1941: фатальная ошибка Генштаба - Геннадий Николаевич Спаськов
Однако про эту важнейшую встречу Кузнецов не сказал ни полслова. Но если «силовой» нарком говорит о начале войны и касается при этом кого угодно, только не Сталина – это выглядит весьма странно и вызывает подозрение. Поэтому дальше по тексту Кузнецов все же исправился, вспомнив про Сталина, и вот что из этого получилось.
В 3 часа утра 22 июня немцы начали первый воздушный налет на Севастополь. Получив соответствующий доклад командующего Черноморским флотом, Кузнецов бросился к телефону сообщить тревожную новость Сталину. Абсолютно естественный шаг: министр спешит предупредить главу правительства о чрезвычайном событии – начале войны! Но поговорить со Сталиным ему не удалось:
«Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И.В. Сталина. Отвечает дежурный:
– Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.
– У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину, – пытаюсь убедить дежурного.
– Не могу ничем помочь, – спокойно отвечает он и вешает трубку»356.
Кузнецов пытается дозвониться Сталину по другим телефонам – и тоже безуспешно:
«Еще несколько минут не отхожу от телефона, снова по разным номерам звоню И.В. Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит. Опять звоню дежурному:
– Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!
– Доложу кому следует, – отвечает дежурный.
Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:
– Вы понимаете, что докладываете? – Это Г.М. Маленков.
– Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война…».
Не сумев связаться со Сталиным по телефону ночью, утром 22 июня Кузнецов сам отправился в Кремль, чтобы лично доложить ему обстановку в связи с нападением Германии. Однако Сталина он там тоже не застал:
«Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала… В Кремле все выглядело как в обычный выходной день… Немного сбавив скорость, мы въехали в Кремль. Я внимательно смотрел по сторонам – ничто не говорило о тревоге … Кругом было тихо и пустынно. “Наверное, руководство собралось где-то в другом месте, – решил я. – Но почему до сих пор официально не объявлено о войне?
Не застав никого в Кремле, вернулся в наркомат»357.
Что мы видим? Потоптавшись около сталинского кабинета и не найдя там ни самого Сталина, ни кого-либо из других руководителей государства и партии, Кузнецов отправился восвояси. Но это невозможно! Такого просто не могло быть! Кузнецов опять беззастенчиво говорит неправду! Записи в журнале посетителей кабинета Сталина вновь прямо уличают почтеннейшего Николая Герасимовича. Согласно журналу, в это время кабинет буквально кишел посетителями, в числе которых были Молотов, Микоян, Ворошилов и… сам Н.Г. Кузнецов! Причем в тот день он заходил к Сталину не только с 9.40 до 10 часов 20 минут – то есть в тот момент, когда он будто бы никого там не нашел, но и еще дважды: с 8.15 до 8.30 и с 15.20 до 15 часов 45 минут! Ясно, что о забывчивости тут не может быть речи. Кузнецов просто не стал говорить, что в сталинском кабинете в тот день он видел многих, но только не самого Сталина. Точнее, об этом ему не позволила сказать цензура. Но надо отдать адмиралу должное – прямо врать, как Жуков, о том, что он якобы видел Сталина и говорил с ним, Кузнецов не стал, а выдумал небылицу про пустующий Кремль. Мол, кто захочет – тот поймет.
Но почему Сталин отсутствовал в этот момент в Кремле и на своем рабочем месте? Почему адмиралу Кузнецову не удалось 21–22 июня не только увидеть, но и даже переговорить с ним по телефону? Ответ на это следующий. Перед самой войной, самое позднее вечером 20 июня 1941 года (почему именно этот момент – скажем чуть позже), с И.В. Сталиным случилось что-то, опасное для его жизни, что полностью вывело его из строя. В течение нескольких дней он физически не мог выполнять возложенные на него обязанности. Только к концу июня здоровье вождя более-менее восстановилось, и он приступил к работе. Еще через несколько дней Сталин окреп уже настолько, что 3 июля смог выступить по радио с обращением к советскому народу – это было его первое публичное выступление с начала войны.
Версия об отсутствии Сталина в Кремле накануне войны впервые была выдвинута еще в перестройку358, и к настоящему времени в целом ее, с рядом нюансов, поддержал ряд исследователей359. Но фактическое начало выходу этой истории к широким кругам положил Н.С. Хрущев в известной речи о «культе личности» на XX съезде КПСС. Тогда Никита заявил, что в начале войны Сталин так растерялся, что долгое время не только не руководил операциями, но и вообще не занимался никакими делами. После съезда речь была зачитана во всех первичных партийных организациях, а затем попала за границу.
В мемуарах Хрущев развил свою мысль. Сталин-де был настолько парализован страхом, что не мог собраться с мыслями – «впал в прострацию», как потом обобщили хрущевцы воспоминания и размышления своего идеолога по данному вопросу:
«…днем в то воскресенье выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз… Сейчас-то я знаю, почему Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями. Потом уже, после войны, я узнал, что, когда началась война, Сталин был в Кремле…
…Когда началась война, у Сталина собрались члены политбюро… Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: “Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали… Я, – говорит, – отказываюсь от руководства”, – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу…».
Хрущева поддержал другой член политбюро ЦК ВКП(б) и одновременно его соратник по «разоблачению культа личности» А.И. Микоян:
«Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в Волынском (в районе Кунцево)».
Другими словами, два члена политбюро сообщили, что Сталин в начале войны фактически не мог работать. Причиной неработоспособности стал якобы сильнейший испуг от нападения немцев, перешедший в полную и длительную прострацию.
Можно ли здесь верить Хрущеву с
