Щебечущая машина - Сеймур Ричард
И когда эти самые особенности пользователя становятся основанием для новой волны коллективного негодования, они вновь обращают на себя внимание, увеличивают посещаемость и волатильность, а следовательно, и экономическую стоимость социальных платформ.
10«Язык есть тайна, – пишет британский религиовед Карен Армстронг. – Когда мы произносим слово, нематериальное обретает плоть; речь требует воплощения – дыхания, контроля мускулов, языка и зубов»[4].
Письмо требует своего собственного воплощения – зрительно-моторной координации и определенной технологии, позволяющей оставлять на поверхности отпечатки. Мы берем часть себя и превращаем ее в физические надписи, которые переживут нас. И будущий читатель сможет вдохнуть, по словам Шеймаса Хини, «ветер из иного, нездешнего мира». Когда мы пишем, мы обретаем еще одно тело.
Есть что-то сверхъестественное в том, что существует животное с непреодолимым желанием писать, едва различимая точка в глубине истории планеты. Ранние теории письма с трудом могли противостоять желанию видеть в письме божественное, «богодухновенное», как сказано в «Послании к Тимофею». Для шумеров письмо, наряду со столярным делом и металлообработкой, воспринималось как дар Божий – красноречивое сопоставление, будто письмо действительно было еще одной формой искусства, еще одним расписанным полотном, как в цивилизации инков. Египетское слово «иероглиф» в буквальном переводе означает «священные письмена».
Примечательно, что древние греки проявляли недоверие к письму, беспокоясь, что оно нарушит связь с божественным словесным искусством и, действуя как мнемонический прием, приведет к лени и обману. И все же они считали письмена священными, ведь письмо сохраняло связь с голосом. Историк-религиовед Дэвид Франкфуртер пишет, что буквы их алфавита, те звуки, которые они обозначали, воспринимались древними греками как «космические элементы». Если их петь, можно достичь совершенства. Значит, письмо – не только мнемокод, средство учета и искусство, но еще и нотная грамота, божественная поэзия.
В исторических мифах всегда ошибочно говорилось об отношении письма к голосу. Американский лингвист польского происхождения Игнас Джей Гельб был типичным представителем современников холодной войны: он доказывал, что единственная цель письма – представлять речь, и поэтому алфавиты – это самая высокоразвитая форма письма. Каждая буква в алфавите представляет звук или фонетический элемент. Элементы других письменностей могут включать в себя логограммы, когда целое слов представлено одним элементом, идеограммы, когда концепт представлен без какой-либо отсылки к звукам, необходимым для произнесения слова, или пиктограммы, когда письменный элемент по виду напоминает то, что означает. То, что предпочтение отдают алфавитам, прогрессивный миф современности, связано с тем, что они позволяют записать неограниченное количество очень сложных утверждений.
Бо2льшая часть письма, которое окружает нас сегодня, не отображает речь. Запись сейсмических данных, нотная грамота, электронные схемы и схемы для вязания, сегодняшние компьютерные программы, интернет-коды и скрипты – ур-письменность современной цивилизации— в основном обходятся фонетическими элементами. Более того, наша онлайн-письменность все больше и больше напоминает ребус, рисование небуквенных элементов – эмодзи, галочки, стрелки, указатели, денежные знаки, торговые марки, дорожные знаки и так далее – что помогает быстро передать сложную тоновую информацию. Действительно, чтобы лучше имитировать речь в сетях, мы используем небуквенную нотацию – и в этом заключается один из парадоксов социальной индустрии. Та часть нашей речи, которая относится к тону, интонации и воплощение, и которой мы пользуемся в очной беседе, в буквенной письменности теряется или выражается только с помощью тщательной обработки. Лаконизм смайликов и мемов удобно заменяет голос.
11В 1769 году австрийский и венгерский изобретатель Вольфганг фон Кемпелен придумал первую модель своей Sprechmaschine («говорящей машины»).
Это была попытка создать механический аналог артикуляционного аппарата – легкие, голосовые связки, губы, зубы – который сможет воспроизвести акустически богатый, изысканный и разнообразный набор звуков, известный как человеческий голос. С помощью ящика, оснащенного мехами, вибрирующими язычками, клапанами и кожаным мешком, изобретатель всячески пытался заставить свою машину говорить. Каждый раз этот идиотский кожаный рот нес какой-то вздор, но не издавал ничего даже отдаленно напоминающего речь человека.
Наконец, с появлением телефона проблема эффективного воспроизведения речи была решена. Когда мы говорим в обычный телефон, звуковая волна ударяется о мембрану и заставляет ее вибрировать. Мембрана оказывает давление на маленькую капсулу с угольным порошком, отдельные зернышки которого, соприкасаясь, начинают проводить низковольтный электрический ток. Чем сильнее давит мембрана, тем плотнее прижимаются друг к другу частички угля и тем сильнее электрический поток. И вот с помощью слабого электрического тока голос смог отделиться от тела и чудесным образом появиться на другом конце света.
В некотором смысле это была форма письменности. Звуковые волны наносили схему на мембрану и угольные частицы, которые превращали эту схему в электрический сигнал, пригодный для передачи. Но постоянного следа при этом не оставалось. Все изменилось с изобретением устройства, которое с помощью письменных инструкций можно было запрограммировать на выполнение серии логических операций – компьютера; изменилась иерархия письма. Когда мы пишем на старой пишущей машинке или ручкой на бумаге, то на поверхности остаются реальные, физические надписи. Даже если процесс механизирован, контуры не будут иметь идеальной формы, к тому же никто не защищен от орфографических и пунктуационных ошибок. На компьютере же ошибки, как правило, выделяются, а форма букв приближена к совершенной. Но надпись при этом остается виртуальной, идеальное представление абсолютно другой письменности, основанной на сложной электронной схеме, жужжащих дисках и тому подобном.
Весь наш опыт взаимодействия с компьютерами, смартфонами и планшетами призван скрыть тот факт, что мы видим письмо. По словам разработчика программного обеспечения Джоэла Спольски, мы сталкиваемся с рядом «дырявых абстракций»: «…упрощение чего-то гораздо более сложного, что происходит под крышкой»[5]. Все, что мы видим – «файл», «папка», «окошко» или «документ», – это абстракция. Они представляют собой упрощенные визуальные представления электронных деталей, выполняющих серию логических операций в соответствии с письменными командами. Когда мы смотрим «уведомления» или «ленту», мы видим упрощенное визуальное представление операций с написанным программным кодом. Эти абстракции «дырявые», потому что, несмотря на внешнюю идеальную форму, представленные ими сложные процессы могут не исполниться и не исполняются. Так же, как в «Матрице», запись программирует для нас изображение: мы не видим символы, мы видим стейк, закодированный символами. Изображение – это приманка. За ним скрывается то, что все медиа – музыка, фотография, звук, формы, пространства, движущиеся образы – уже переведены на язык записанных цифровых данных.
Но когда мы начинаем писать для Щебечущей машины, дело принимает новый, неожиданный оборот, полностью опровергающий традиционное разделение голоса и письма. Посредством компьютерной письменности Щебечущая машина превосходно воспроизводит элементы речи, обычно теряющиеся при письме. Дело не только в том, что средствами эмодзи и других приемов передаются особенности темпа, диапазона и интонации. В обычной беседе все участники присутствуют одновременно и дискуссия разворачивается в реальном времени, без задержки, как это, как правило, бывает в случае переписки по простой или электронной почте. Получается, что беседа проходит неформально, она свободна от условных обозначений и предполагает широкое взаимопонимание собеседников. Социальная индустрия стремится к такой же скорости, упрощенности, пытается создать впечатление обыкновенного разговора. Она наделяет голос голосом.
