Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи
Многие серьезные люди считают: этот возведенный в абсолют культ уютного, физически и духовно необременительного существования сыграл с Австрией в прошлом злую шутку. Сибаритство, которому так приятно предаваться за столиком кафе или ресторана, на набережной Дунайского канала или речушки Вены, в парке или сквере, стало для этого города поздней австро-венгерской поры категорией почти политической. Самоуспокоенность лишила венских бюргеров чуткости и прозорливости, ощущение комфорта убаюкало австрийский правящий класс. “Из всех главных немецких городов Вена может занять первое место в отношении слабости и косности жизни, – сетовал на рубеже XIX и XX веков музыкальный критик Михаэль Граф. – Напряжение и энергия Вены ничтожны. Даже популяризовать великих полководцев и победителей венский дух не способен иначе, как придавая им черты ласкового кретинизма. Без налета добрячества и слабомыслия венцам никогда не вообразить своих героев”. Критик в чем-то прав, хотя писал он на сей раз не о музыке. Почтенный чудаковатый папаша, а не стальной вождь – вот классический образ лидера старой Австрии, хотя реальность вполне могла быть и другой. Победитель турок Евгений Савойский на бронзовом жеребце сидит расфранченным вельможей, не бесстрашным воином, каковым был на самом деле. Императоры на пьедесталах выглядят сплошь как философы и покровители искусств, копытами своих скакунов они не топчут врагов в образах исчадий ада. Тяжеловесной Марии Терезии поставили на памятник массивный трон; императрица и встать не потрудилась. В этой символике много спокойствия, мудрости и величия, но мало энергии, не хватает порыва.
Возникнув на границе германского, романского и славянского миров, Вена, похоже, разбавила немецкую волю и твердость жизнелюбием недалекого Средиземноморья и славянской беспечностью, то и дело переходящей в лень. Венский уют и австрийский гедонизм были и милым достоинством, и изрядным пороком старой империи. Габсбурги стали мастерами “мягкой власти”, бисмарковское “железом и кровью” было им чуждо. Это придавало империи обаяния в глазах многих ее подданных, но во время кризисов грозило параличом воли. Характерно различие в стиле работы прусского и австрийского чиновничества, о котором пишет современный историк: “Просвещенные бюрократы в Австрии, в отличие от своих на первый взгляд куда более успешных прусских коллег, сохранили больше сдержанности и скептицизма, прагматизма и здравого смысла. Это защитило общество от подчинения гражданских свобод полумистическому культу государства и иерархии”.
Нега и умеренность стали австро-венгерскими доблестями. Об этом с сожалением, но, похоже, и с некоторой симпатией писал в многотомном романе “Человек без свойств” Роберт Музиль: “Находились в центре Европы, где пересекаются старые оси мира. По дорогам катились автомобили, но не слишком много автомобилей. Готовились к покорению воздуха, здесь тоже – но не слишком часто. Не было честолюбия мировой экономики и мирового господства. Знали роскошь – но не такую сверхутонченную, как французы. Занимались спортом – но не так сумасбродно, как англосаксы. Главный город тоже был меньше, чем все другие крупнейшие города мира, но все-таки значительно больше, чем просто большие города”.
Да, сто лет назад двухмиллионная Вена считалась четвертой столицей Европы – по численности населения и, пожалуй, по политическому влиянию (“чтобы прочно оставаться по слабости второй среди великих держав”). Помимо умения развлекаться город удивлял современников еще и масштабами строительных проектов. Не случайно именно топонимический термин стал одним из главных символов сформировавшего австро-венгерские полвека стиля жизни: Ringstraßenstil. Рингштрассе – это девять бульваров-проспектов шириной по шестьдесят метров каждый. Полтора столетия назад они с помощью одной набережной Дунайского канала (набережная носила имя Франца Иосифа) опоясали древний центр габсбургской столицы. Магистрали Ринга застроены в высшей степени представительными зданиями, общественное назначение которых едва ли важнее их смысловой нагрузки. “Стиль Рингштрассе” – идеология не отдельно взятого городского проекта, но овеществленная в граните, кирпиче и мраморе мечта о просвещенной монархии.
Перстень Рингштрассе заключил в себя, словно взял в плен, исторические святыни: дворцовый комплекс Хофбург (его выходящее на бульвары крыло закончили отделывать в 1926 году, когда Габсбургов уже выселили), мрачный собор Святого Стефана, нарядные палаццо аристократов, древние монастыри и прочие старинные объекты; кажется, здесь покоится сама душа вечной Австрии. Отсюда идет определение Österreich как Klösterreich, “страны монастырей”, понастроенных слугами Божьими во имя Господа и славы Его.
Хофбург поражает сложностью планировки – так, наверное, сто лет назад сама Австро-Венгрия пугала громоздкостью административного устройства. 18 крыльев, 54 лестницы, 19 внутренних дворов, почти 2600 помещений, 240 тысяч квадратных метров площади – Габсбурги проживали в этом чудо-комплексе с 1439 по 1918 год, без малого пять веков. И каждый император строил свое: правила церемониала запрещали пришедшему к власти монарху занимать покои предшественников. Архитектурный и стилевой разнобой сводится к общему знаменателю идеей величия обитателей дворца, полагавших свою спокойную умеренную власть сильнее времени, тверже гранита и отполированнее мрамора. Теперь замковый комплекс стал еще более многофункциональным. Хофбург вмещает в себя дюжину музеев с различными экспозициями, полдюжины не менее уникальных выставок, правительственную резиденцию, канцелярию президента, библиотеку, международный конгресс-центр с разноцветьем флагов стран ОБСЕ над фасадом. В хофбургской сокровищнице хранятся реликвии, среди которых – меч Карла Великого и боевая кость якобы единорога длиной в два с половиной метра. Здесь становится понятным, почему Вену иногда называли “городом золотого яблока” – только взгляните на один из символов императорской власти, драгоценный державный шар.
Скитающиеся по Хофбургу туристы быстро убеждаются в том, что Габсбурги не зря претендовали на роль, выражаясь современным языком, глобального политического игрока: в музеях можно поглядеть и на бронзовые фигурки из древнего Бенина, и на египетские папирусы, и на античный Парфянский фриз, и на латы короля Фердинанда Арагонского, и на головной убор Монтесумы из 450 перьев; даже на глобус, на котором еще не нарисованы Америки. Империи все интересно, у имперского моря нет берегов. Рядом с Хофбургом не зря почти два столетия назад построили Пальмовый павильон – оранжерею для сотен тропических растений и тысяч экзотических бабочек. На крыше бывшей Придворной, а ныне Национальной библиотеки (два с лишним миллиона томов) красуется богиня мудрости Минерва, изображенная в ключевой момент победы над Завистью и Глупостью. В дворцовой капелле по воскресеньям и праздникам вот уже пятьсот лет распевает Венский хор мальчиков. Во время выступления хористы не видны, слышны только хрустальные голоса. А в Зимнем манеже уже четыреста лет почти ежедневно – демонстрация мастерства жокеев, выездка лошадей липицианской породы. Наездники, переходя с одного аллюра на другой, в знак почтения приподнимают головные уборы перед портретом императора.
Окружающие Хофбург территории – десяток городских кварталов к северу, западу и востоку – застраивались в стародавние времена для того, чтобы обитатели императорских палат чувствовали себя неизменно комфортно, не знали отказа ни в обычной, ни в духовной пище и, главное, находились в окружении, достойном столь великолепного двора. Австрийский писатель-сатирик Карл Краус заметил по этому поводу: здешние улицы вымощены культурой, тогда как в других городах их асфальтировали. От внешней опасности жителей венского центра долго берегли крепостные стены. Город впервые окружил себя укреплениями еще две тысячи лет назад, в ту пору, когда на месте кельтского поселения римляне оборудовали для защиты дунайской границы той, своей, империи военный лагерь под названием Виндобона, известный, помимо прочего, тем, что император Марк Аврелий, баловавшийся философией, положил здесь на бумагу ценные “Размышления”.
Строительство церкви Обета. Фото 1867 года.
Планировка центральных венских улиц до сих пор не изменила древней топографии. Но к середине XIX века Вена оставалась едва ли не последней европейской метрополией, не покончившей решительно с оборонительными сооружениями. Главные их очереди – сложная система башен, стен, бастионов, валов, рвов, контрфорсов – создавались для защиты прежде всего от турок. Против того, чтобы все это взорвали, срыли, сровняли с землей, уже в эпоху Франца Иосифа до последней возможности возражали не только консервативные придворные, но и военные. Генералы, напуганные революционными событиями 1848 года, опасались нового народного бунта. Император, однако, хотел иметь более современную столицу. В 1857 году Франц Иосиф учредил Комиссию по городскому развитию, которая обосновала решение, как писала газета Neue Freie Presse, “сломать каменный обруч, сковывавший воздетые к небу руки Вены”. О соображениях безопасности все же не забывали: артерии Ринга прокладывали широко не только для вольного променада, но и для быстрого передвижения войск на случай круговой обороны Хофбурга и его окрестностей. 1 мая 1865 года Франц Иосиф торжественно открыл Бульварное кольцо, главный столичный объект своего величия.
