Петр Панов - Политическая наука № 3 / 2012 г. Политические режимы в XXI веке: Институциональная устойчивость и трансформации
Таким образом, термин «разделенное общество» фиксирует лишь часть партикуляристских практик, фрагментирующих политическое общество, однако это именно те практики, для которых характерно наличие относительно устойчивых сегментов (или фрагментов)5, поскольку именно примордиальные связи оказываются наиболее устойчивыми и интенсивными по сравнению с другими типами партикуляризма. Не случайно подавляющая часть литературы посвящена примордиалистской фрагментации, и именно на нее будет сделан акцент в данной работе.
Проблема операционализации. Одна из ключевых проблем, которые возникают при исследовании фрагментации политического порядка, связана с разработкой операциональных показателей, которые дают возможность более или менее точно фиксировать фрагментацию. Очевидно, само по себе наличие разнообразных социальных групп, даже таких ярко выраженных, как религиозные и этнокультурные, не является валидным индикатором фрагментации, так как групповые идентичности отнюдь не обязательно актуализируются в политических взаимодействиях. Поэтому возникает вопрос, каким образом из всего разнообразия примордиальных групп выделить те, которые фрагментируют политическое общество.
Как это часто бывает при операционализации понятий, найти какой‐то один валидный показатель весьма проблематично, поэтому исследователи полагаются на комбинацию индикаторов. Этот подход применяется, например, группой исследователей из университета Мэриленда (США), где уже многие годы реализуется Minorities at Risk Data Generation and Management Project (MAR)6. Созданная и постоянно обновляемая база данных охватывает все страны с населением более полумиллиона человек и включает этнические меньшинства и религиозные секты численностью не менее 100 тысяч человек (составляющие не менее 1 % населения). Особое внимание уделяется тем группам, которые подвергаются дискриминации и ведут борьбу за свои права. В 2003 г. было выявлено, что из 700–800 меньшинств, соответствующих критериям выборки, политически активными были 285.
Другой известный проект – Ethnic Power Relations dataset (EPR) – осуществляется группой исследователей из университетов Лос-Анджелеса и Цюриха (http://www.epr.ucla.edu). Он охватывает 156 стран с населением более 1 млн. человек и площадью не менее 50 тыс. кв. км. Задача проекта – идентифицировать все «политически релевантные группы» (politically relevant groups). В отличие от MAR этот проект базируется на экспертных опросах. Политически релевантными считаются этнические группы, которые: а) имеют хотя бы одного значимого политического актора (имеется в виду активная политическая организация, хотя и не обязательно партия), представляющего требования группы на политической арене; б) систематически и преднамеренно подвергаются дискриминации со стороны доминирующей этнической группы. Такой подход позволил исследователям выявить более 730 групп, создать по ним базу данных и провести серию достаточно интересных исследований, некоторые результаты которых будут представлены ниже.
Проблема институтов. Что происходит с универсалистскими институтами в условиях фрагментации политического порядка? Поиски ответа на этот вопрос заставляют исследователей переосмысливать многие классические представления о политических институтах, составляющих своего рода «каркас» политий типа национальных государств. В частности, широкую известность получили работы Джоеля Мигдаля, в которых предложена новая концепция государства – «государство-в-обществе» (state‐in-society approach). Мигдаль отвергает постулаты о «моноцентричном» и автономном государстве и, напротив, фокусирует внимание на процессе «взаимосвязанности государства и иных социальных сил» [Migdal, 2001, р. 250]. Он доказывает, что, с одной стороны, даже если государство-state и пытается навязать универсальные модели поведения, в полной мере это никогда не удается, так как его усилия всегда встречают сопротивление различных партикуляристских групп. В реальности происходит непрекращающаяся борьба между государством и группами, которые «отстаивают различные версии того, как люди должны себя вести» [Migdal, 2001, р. 12]. С другой стороны, необходимо учитывать, что партикуляристские группы ведут борьбу за доступ к государству, и в случае успеха «целые сегменты государства могут быть захвачены людьми, которые стремятся к тому, чтобы использовать государственные ресурсы в своих интересах» [ibid., р. 54].
Оба этих тезиса, существенно меняющие теоретические представления о государстве-state, сегодня активно развиваются исследователями. Способность центра «быть единственным центром» (и в институциональном, и в культурном плане) фиксируется в концепции государственной состоятельности (stateness) [Ильин, 2008]7, а «сращивание» государства с отдельными партикуляристскими группами – в концепции «захваченного государства» («state capture») [Grzymala-Busse, 2008]. С точки зрения степени и состоятельности, и автономности современные государства демонстрируют качественные различия. В результате, отмечает М.В. Ильин, несмотря на то что все государства обладают такой стороной, как «статусность» (statehood) – принадлежность к сообществу государств, «сами эти суверенные члены мирового сообщества не обязательно политии одного определенного типа или даже одной природы» [Ильин, 2005, c. 15]. Между ними, строго говоря, обнаруживается не типологическое «родство», а «семейное сходство» – «сродство», «подобие свойств разнородных предметов» [Ильин, 2008, c. 15–16]. В рамках эволюционистского подхода к исследованию институтов это также фиксируется в категориях «аналогия» (внешнее сходство) и «гомология» (генетическое сходство) [Patzelt, 2011].
Сказанное справедливо и по отношению к другим институтам. Проанализировав в свое время выборы в Иордании, Элен Ласт-Окар пришла к выводу, что они «имеют иную природу», поскольку оказываются ареной для конкуренции по поводу патронажа, а не по поводу политических курсов правительства [Lust-Okar, 2006]. Речь здесь идет о том клиентелистском понимании выборов, которое упоминалось выше, и термин «природа» – отнюдь не метафора. На самом деле он указывает, что за одной и той же политической формой может скрываться разное содержание.
Таким образом, есть основания сделать вывод о том, что в условиях фрагментированного порядка происходит трансформация природы политических институтов, хотя при этом они сохраняют универсалистскую форму. В то же время нельзя не заметить, что они оказались вполне адаптивны и способны институционально «обеспечить» процесс фрагментации. Иначе говоря, политическая борьба в условиях фрагментированного порядка протекает в прежних институциональных формах. Могут ли они обеспечить устойчивость фрагментированных политий, «управлять конфликтом» между партикуляристскими группами, фрагментирующими порядок? И какие именно институциональные формы для этого наиболее адекватны?
Как показывают исследования, это зависит от параметров конфликта, среди которых можно условно выделить: а) «структурные»: конфигурация (композиция) политизированных партикуляристских групп-сегментов в соотнесении с государством; б) «агентские»: выбор этими группами и государством стратегий взаимодействия. Констелляции конфигураций и стратегий чрезвычайно разнообразны. Не претендуя на исчерпывающий анализ, рассмотрим несколько типичных констелляций, разделив их на две группы. Первая – один из сегментов доминирует и не склонен к институциональному закреплению фрагментации порядка. Вторая – происходит «признание» политического значения отдельных сегментов и тем самым институционализация фрагментации.
Доминирование сегмента. В обширной литературе по государственному и национальному строительству (state-building and nation-building) хорошо описаны три идеал-типические модели: 1) формирование надэтнической гражданской нации («монокефальность»); 2) формирование нации на основе интеграции в политическое тело относительно самодостаточных этнокультурных сообществ («поликефальность»); 3) формирование нации на основе одной этнокультурной группы [подробнее см.: Мелешкина, 2010]. Именно последний тип, осмысленный в дихотомии «нация-государство» и «государство-нация» Альфреда Степана, а также в концепции «национализирующего государства» Роджера Брубейкера [Brubaker, 1995; Linz, Stepan, 1996], имеет прямое отношение к доминированию примордиалистской группы-сегмента.
Результат такого доминирования может быть разным. Доминирующая группа может избрать в отношении меньшинств одну из конфронтационных стратегий: уничтожать (этнические чистки, геноцид); «не замечать» (не-признание); изолировать меньшинства от политики (апартеид); дискриминировать; проводить активную политику ассимиляции и т.п. Во всех этих случаях есть основания говорить об этнократии (этнократическом режиме). Другой тип стратегий в отношении меньшинств раскрыт в концепции «этнической демократии» [Smooha, 1989]. Здесь представители меньшинств имеют равные гражданские права, а политический процесс строится на демократических процедурах, но вследствие этих самых процедур меньшинства (их партии) оказываются в заведомом проигрыше, поскольку какие-либо привилегии для них в этой модели не предусмотрены.
