В. Зырянов - Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени
Среди прочих выдающихся культовых зданий следует упомянуть церковь Петра и Павла на Басманной улице. Местность называлась Капитанской слободой, здесь первоначально селились иностранцы-офицеры, что не могло не сказаться на внешнем облике храма, он читается нами как западноевропейский. В петровскую эпоху построили лишь очень скромную, хотя и снабженную внушительным гульбищем основную часть храма. Считается, что Петр лично повлиял на выбор стиля – церковь строили «по присланному чертежу из Ево Государева села Преображенского». Царь не поскупился дать на строительство церкви 2000 рублей. Нам известна расчетная стоимость нескольких храмов, возводившихся в Москве в 1650–1670-е годы, это 800 и 1300 рублей. Инфляция, однако…
Храм начинал строить уже известный нам по Меншиковой башне Иван Зарудный, но потом строительство пришлось прервать из-за запрета на применение камня. «Петровскую» часть церкви завершили лишь в 1720-е годы, а колокольню вообще пристроили в 1745 году. Елизавета хоть и считала себя продолжательницей дел Петра, но лаконичность отца заменила пышным, местами легкомысленным декором в духе середины XVIII века. На Басманной можно изучать смену государственных приоритетов в архитектуре – сначала петровское барокко, затем идущее вслед за ним елизаветинское.
Не стоит обделять вниманием церковь Иоанна Воина на Якиманке, ведь окрестный район очень сильно пострадал в советское время. Узорчатое здание хочет спрятаться от бесконечного потока автомобилей, а в XVIII веке здесь была тихая, малонаселенная местность, главной бедой которой были разве что наводнения. Церковь строил Иван Зарудный в 1710-е годы, и в страницах истории храма Иоанна Воина тоже фигурирует чертеж, якобы присланный лично Петром.
Впрочем, Петр принимал участие не только в украшении ряда московских церквей, он украшал и провинцию. Так, газета «Голос казачества» писала, что царь для каменного собора в современной станице Старочеркасской «прислал из Москвы план, мастеров, два колокола, связное железо, богослужебные книги и 100 руб. В бытность свою в Старочеркасске в 1709 году, он собственноручно положил несколько камней на восточной, алтарной стороне и залил известью».
В конце 1690-х годов мастер Потапов на деньги купца («гостя») Сверчкова возвел на Покровке церковь. О ней блестяще писал Д. С. Лихачев, еще заставший памятник неповрежденным: «Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Не было „архитектурных масс“. Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. Ее нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, ее надо было видеть в окружении низких обыденных зданий. Я жил под впечатлением этой встречи и позже стал заниматься древнерусской культурой именно под влиянием толчка, полученного мной тогда. Позже я узнал, что такие разные люди, как Наполеон и Достоевский, считали ее красивейшей церковью в Москве». Хотя церковь Успения на Покровке и негласно опекалась Луначарским, это не спасло ее от сноса в середине 1930-х годов. Теперь на месте великолепнейшего храма – пустырь. На одной из колонн церкви красовалась надпись: «Дела рук человеческих делал именем Петрушка Потапов». Что же это, если не манифест, прорвавший пелену анонимности древнерусской культуры?
Были в петровской Москве и архитекторы, которые к концу жизни перестали поддерживать новый вектор развития страны, возможно, разочаровались во власти. Осип Старцев в начале 1690-х годов возводит чудесный Крутицкий теремок, а в 1712 году, двадцать лет спустя, строит церковь Николы на Болвановке, ставшую лебединой песней московской архитектуры XVII века. Зримо протестуя против нововведений и ускорившегося ритма жизни, зодчий ищет визуального покоя в надежной, зарекомендовавшей себя старине. В небо возносится привычная шатровая колокольня и пятиглавый храм с волнами закомар. Характерно, что вскоре после завершения работ Осип Старцев уходит в монастырь. Нам трудно трактовать и расшифровывать бессловесные камни, но ведь именно архитектура является главным языком зодчего. Она заключает в себе тот посыл, который каменных дел мастер несет миру.
Храм – это духовная единица. Монастырь – это ансамбль. Несмотря на довольно жесткую политику в отношении церкви, в 1690–1700-е годы идет активное строительное переосмысление и обновление монастырских комплексов.
Особенно памятен и дорог Высоко-Петровский монастырь, где при непосредственном внимании Петра в 1690-е годы возводят две церкви и колокольню со святыми вратами. Один из храмов носит имя Сергия Радонежского, ведь во время волнений 1682 и 1689 годов Петр уходит именно под стены Троице-Сергиевой лавры.
Ворота с двухъярусной колокольней и надвратной церковью были построены в память о близких родственниках царя, погибших в мае 1682 года во время стрелецкого бунта. Петр пестует и укрепляет Высоко-Петровский монастырь, ведь монастырь – это не только место ухода от мира, это еще и высокие, надежные стены. Рядом находятся т. н. Нарышкинские палаты, собственность ближайших родственников Петра, одно из самых высоких гражданских зданий Москвы XVII века.
В противовес Высоко-Петровскому монастырю Софья делает центром своей градостроительной активности Новодевичий монастырь, который в итоге и стал ее последним пристанищем. В 1698 году она была пострижена в монахини под именем Сусанна, а Напрудную башню монастыря многие называют Софьиной. Как и на Меншиковой башне, на памятниках архитектуры Новодевичьего монастыря можно было сыскать часовой механизм. «Говорили (едва ли предание точно), что часы поставлены Петром с минутным боем нарочно, чтобы чаще напоминать заточенной Софье о ее крамоле. Кельи Софьины – двухэтажное здание, почти вплоть у стены, смотрящее за город. Что за странность? За кельями не водится, чтоб они смотрели в „мир“. А это с намерением опять: здесь на зубцах или около них на виселице качались пред окнами тела казненных стрельцов», – отмечает в мемуарах Н. П. Гиляров-Платонов. Интересно, что на рубеже 1720–1730-х гг. в монастыре жила Евдокия Лопухина, первая жена Петра, когда первый император давно почивал в могиле.
Новодевичий монастырь считается одним из самых необычных мест Москвы. «Хотите поехать в Новодевичий монастырь?» – спрашивает своего спутника героиня бунинских «Темных аллей», попутно рассказывая о визите на Рогожское кладбище. Даже Алексей Чаянов, успешно сочетавший экономические баталии с москвоведением, не удержался: «Мы вышли к стене Новодевичьего, туда, где аллеи лип спускаются к прудам… Какие-то птицы кружились между ветвей… Я взял ее за руку, холодную, как лед… Она остановилась, посмотрела на меня влажным, невидящим взором, улыбнулась и протянула ко мне свои руки. Не помня себя, я схватил ее в свои объятия и губами коснулся ее холодных губ».
Рассматриваемая нами эпоха ценна тем, что сохранила не только памятники церковного строительства, но и гражданские здания. При Петре городской ландшафт был украшен несколькими значительными памятниками. Надолго стала достопримечательностью Сухарева башня, ее окрестили «невестой Ивана Великого», несмотря на разницу в высоте.
В 1690-е годы стрелецкий полк Лаврентия Сухарева крепко стоял на защите интересов Петра, за что и был награжден вечным упоминанием в городской топонимике. Башню строил Михаил Чоглоков. Всем своим видом башня напоминала европейскую ратушу. Подобными яркими и запоминающимися формами Россия вступала в XVIII столетие.
За 200 лет здание успело послужить и астрономической обсерватории, и школам, и водопроводу, и музею, и раскинувшемуся вокруг пестрому рынку. Но запомнили башню, конечно, благодаря Якову Брюсу и знаменитому Нептунову обществу. «Что делает наш астролог, магик, алхимик или, просто, колдун, как называет его народ? Окончит ли он свой календарь с пророчеством на сто лет? Мерзнет ли по-прежнему на Сухаревой башне, гоняясь за звездами? Жарится ли в своей кузнице, стряпая золото и снадобье вечной жизни?» – писал И. И. Лажечников. Деятельность «чернокнижника» вошла в золотой фонд московских легенд и преданий.
Сухаревой башней восхищались и потомки. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на ее мшистом челе! «Ее мрачная физиономия, ее гигантские размеры, ее решительные формы, всё хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться», – восхищался Михаил Лермонтов.
Несмотря на красоту и стать Сухаревой башни, вокруг в XVIII веке стояли довольно жалкие дома. Их описывает С. М. Любецкий: «Это место было пригородьем Москвы; там по обеим сторонам немощеной дороги стояли неприглядные, ветхие и отшатнувшиеся друг от друга избы, большею частию курные, крытые бурой, взъерошенной временем и непогодами соломой, и дранью, с пузырями вместо стекол или с напитанною маслом холстиною».
