Томас Метцингер - Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго

Что все это означает для нашего вопроса об интеллектуальной честности и возможности секулярной духовности? Для начала, никто не обязан верить в истинность всех этих гипотез и теорий. Все они могут оказаться ложными. И действительно, почти все теории, выдвигавшиеся за историю человечества, ныне опровергнуты. Однако очевидно, что не следует скатываться к argumentиm ad ignorantiam, заявляя, что «никто не доказал окончательно отсутствие бессмертной души, а значит, она, вероятно, существует». Интеллектуальная честность куда более проста и скромна. Она состоит в том, чтобы быть по отношению к себе честным и признать, каковым является нынешний статус вещей в науке и философии. И, присмотревшись, у нас есть только текущий момент, Сейчас, если мы желаем действовать рационально и «внутренне порядочно», а этот момент включает текущее состояние эмпирических исследований сознания, или Сейчас науки.

Однако из этого можно извлечь и второе следствие для идеи светской духовности. Речь идет об обсуждавшемся мной в начале идеале спасения: на данный момент все выглядит так, будто освобождение и спасение могут быть только в пределах этого мира, в этой самой жизни. А значит, духовность не имеет отношения к иному миру или возможным будущим вознаграждениям, а только к проживаемому моменту внимательности, моменту сочувствия, к присущему Сейчас. Если все же существует некое святое пространство, то оно находится в осознаваемо переживаемом Сейчас.

Просветление

А как насчет идеи просветления? Для многих, занятых духовными практиками, оно представляется конечной целью, глубочайшим прозрением, концом всякого страдания. И, разумеется, в разных культурах и временах существуют сотни описаний такого «пережитого просветления». Но, во-первых, при ближайшем рассмотрении, такие отчеты сходятся только по некоторым признакам, но не целиком: переживания, описанные христианскими мистиками, сами по себе различны, и они далеко не идентичны описаниям великих йогов или японских монахов дзен. С философской точки зрения отсутствуют веские доказательства существования единого, определенного, независимого от культурной среды, теорий и описаний состояния сознания, называемого «просветлением». Например, в буддистской философии никогда не было полного согласия в том, что такое просветление, или чем оно могло бы быть. Только несколько миллионов человек из богатых западных стран точно знают, что такое просветление, потому что удовлетворяют свои эмоциональные потребности в книжных лавках, специализирующихся по нью-эйдж-литературе, и эксплуатируют духовные традиции чужих культур. Большей частью эти обсуждавшиеся выше «духовные альтернативные культуры» развивались во второй половине двадцатого века, а теперь стали интеллектуально бесчестными и реакционными. Это проблема и факт, с которым нам приходится иметь дело.

Во-вторых, существует логическая проблема, о которой важно снова и снова себе напоминать. Если обратить внимание только на главную феноменологическую характеристику, обнаруживающуюся во многих описаниях опытов просвещения, – а именно на растворение «я», на полное исчезновение чувства самости, – то верить таким описаниям нет причин, потому что они внутренне противоречивы. Если «я» больше не существует, кто же описывает такой опыт? Если переживающий субъект действительно исчезал, как могут существовать автобиографические воспоминания подобного эпизода? Как «я» могло запомнить состояние, в котором «я» вовсе не существовало как сознающая самость? Это вторая причина, по которой сообщения о состояниях просветления не столь интересны, как можно подумать. Но именно это и связывает тех, кто серьезно занимается духовными практиками, с научным мировоззрением.

В настоящее время мы переживаем возрождение академических и строго эмпирических исследований медитации30. Однако до сих пор эти эмпирические исследования никоим образом не указывают на существование единого, точно определенного состояния сознания, одинакового во всех обществах и культурах, которое можно было бы охарактеризовать как «то самое» просветление, независимо от конкретных теорий или описательных систем. Можно считать, что это изменится с прогрессом исследований мозга, с улучшением статистического и математического моделирования мистических переживаний. Однако есть более глубокий вопрос: способны ли эмпирические исследования вообще доказывать подобные вещи? Например, лингвистические описания неизбежно «заражены теорией», они отражают мировоззрение и описательную систему соответствующего субъекта.

Но, прежде всего, похоже, что компонент экзистенциального «освобождения» – то, что я вначале обозначил как идеал спасения, объединяющий разные духовные традиции, – нельзя операционализировать и научно исследовать, потому что его не выразишь словами. С научной точки зрения этот аспект может постигаться лишь как кратковременная форма переживания, зависящая от физических процессов в мозге, а не как трансцендентная форма знания. В свете нашего вопроса о существовании светской духовности это означает, что не только традиционный идеал спасения, но и возможные претензии на знание следует заново интерпретировать и доказывать. Всякий, кто публично претендует на какое-либо знание, должен объяснить, какое именно существенное прозрение или знание стоит за его духовным «опытом», что именно значит его утверждение о том, что некое измененное состояние сознания ведет к иной форме прозрения, непередаваемой речью, теорией или рациональными аргументами. Чрезвычайно интересно обнаружить, что это оказывается проблематичным только для последователей религиозной системы, верований и традиций, уже увязших в жесткой организации. Истинно просвещенной и светской духовности – это уже можно утверждать – не угрожает ни развитие современной философии, ни естественные науки. Напротив, она содержит потенциальную возможность к их интеграции.

Теперь мы готовы вернуться к трем вопросам, заданным в начале этого очерка. Я вкратце набросал, чем может быть духовность и что можно понимать под интеллектуальной честностью. Прежде всего, проявляется общий образ нашей интеллектуальной истории. Исторически, первой, несомненно, возникла религия: системы верований, разделявшиеся все большими группами людей, устранявшие страх смерти и значительно увеличивавшие сполченность группы. Эти системы верований усиливали не только внешнее, но и внутреннее единение, поскольку стабилизировали самоуважение индивидуума, эффективно усиливали существующую иерархию, систематически отрицали смертность и, конечно, помогали в бою против других групп. Исторически эти фидеистско-догматические модели реальности происходят от похоронных обрядов, культа предков и шаманизма. Позднее всего в истории появляются идеалы интеллектуальной честности, просвещения и самокритичного рационализма. В этом смысле идеал интеллектуальной честности совершенно нов, он только начинает реализовываться в некоторых частях планеты, в очень немногих обществах и только в виде самых первых подходов к нему. Однако первоначально именно религиозные идеалы безусловной правдивости и искренности перед Богом открыли возможность для проявления интеллектуальной честности. Во время рефлексивного поворота к самому человеку из них возникли этические идеалы безусловной правдивости и искренности перед собой, неограниченной открытости, безусловной преданности накоплению знаний. Однако центральная идея, которая лежит в основании духовной позиции, состоит в том, что существует не одна форма знания и не одна форма эпистемического прогресса.

Начнем с краткого сравнения религии и духовности. Религия теперь – на основе сказанного выше – во многом состоит из преднамеренной культивации системы самообмана, позиции чистой веры, то есть догматического или фидеистического отказа от этики внутренней деятельности. Духовность, напротив, оказывается эпистемической установкой, сосредоточенной на приобретении знаний. Религия максимизирует эмоциональную выгоду – она стабилизирует чувство самоуважения, служит источником утешения и дает индвидууму чувство принадлежности к большому сообществу, чувство безопасности и удовольствия. Духовные практики нацелены на прямое переживание. Религия приносит собственную рациональность в жертву эмоциональной согласованности я-модели. Духовность растворяет феноменальное Я. Религия догматична из-за своей фундаментальной структуры и, следовательно, интеллектуально бесчестна. Духовная личность всегда будет открыта рациональным аргументам, потому что не имеет причин от них прятаться. Религия организует и проповедует. Духовность, в первую очередь, индивидуальна и обычно довольно молчалива.