Александр Белов - Тайная родословная человека: загадка превращения людей в животных
Однако, несмотря на инфантильные черты присущие собакам, у них проявляются и качества хищника. Так спящий щенок десяти дней от роду уже рычит и лает во сне, даже тоща, когда не умеет этого делать наяву. Его ножки дергаются — щенок в своих грезах явно за кем-то гонится. Неужели ему снится его будущая охота на кролика, которого он отродясь не видел? Пробудившись ото сна, он пытается почесаться за ухом, даже тогда когда его задняя лапа еще мала и не достает до уха. И лишь в месячном возрасте лапа вырастает настолько, что он, наконец, может осуществить задуманное и вожделенно почесаться. Когда два двухнедельных щенка случайно натыкаются один на другого, то первое что они делают — облизывают друг другу мордочки. А всего через пару дней, играя, один из них норовит прикусить братцу голову. В возрасте четырех недель они нападают друг на друга, стремятся схватить за загривок и хорошенько потрепать. Через какое-то время игра перерастает в серьезные потасовки. А двухмесячные щенки уже как взрослые скалят зубы, взъерошивают шерсть и стараются ухватить противника за горло. Во время «турнирных боев», когда дело доходит до грызни, выясняется, кто в своре вожак и кто кому будет подчиняться. Иерархия, достигнутая в подростковом возрасте, порою сохраняется на всю жизнь и это избавляет собак от постоянного выяснения отношений друг с другом. Так огромная овчарка, повстречав таксу, может вести себя подобострастно и заискивать перед ней, если эти собаки когда-то росли вместе и такса доминировала в группе.
Собака изменялась под воздействием желаний и прихотей человека. Исследователи отмечают, что некоторые отделы мозга собаки развились при участии людей во время одомашнивания. Человек, как бы «подтянул» собачий мозг на ту высоту, на которой сам находится. Отсюда разительная способность собак понимать своих хозяев. Так известный исследователь животных Конрад Лоренц был убежден, что собака умней человекообразной обезьяны. За долгий период взаимодействия с людьми она научилась понимать человеческую речь, однако не может рассказать об этом людям, так как у нее отсутствует речевой аппарат. Ученый писал: «Если хозяин говорит равнодушно, не произнося имя собаки: «Не знаю, вести ее или нет?» Собака вскакивает, виляет хвостом и прыгает от возбуждения, потому что предвкушает прогулку. Если бы хозяин сказал: «Придется ее вывести» — собака поднялась бы послушно, без особого интереса. А скажи он: «Нет, я раздумал ее выводить» — настороженные уши печально опустятся, хотя глаза будут по-прежнему с надеждой устремлены на хозяина. При окончательном решении: «Оставлю ее дома» — собака уныло отойдет и снова ляжет». У обезьяны подобная реакция на человеческие слова отсутствует, и это несмотря на все усилия ученых, возжелавших приручить и «очеловечить» обезьяну…
Если за своими четвероногими питомцами хозяева собак могут наблюдать, не выходя из дому, то жизнь диких собак во многом до сих пор представляет загадку. Например, полагают, что гроза австралийских овечьих отар дикая собака динго был завезена на материк рыбаками несколько тысяч лет назад. Там она одичала, размножилась и распространилась почти по всей Австралии. Как правило, динго имеет однотонный красноватый оттенок шерсти, но встречаются экземпляры с пятнами, с темно-коричневой и даже черной шерстью. Ростом динго с немецкую овчарку, по строению зубов и костей практически не отличается от обычной домашней собаки. Тем не менее, в отличие от собак динго не умеет лаять. Она только рычит, воет и скулит, «Динго» для белых австралийцев это страшное ругательство. Фермеры видят в этой дикой собаке лишь убийцу своих овец, которую необходимо беспощадно уничтожать. Аборигены относятся к ней более терпимо. Они даже отлавливают щенков, чтобы приручить у себя дома. Однако по свидетельству людей приручавших динго, молодая собака, услышав впервые в жизни завывание своих диких сородичей, может напрочь переродиться. Она становится нелюдимой и злой, мало ест и, в очередной раз, услышав знакомые голоса своих собратьев, с тоской и плачем рвется к ним. Один охотник сжалился и отпустил своего четвероного друга познакомиться со своим диким племенем… и горько пожалел об этом. На утро он нашел лишь ошейник, лужу крови и клочки шерсти — это все что осталось от его собаки. Дикие динго не любят перерожденцев, от которых пахнет человечьим духом. Они разорвали и съели того, кто нарушил неписаный кодекс их собачей чести.
На островах Суматре и Яве до сих пор можно встретить диких собак, похожих на динго. Это сходство, возможно, указывает на далекое родство. А сравнительно недавно, в 1956 году в лесах Нобой Гвинеи была обнаружена дикая собака, подобная динго, но только поменьше ростом.
На фресках древнего Египта среди изображений божеств, фараонов, воинов, земледельцев и рабов можно увидеть изображение стройной собаки с огромными ушами. Это гиеновая собака. За три тысячи лет ареал ее обитания сильно сократился. Теперь северная граница ее распространения находится в Судане. Анубис-Саб — божество с головой гиеновой собаки и с телом человека, египтяне считали покровителем умерших. Именно оно пересчитывало сердца умерших на том свете, ведя подсчет количества убывших из загробного мира (рожденных) и количества прибывших туда (умерших). Некогда в Северной и Восточной Африке было принято отдавать тела умерших на растерзание гиеновым собакам и шакалам… Кое-где этот обряд сохранился и по сей день. (Однако, сегодня основным «могильщиком» человеческих остовов, погребаемых в желудках, является гиена.)
Может быть из-за своей сакральной функции, которой люди наделили этих собак, они не боятся человека. В отличие от других зверей, обитающих в саванне, они не пытаются скрыться при приближении людей. Человек нередко становится свидетелем их охоты.
Обычно во время дневной жары стая отлеживается в подземных коридорах, вырытых трубкозубом или бородавочником и приватизированных собаками. Иногда собаки прохлаждаются в тени деревьев. Когда какая-нибудь из них захочет поохотиться, она встает и толчками и повизгиванием пытается расшевелить своих товарищей, приглашая последовать за ней к пасущимся газелям. Если свора вяло реагируют на ее предложение, то энтузиазм у собаки улетучивается и она прекращает попытки и возвращается на свое место. По отдельности собаки не охотятся. Если же попытки инициировать охоту увенчались успехом, то свора постепенно приходит в возбужденное состояние. Перед тем как отправиться в путь, собаки устраивают своеобразные ритуальные танцы. Они бегают друг против друга с прижатыми ушами и вытянутыми носами. Затем, вереща и крякая, падают в экстазе на землю и дрыгают в воздухе ногами. Совершая такие необычные действия, они мобилизуют свой организм и настраиваются на удачное завершение охоты.
Выйдя на охоту, собаки бегут размеренной рысцой мимо стада мирно пасущихся копытных и своим скучающим видом стремятся показать, что им нет никакого дела до этих мнительных травоядных. Между делом они стараются оказаться как можно ближе к заранее намеченной жертве. Если им удается приблизиться к ней ближе чем на 300 метров, несколько собак, отбросив всякое притворство, моментально бросаются в погоню, развивая максимальную скорость до 55 километров в час. Такую скорость собаки могут выдерживать несколько километров. С преследуемыми животными не церемонятся, им прямо на ходу распарывают брюхо или хватают их за ноги. Подоспевшая стая дружно набрасывается на добычу и мгновенно разрывает ее на куски.
В своре гиеновых собак, в отличие от волчьей стаи, нет ярко выраженных вожаков. В ней властвуют принципы групповой солидарности или группового эгоизма. Члены стаи не запугивают друг друга как волки. Если собаки встречаются после разлуки или даже после сна, они всячески стремятся выразить всем сородичам свое расположение: лижут друг другу морды, с интересом засовывают нос в угол рта. При этом они словно съеживаются и стремятся выглядеть как можно меньше. Тоже самое происходит, когда одна особь клянчит у другой еду. Она независимо от своего ранга приседает перед ней на задние лапы, прижимает уши и всем своим видом демонстрирует подобострастие и просьбу. Даже сородичи — калеки, не принимавшие в охоте деятельного участия, добравшиеся до добычи позже всех, могут рассчитывать на свою долю, милостиво оставленную им собратьями. Более того, собаки готовы поделиться уже проглоченным куском, отрыгивая его перед больными или молодыми животными.
Как утверждают охотники, при встрече домашних и диких свор дело до драки не доходит. Охотничьи и гиеновые собаки перемешиваются и дружелюбно обнюхивают друг друга, виляя хвостами. Затем стаи расходятся, каждая своей дорогой. Однако очевидцы описывают кровавые драки двух стай диких собак, не поделивших добычу. Например, в одно селение ворвалось две стаи, всего 35 особей. Они стали с визгом и яростным лаем носиться между домами и автомобилями. Собаки были так заняты выяснением своих отношений, что не обращали никакого внимания на людей, как будто тех и вовсе не было.
