Александр Зимин - Слово о полку Игореве
Если в Задонщине очень строго соблюдается феодальный этикет, то в Слове этого нет. Всеволод вообще не называется князем, а герой похода Игорь именуется князем только 9 раз из 27.[Соловьев А. В. Автор «Задонщины» и его политические идеи//ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 194.] По этой манере Слово приближается к рассказу 1185 г. Ипатьевской летописи, где Игорь (как обычно в летописях) упоминается и без княжеского титула, и даже без отчества. В Слове упоминается, по подсчетам А. В. Соловьева, около 40 князей. Основная часть их происходила из семьи Ольговичей и Мономашичей, т. е. чернигово-северских и отчасти князей полоцких.[Соловьев. Политический кругозор. С. 100.] Интерес автора к Чернигову и Полоцку будет особенно ощутим, если сравнить Слово с традицией киевского или владимирского летописания, в которой Олег Святославич и Всеслав Полоцкий выступают отнюдь не героями, а сеятелями усобиц и раздоров.
Но мы можем говорить только об интересе автора Слова к событиям в том или ином районе Русской земли, а отнюдь не о том, что он был дружинником какого-нибудь князя, как это принято в литературе (в последнее время дружинником склонны считать автора Слова о полку Игореве Д. С. Лихачев[Лихачев. Исторический и политический кругозор. С. 51. Ср. также: Назаревский А. А. Автор «Слова о полку Игореве» и его общественно-политические взгляды // Науковi записки. Фiлологiчний збiрник [Киïв. держ. ун-та]. Киïв, 1951. Т. 10, вып. 3. № 3. С. 195–212.] и Б. А. Рыбаков[Рыбаков. Русские летописцы. С. 398. {Б. А. Рыбаков на той же странице оговаривает, что автор Слова «был не простым воином, а принадлежал к старшей дружине, т. е. к боярству». Ученый атрибутировал Слово боярину-летописцу Петру Бориславичу. См.: Рыбаков Б. А. Петр Бориславич…}]). Еще В. Ф. Ржига верно заметил, что «мысль об авторе „Слова“ как дружиннике чьем бы то ни было — Игоря или Святослава или Ярослава Галицкого должна быть решительно отвергнута». В. Ф. Ржига считал, что невозможно объяснить, как чей бы то ни было дружинник смог «идейно занять такую позицию, которая объяснима только как междукняжеская».[Ржига В. Ф. «Слово о полку Игореве» как поэтический памятник Киевской феодальной Руси XII века//Слово о полку Игореве/Ред. древнерус. текста и перевод С. Шамбинаго и В. Ржиги; Переводы С. Шервинского и Г. Шторма; Статьи и коммент. В. Ржиги и С. Шамбинаго; Ред. и вступ. статья В. Невского. М.; Л.: Academia, 1934. С. 157–158; Ср. также в статье: Розанов И. Н. Русское книжное стихотворство от начала письменности до Ломоносова // Вирши: Силлабическая поэзия XVII XVIII веков. Л., 1935. С. 19. Мысль о том, что автор Слова мог принадлежать к коллективу музыкантов, выступавших в киевском дворце, В. Ф. Ржига развивал в более поздней статье (Ржи-га В. Ф. Несколько мыслей по вопросу об авторе «Слова о полку Игореве»//ИОЛ Я. 1952. Т. 11, вып. 5. С. 428–438). В <опубликованной посмертно> работе В. Ф. Ржиги также говорится о том, что автор Слова «стоял на позициях киевского веча своего времени» (Ржига В. Ф. Автор «Слова о полку Игореве» и его время // АЕ за 1961 г. М., 1962. С. 15).] Ссылаясь на скандинавскую поэзию скальдов, В. Ф. Ржига выдвигал мысль о том, что автор Слова был придворным княжеским поэтом.[См. также: Лихачев Д. С. Каким был автор «Слова о полку Игореве»?//ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 48. С. 26–30.]
Против гипотезы о дружинном происхождении Слова говорит и сравнительно незначительное внимание его создателя к ратным подвигам князей (о других воинах вовсе ничего нет), и слабое знание древнерусского вооружения.
Причудливые звучные сочетания «мечи харалужные», «ляцкие сулицы»,[Очень интересно соображение А. Ф. Грабского о том, что автор Слова «не сообщает ни о каких сортах оружия, ни о польском, ни о литовском, ни об аварском». Говоря о «сулицах ляцких», автор Слова, по мнению Грабского, мог иметь в виду то, что победы княжичами одержаны при поддержке поляков. Grabski A. F. Uwagi о «Złotych szłomach i sulicach lackich» w «Słowie o wyprawie Igora»//Slavia Orientalis. 1959. Roć. 7. N 4. S. 51–59.] «латинские шеломы», «литовские шеломы», «сребряное стружие» совершенно отсутствуют в летописях и других источниках. А они отлично знают различные виды вооружения князей и простых воинов. Афоризм из Моления Даниила Заточника (XIII в.) — «Не оперив стрелы, прямо не стрелити» точно передает свойство лука и стрел.[Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам / Приготовил к печати H. Н. Зарубин. Л., 1932. С. 68. На это обстоятельство мое внимание обратил А. Ф. Медведев.] Автор Слова был далек от знакомства с вооружением русских воинов XII в.[Об изготовлении оружия на Руси см.: Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси//Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1953. № 32. С. 130.] С другой стороны, в Слове нигде не проскальзывает детального знания видов и свойств боевого и защитного вооружения.
Иногда он прямо заблуждается, давая краткую характеристику тому или иному оружию. Так, в Слове «копиа поютъ на Дунай».[Д. С. Лихачев разрывает этот текст: «Копиа поют. На Дунай Ярославнынъ глас слышитъ» (Слово-1950. С. 26). Такая конструкция противоречит стилистическим особенностям памятника (ср.: «трубы трубять въ Новѣградѣ», «саблямъ потручяти… на рѣцѣ на Каялѣ», «брата разлучиста на брезѣ быстрой Каялы»),] Но А. В. Арциховский справедливо пишет, что «копье на Руси предназначалось не для метания, а для удара».[Арциховский А. В. Русское оружие X–XIII вв.//Доклады и сообщения исторического факультета МГУ. М., 1946. Вып. 4. С. 11; Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. М.; Л., 1966. Вып. 11. С. 22.] Метательные орудия назывались «сулицами».[Поэтому когда «Б. В. Сапунов дал справку о том, что в Ленинграде, в Эрмитаже имеются метательные копья Древней Руси» (Обсуждение одной концепции. С. 139), то он имел в виду сулицы, а не копья. Б. А. Рыбаков пишет: «Копья никогда и не стали метательным оружием» (Рыбаков, Кузьмина, Филин. Старые мысли. С. 160). Диаметрально противоположное мнение высказал А. В. Соловьев: «Длинные копья всегда были метательным оружием» (Соловьев А. В. Копья поют//Publications of the Modern Humanities Research Association. 1970. Vol. 2. P. 224). Речь идет не об этом, а о том, что метательные копья на Руси назывались «сулицами». И единственный (весьма сомнительный) случай упоминания о «копьях» как метательном орудии относится только к 1281 г. («начаша побадыватися копьи» — Ипатьевская летопись//ПСРЛ. Т. 2. Стб. 886).] Следовательно, прав В. Б. Вилинбахов, говоривший, что «поющие копья» Слова являются «позднейшим вымыслом».[Обсуждение одной концепции. С. 138.] Д. С. Лихачев считает, что приведенная выше фраза в Слове «как бы оборвана, а возможно, и искажена».[Лихачев Д. С. Устные истоки художественной системы «Слова о полку Игореве» // Слово. Сб.-1950. С. 76. [В последнем своем объяснительном переводе Лихачев, однако, пришел к иному пониманию и толкует это место так: «Копья поют (поют бросаемые копья, где-то, следовательно, воюют)». Лихачев. Слово-1982. С. 73.]] Вряд ли можно найти в ней какую-либо порчу текста. Просто автор Игоревой песни упомянул о пении копий сквозь призму позднего представления об этом виде оружия.
Литературного, а не конкретно-исторического происхождения выражение «аварские шлемы» (автор Слова склонен давать причудливые названия шлемам и сулицам). В Слове говорится о том, что «шеломы оварьскыя» были «поскепаны» саблями. Так как глагол «скепать» (укр.) означает «щепать»,[Гринченко. Словарь. Т. 4. С. 133, 135; Фасмер. Этимологический словарь. Т. 3. С. 638.] то некоторые исследователи видели в Слове намек на истинные половецкие шлемы, которые якобы делались из деревянных лубков.[Кондаков Н. П. Македония. СПб., 1909. С. 27; Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 37; Творогов О. В. Комментарии // Слово-1967. С. 489.] Но шеломы половецкие не могли быть «поскепаны», т. е. разбиты в щепы, ибо они были металлическими. Кроме шишаков у половцев были и кожаные шлемы.[У половцев были «сферические шлемы (кожаные и железные) на железном каркасе» (Плетнева С. А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях//МИ A. М.; Л., 1958. № 62. С. 179).] Но и их «скепать», т. е. разбивать в щепы, расщеплять, не могли. Глагол «скепать» применялся к деревянным щитам. «Оскепищем» («скепищем) также называлось и древко копья.[См. Ипатьевскую летопись под 1231 г. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 768). Ср.: Срезневский. Материалы. Т. 3. Стб. 403; Фасмер. Этимологический словарь. Т. 3. С. 159.] Выражение «щет скѣпание» автор Слова мог найти под 1240 г. в Ипатьевской летописи. А замена щита шлемом вполне согласуется с его обычной манерой использования источников (замена «копья» — «стружием» и т. п.).[А. В. Арциховский считает, что «шлем состоял из нескольких вертикальных долей. Они складывались накладными пластинками, то есть не особенно прочно. При сильном ударе шлем раскалывался по линии соприкосновения долек» (Обсуждение одной концепции. С. 138). Все это верно, но беда, что глагол «скепать» связан только с деревом и деревянными предметами и означал «расщеплять». Его нельзя было применить к железному или кожаному шлему. Приводя значение «оскеп» как «железный рожон» («пободоста и оскепом». ПСРЛ. Т. 2. Стб. 287, 1123 г.; Срезневский. Материалы. Т. 2. Стб. 723), Б. А. Рыбаков делает заключение: «Глагол „скепать“ в большей мере связан с железными доспехами, чем с деревом» (Рыбаков, Кузьмина, Филин. Старые мысли. С. 160). Вывод весьма странный: «скепать» может относиться только к расщеплению деревянных предметов. И если «оскеп» не означает (так же как и «оскепище») древка копья, то все равно это название произошло от назначения копья разбивать в щепы щиты и другие предметы.]
