Александр Городницкий - Тайны и мифы науки. В поисках истины
Кстати, с моим отношением к идее глобального потепления связана забавная история. В 2009 году документальный фильм «В поисках идиша», созданный мною в соавторстве с тележурналистом Натальей Касперович, оператором Семеном Фридляндом и режиссером Юрием Хащеватским, на Нью-Йоркском международном независимом фестивале кино и видео был признан лучшим международным фильмом в номинации «Культура». Нас пригласили для презентации этого фильма в весьма престижное место – Библиотеку Конгресса США в Вашингтоне. Презентация прошла успешно, хотя волнений нам доставила немало. За день до презентации со мной встретилась русскоязычная сотрудница библиотеки, чтобы ввести меня в курс этого мероприятия. «Профессор, – сказала она мне строго (они досконально изучают биографию приглашенных гостей), – мы знаем вашу точку зрения по поводу идеи о глобальном потеплении. Поэтому должна вас предупредить: чтобы была соблюдена политическая толерантность, вы ни слова не должны говорить против Альберта Гора. Вы поняли меня?» Я ее, конечно, понял и ни слова об этом не говорил, тем более что фильм «В поисках идиша» никакого отношения к теме глобального потепления не имел.
Невезучее мое поколение,Нам глобальное грозит потепление,Нас пугает грипп свиной гиблой зоною,Угрожают нам дырою озонною.Нет печальнее, народ, этой повести,Нас задушит углерод в жарком поясе,Нас задушит углерод в жарком поясе,На горах растает лед и на полюсе.
За окошками беда косоротится,Убежит в моря вода, не воротится.Все сумеет города затопить она,Сгинет Лондон без следа вместе с Питером.Нас пугают от утра и до вечера,Ну а мы, как детвора, все доверчивы.Как нам быть, чтобы не сгинули быстро мы,Чешут репу президенты с министрами.
Я кривлю в улыбке рот над эпохою,Что озон, что углерод – все мне по фигу.Не желаю знать о том, что утопну я.Не хочу глотать потом водку теплую.Легковерное Земли население,Нам глобальное грозит оглупление.Принимаем все всерьез, что ни мелется,А на улице мороз и метелица.
Вместо послесловия
История с тайнами и мифами науки невольно наводит на размышления о роли в нашей повседневной жизни реального и фантастического, о соотношении между ними. Запомнив со школьных лет фразу Ромена Роллана: «Лучше жалеть о том, что пошел, чем о том, что не пошел», я всегда охотно поддавался искушению разного рода мифов и легенд, стараясь, с одной стороны, отыскать в них реальную основу, с другой – лишний раз убедиться в ограниченности и стереотипности догматичного нашего мышления в рамках «диалектического материализма». Мучительно деля небольшое отпущенное мне жизненное время между наукой и литературой, я, в силу извечной своей слабохарактерности и дуализма, никогда не мог решительно отказаться от чего-нибудь одного во имя другого.
Мы живем в начале XXI столетия, когда поток информации поглощает человека с его несовершенными возможностями целиком. Век Ломоносовых и Леонардо прошел безвозвратно. Чтобы добиться успеха в какой-то отрасли, необходимо день за днем сосредоточенно работать только в этом направлении, стать профессионалом. Я не верю в идеальную картинку, нарисованную Маяковским: «Сидят папаши. Каждый хитр. Землю попашет, Попишет стихи». Так не бывает. Толстой пахал изредка и по прихоти, а никто из хлебопашцев великим писателем не стал.
Дело еще более осложняется, когда речь идет о современной науке, забирающей серьезного научного работника круглосуточно с потрохами. На вопрос, что для меня наука, а что поэзия, я обычно в шутку отвечал, что это отношение можно сравнить с отношением к жене и любовнице. Сразу же возникает второй вопрос: кто из них жена, а кто любовница? Тут все существенно осложняется. Как сказал поэт Давид Самойлов, графоман отличается от настоящего поэта только результатом труда. Вдохновение и все прочие переживания у него – такие же, ничуть не хуже. Когда пытаешься реализовать или сформулировать интересную идею в науке, испытываешь такой же азарт, такой же завод, как и тогда, когда пишешь стихи.
В то же время между наукой и искусством есть непреодолимое глубинное различие. Ведь наука – это в общем лишь обнаружение некоего факта природы, поиск уже существующего, пусть даже очень глубоко спрятанного, хотя и здесь очень важен примат созидания, творчества. Открытие Коперником гелиоцентрической системы или Эйнштейном теории относительности сродни творениям Данте или Бетховена. Самолет, радио, книгопечатание, Интернет не существовали в природе, их надо было создать. Научный процесс близок к поэтическому, только он проистекает не из воспаленного воображения автора, а требует определенной суммы знаний. Нельзя ничего открыть или создать, не зная физики, математики, геологии. В этом смысле наука, казалось бы, более защищена от шарлатанов и невежд, чем поэзия, где порой невежество выдается за самобытность.
И все-таки, если бы не было, например, Эйнштейна, теорию относительности открыл бы кто-нибудь другой, ибо развитие человеческой мысли настойчиво подталкивало к этому открытию, ревизуя законы ньютоновской механики. Если бы Беккерель не обнаружил на фотопленке следы тяжелых частиц и не было Склодовской-Кюри или Оппенгеймера, все эти изобретения или открытия сделали бы другие. Не будь Лобачевского, другой вывел бы правила неевклидовой геометрии. Потому что это заложено в самой природе, как металл в руде. Научные открытия, даже самые великие, быстро устаревают, взяв их на вооружение, человечество теряет к ним интерес. В то же время, сколько бы ни прошло веков, ничто не заменит фаюмской живописи, никто не напишет за Пушкина ни одной строки, и никто не сочинит за Державина, как туча стремится «по наклонению небес». Так что единственная неповторимая реализация личности в истории человечества возможна только в искусстве, а не в науке.
И отношения с властями предержащими у ученого сложнее, чем у поэта. Проблема «поэт и царь» довольно проста. Царю от поэта в первую очередь нужно восхваление. Недаром говорилось, что «соцреализм – это восхваление начальства методами, доступными его пониманию». А вот от ученого властям нужны, прежде всего, все более совершенные орудия убийства. Даже Леонардо да Винчи вынужден был наниматься военным инженером. А дело Оппенгеймера в США или героическая борьба Андрея Дмитриевича Сахарова – создателя водородной бомбы – за права человека? В науке и нравственные проблемы, и общественный резонанс подчас гораздо серьезнее и трагичнее.
Я и сам, много лет гордясь тем, что «для власти, для ливреи» не написал ни одной верноподданнической строчки, совершенно не считал зазорным сначала усердно искать для той же власти уран, а позднее – разрабатывать систему магнитной маскировки подводных лодок, никогда практически не задумываясь, как будут использованы результаты моих работ.
Не сгибался угодливо вроде бы,Всемогущим хвала небесам,И стихи про любимую РодинуПо заявке властей не писал,Про величие красного знамениИ высоких партийных идей.Было радостно мне от сознания,Что уран я ищу для людей.Лишь к тебе обращался в работе я,Бог распада, – подземный Плутон,И нисколько меня не заботило,Что из этого выйдет потом.Оснащенный приборами ловкими,В океанской мерцающей мгле,Я следил за подводными лодками,Чтобы мир укрепить на Земле.Самолюбие теплила гордоеОчевидная польза труда,А поэмы начальству в угоду яНикогда не писал, никогда.
С большим запозданием я понял, что для настоящего ученого, помимо таланта, знаний и упорства в работе, постоянного, как у спортсмена, поддерживания формы, необходима принципиальность и высокая нравственная позиция, чтобы здесь, так же, как в искусстве, «гений и злодейство» были несовместны.
* * * * *
Более шести десятков лет мне довелось заниматься геологией и геофизикой океана и суши, участвовать в разработке основных положений теории тектоники литосферных плит, которая произвела революцию в науках о Земле. И чем более я погружался в научную работу, тем дальше уходил от понимания многих научных постулатов, которые ранее казались ясными и простыми. Это относится к устройству геомагнитного поля, к происхождению жизни на Земле и многому другому
Латимерия (Latimeria) – «живое ископаемое», возможно, самый древний из всех видов, ныне обитающих на Земле. Экземпляр Института океанологии имени П.П. Ширшова РАН
Вестиментиферы (Vestimentifera) – ранее неизвестная форма жизни на Земле, обнаруженная лишь в 1970-х годах на дне Тихого океана. Эти гигантские подводные черви обитают на глубинах до нескольких километров, вблизи трещин в океанской коре, сквозь которые просачиваются гидротермальные растворы, нагревающие воду до 300º по Цельсию
