских немцев. Особенно в Восточной Германии в 90-е годы нередки были случаи, когда НДПГ в таких районах раздавала коренным немецким жителям листовки с предложением создать «зоны, свободные от русских», подразумевая под этими «русскими» немецких иммигрантов из бывшего СССР. Однако на сегодняшний день таких политических просчетов у праворадикальных сил практически уже не случается, тем более что постсоветские немцы на практике доказали как свою «немецкость», так и неприязнь к иностранцам чуждых культур15. Так что НДПГ в последние годы все больше симпатизирует своим новым сторонникам [Becker]. В 2008 г. число российских немцев в этой партии так возросло, что был даже создан «Рабочий круг российских немцев в НДПГ» [Russlandsdeutsche rufen], который на выборах в Бундестаг в 2009 г. официально призвал российских немцев выбирать эту партию, единственную-де, которая близко к сердцу принимает их заботы. Существуют и мелкие ультраправые организации российских немцев, политически смыкающиеся с НДПГ, например, правопатриотическое «Национально-консервативное движение немцев из России»16, отличающееся утрированной антиамериканской риторикой в сочетании с антиглобализмом и призывами за возрождение особых отношений между Германией и Россией.
Подводя итоги, можно сказать, что в политическом отношении немецкая иммиграция с самого начала располагалась «правее» центра, находя свое лобби на правом фланге ХДС, а в Южной Германии – в правокатолическом ХСС и у республиканцев. Воздействие на политический процесс ФРГ оказывалось в основном в вопросах внешней политики по отношению к странам депортации. Новые немецкие мигранты, прибывшие в страну из постсоветского пространства после малоудачных попыток интеграции в ХДС (где их только терпели), позиционировались на крайне правом фланге, усиливая такие партии, как, например, НДПГ. Здесь их не только формально, но и на деле признают немцами, давая им не просто «политическую родину», но и возможность реального политического восхождения и тем самым возможность артикуляции интересов своей этнической группы на уровне хотя бы локальной власти. В ХДС политическая карьера для российского немца до сих пор немыслима, хотя судетские немцы, например, нашли там «политическую родину». Однако иррациональный психологический барьер, до сих пор существующий в этой партии по отношению ко всему, что «Русью пахнет», настолько силен, что на руководящий пост там предпочтут продвинуть турка или немецкого еврея. Из-за косности своих стратегов, политика которых даже в новые времена, иной раз бессознательно, определялась старыми, приобретенными во времена «конфронтации блоков» особенностями восприятия, ХДС потерял огромную часть изначально ориентировавшихся на него избирателей из России и одарил немалым электоратом (более 2,6 млн. лиц с правом голоса) нелицеприятных политических соперников из ультраправого лагеря17.
Политическим элитам постсоветских немцев удалось влиться в движение «изгнанных немцев» и создать свое землячество. Однако, в отличие от немецких мигрантов первой волны, их прежде всего интересует не внешняя политика, а насущные внутриполитические проблемы, в частности вопросы социальной справедливости и иммиграционной политики. Они напоминают своим политическим оппонентам, что страданиями в годы сталинизма в значительно большей мере «заслужили» право быть в Германии, нежели иные категории мигрантов. В политическом плане имидж их этнической группы – невиновной в злодеяниях гитлеризма, но пострадавшей от его последствий, – на который они ссылаются в случае необходимости, позволяет им, как они считают, «обходить» существующие в ФРГ с послевоенных времен негласные нормы политкорректности и выступать за те традиционные немецкие добродетели, которые ныне политически узурпированы ультраправыми силами. Они поддерживают лозунг «Германия – немцам» и активно не приемлют проживающих в Германии иностранцев из чуждых культурных сообществ, в особенности лиц мусульманского вероисповедания.
Политическое воздействие исламской диаспоры
Как уже отмечалось, до последних лет исламская диаспора воздействовала на политический процесс уже тем фактом, что она есть и собирается быть и дальше. Этот факт вынуждал немецких политиков искать пути, на которых это чуждое немецкой культуре сообщество можно было бы если не интегрировать, то хотя бы заключить в четкие рамки действующих правовых нормативов. Пока что этой цели полностью достигнуть не удалось.
Исламская диаспора Германии не просто чрезвычайно велика, она еще и разнородна: этнически, религиозно (представлены различные направления ислама), по социальному положению и по политическим взглядам. Доминирующая часть постоянно живущих в Германии мусульман – турки, 80 % из них – сунниты. В сравнении с ними мусульмане из арабского мира представлены гораздо слабее. Кроме шиитов есть также алевиты и ахмади. Социальный и политический спектр чрезвычайно широк: от муфтиев-исламистов до функционеров Рабочей партии Курдистана, от богатейших предпринимателей до нищих беженцев.
Диаспора не обладает едиными организационными структурами, которые позволили бы государству сотрудничать с ней как с целым, однако ее отдельные составляющие (организации, союзы) чрезвычайно активны – как в Германии, так и на общеевропейском уровне. Однако активность эта до последнего времени проявлялась по большей части вне официальной немецкой политики. Более того, у турецкой диаспоры по традиции, еще с тех времен, когда турецкое руководство защищало перед правительством ФРГ интересы «гастарбайтеров», необычайно сильна «привязанность» к турецкой политике. Немецкие политические деятели даже иной раз сетуют, что турецкое государство «до сих пор чувствует себя ответственным за турок в Германии» и тем самым затрудняет их интеграцию в немецкое общество [Meldungen…].
