Андрей Шарый - Дунай: река империй
Таким – сухим – выводам ученых противостоит версия непрерывной, настоянной на страданиях и жертвенности национально-освободительной борьбы, организаторов и вдохновителей которой в Болгарии не случайно называют апостолами. Поскольку борьба долго не приносила успеха, то прекрасным считался сам ее процесс. Главный классик болгарской словесности Иван Вазов в романе “Под игом” (1888) сказал так: “Борьба вдохновляет и облагораживает. Она красива, даже когда борется червь, поднимающий голову, чтобы ужалить наступившую на него ногу, она героична, когда человек борется из чувства самосохранения, и она священна, когда люди ведут ее во имя человечества”. Хроники повстанческого движения болгар исполнены патетики. Известно, что воззвания подниматься на решительный бой против турок гайдуки иногда писали кровью поверженных врагов. Мера народного отчаяния была чрезвычайной: в решившей наконец судьбу болгарской независимости Русско-турецкой войне 1877–1878 годов местные ополченцы участвовали, вооружившись в том числе деревянными пушками с вырезанными из черешни стволами.
ЛЮДИ ДУНАЯ
ГЕОРГИЙ МАМАРЧЕВ
капитан и патриот
Один из лидеров болгарского национального движения первой половины XIX века в молодости принимал участие в Русско-турецкой войне 1806–1812 годов, содействуя организации добровольческого Болгарского земского войска – отряда из нескольких сотен человек, воевавшего под русским командованием. Во время Русско-французской войны болгарское ополчение действовало в составе армии Александра I и после победы над Наполеоном было распущено. Мамарчев, получивший звание капитана, в1821 году принял участие в восстании греков. После начала очередной войны между Россией и Османской империей (1828–1829) он сформировал новый добровольческий отряд, действовавший на Дунае и в Добрудже. Отличился при взятии Силистрии. За протест против заключения мирного договора, мало изменившего положение болгар в Османской империи, и намерение продолжать вооруженную борьбу Мамарчев был на короткое время по приказу русского главнокомандующего Ивана Дибича арестован. Болгарские историки считают, что Россия, занятая подавлением восстания в Польше, в ту пору слишком осторожно относилась к вопросу освобождения славян на Балканах. До 1835 года, пока Силистрия оставалась под русским контролем, Мамарчев командовал гарнизоном крепости. В том же 1835 году он примкнул к антитурецкому заговору, участники которого намеревались поднять восстание в Тырнове. Заговорщиков выдал предатель, нескольких главарей повстанцев повесили. Мамарчев избежал казни благодаря своему российскому подданству. Капитана отправили сначала в заключение в малоазийскую крепость Конья, затем в ссылку на остров Самос, где он и скончался в 1846 году. Мамарчев – дядя другого важного болгарского патриота, поэта и радикального демократа Георгия Раковского. Раковский вошел в историю освободительного движения как идеолог тактики партизанской войны. В числе проектов Раковского было издание в 1860–1865 годах в Белграде болгароязычного еженедельника “Дунавски лебед”. Претворения в жизнь идеалов своей борьбы Раковский не дождался, скончавшись в 1867 году.
Концепция народного страдания в борьбе и народной борьбы в страданиях жила и в царской, и в социалистической Болгарии, в случае необходимости ее использовали в политических целях. В 1950–1980-х годах в традиции Ивана Вазова по наказу партии работали и болгарские писатели, и болгарские кинематографисты. Упомяну только две по-своему яркие работы: фильм Методия Андонова “Козий рог” 1972 года и снятую в 1987 году по роману Антона Дончева ленту “Время насилия”. В этой псевдоисторической саге режиссера Людмила Стайкова болгары подвергаются неимоверным мучениям – поработители рубят несчастным головы, сажают на колья, разрывают лошадьми, – но не отказываются от веры истинной. В конце концов Бог все равно остается с ними, а пламя народного гнева сжигает и лагерь янычаров, и конак кровавого аги Караибрагима, который в детстве сам был обращен из православных в магометане. Фильм, далекий от исторической реальности, подтвердил поговорку “Потурченец хуже турка”.
Национальное возрождение берет свои истоки, как считается, в конце XVIII века, хотя говорить собственно о возрождении применительно к тому времени вряд ли уместно. Болгары, по свидетельствам историков, ощущали себя православными славянами, знали, что в прошлом у них было свое государство, но понятия “нация”, конечно, еще не существовало. Румелия и Силистрия были небогатыми эялетами, поставлявшими в центры империи розовое масло, баранину, строевой лес, а позднее мануфактуру для нужд армии. Примерно треть населения современных болгарских территорий составляли мусульмане – турки или отуреченные славяне (помаки). Православные крестьяне жили закрытыми общинами в небольших деревнях (где как раз и сохранялся болгарский язык) в нужде и нищете, борясь не с поработителями, а за ежедневное выживание. Некоторые источники указывают, что само существование болгарского этноса в последний период османского господства оказалось под угрозой. В составленном в 1787–1791 годах русско-прусским профессором Петром Палласом “Сравнительном словаре всех языков” среди 272 наречий и диалектов болгарский не упоминается вовсе. Отцом болгарской истории считается монах афонского монастыря Хиландар Паисий. В 1762 году он завершил работу над “Славяно-болгарской историей о народах и царях болгарских”. Идеология его труда выражена фразой: “Отчего ты стыдишься нарекаться болгарином и не читаешь на своем языке?” Напечатали книгу Паисия в 1844 году в Пеште.
Урбанистическая культура в староболгарской истории не играла заметной роли: население не слишком многочисленных городов оставалось в основном тюркоязычным, торговлей и ремеслами занимались греки, евреи, армяне, генуэзцы, албанцы. Национальную аристократию истребили или ассимилировали османы, православная церковь была эллинизирована. За границами империи болгар принимали за греков (“Славянские болгары были этнографически смешаны с пестрой массой национальностей, которые, вследствие грубого невежества, были все окрещены именем греков”, – писал исследователь конца XIX века). Робкими носителями народного сознания выступали имущие торговцы и ростовщики (чорбаджи), но их благосостояние зависело от милости султана, в конечном счете от процветания его государства.
Османы выдавливали недовольных иноверцев за Дунай, в результате восстаний, поборов и притеснений к середине XIX века болгарские территории покинули сотни тысяч человек [86]. Единого исторического центра – подобного тем, вокруг которых в Средние века складывались Первое и Второе Болгарские царства, – в Новое время не существовало. “Старые столицы” (Плиска, Преслав, Охрид, Тырново) утратили значение [87], четких этнических границ никто не проводил, пробуждение коллективного сознания болгар происходило и на “пограничных” территориях параллельно с развитием румынского, сербского, греческого национальных движений, порой конфликтовавших друг с другом. Центры болгарской политической эмиграции формировались в Бухаресте, Белграде, Одессе. Как раз в Одессе Вазов работал над своим знаменитым романом, составившим вторую часть эпической освободительной трилогии. В том же городе один из главных апостолов, поэт Христо Ботев, в 1871 году сочинил балладу о гайдуке Чавдаре и его сыне, продолжателе героической борьбы отца:
Несчастным и горемыкамКрылом был Чавдар-воевода!За то ему песни пелиВ лесах у Странджа баираНа травах Ирин-Пирина;Кавал медный песням вторилОт Сербии до Царьграда,И жницы их громко пелиС Дуная-реки до моря,Полей румелийских широких [88].
Во время Апрельского восстания 1876 года (как раз его подготовке посвящен сюжет “Под игом”) не имевший военного опыта 28-летний Ботев командовал сформированным в Валахии десантом в двести человек, высадившимся с австро-венгерского пассажирского парохода Radetzky [89] у придунайского селения Козлодуй. Угрозой силы повстанцы заставили капитана Дагоберта Энгландера изменить маршрут. Вазов увековечил этот эпизод в стихе “Волнуется тихий белый Дунай”, музыкальная версия которого до сих пор популярна в Болгарии под названием “Марш Ботева”.
Христо Ботев. Фото 1875 года.
Надежда апостолов на поддержку народа не оправдалась, в мае Апрельское восстание было подавлено, а Ботев погиб. В своем творчестве он ориентировался на стихи русских революционных демократов, прежде всего Николая Некрасова, и на идеалы Парижской коммуны. К девяностолетию со дня гибели Ботева после всенародной кампании по сбору средств, в которой – как утверждается, добровольно – приняли участие больше миллиона болгарских детей, пароход “Радецкий” превратили в музей национально-освободительной борьбы. Сам пароход в 1924 году разрезали на металл, но по аутентичным чертежам, рисункам и фотографиям умельцам якобы удалось построить реплику. Подлинные флаг, рынду, судоходную лицензию и иные реликвии “Радецкого” брат капитана Энгландера (того, как сказано в мемуарах, глубоко тронул патриотизм Ботева) еще до войны передал царю Болгарии Борису III. Паровую машину на “Радецком” заменили дизельным двигателем, теперь собирают средства на новый ремонт, но, кажется, уже не среди детей-добровольцев. Нос судна украшает посеребренная поясная скульптура поэта и гражданина.
