Юрий Воищев - Потрясающие открытия Лёшки Скворешникова
ОТКРЫТИЕ № 8
СОСУЛЬКА
За моим окном появилась сосулька. Она выросла в один день прямо на глазах. Вначале я видел только ее серебристый тоненький кончик, а потом — раз-раз, и она стала большой-большой.
В этом окне у нас нет форточки — уж такое окно. Я сразу забрался на подоконник другого окна, высунул голову в форточку и посмотрел вверх.
Ну и сосулища! Толстая, блестящая, ветвистая!
— Ты что? — послышался папин голос.
Я дернулся назад — чуть голову не оторвал — и гордо сказал папе:
— Самая большая сосулька на нашей улице!
Папа так и уставился на сосульку, даже нос к
стеклу прижал, чтобы рассмотреть ее получше. Затем он погрозил мне пальцем и строго сказал:
— Еще свалится кому-нибудь на голову!
— А я при чем? — удивился я.
— То-то и оно, что ни при чем! — проворчал папа и ушел в переднюю.
Послышался грохот упавших лыж, и папа вернулся с лыжной палкой. Влез на подоконник, посмотрел вниз — внизу никого. Просунул в окно палку, размахнулся ею и так треснул сосульку, что... одна из створок нашего наружного стекла разлетелась вдребезги. Палка упала вниз. А сосулька осталась висеть по-прежнему.
Сразу прибежали мама, бабушка, Танька. Начались ахи и охи, что да как!
Неудача папу только раззадорила, и он смело заявил:
— Вот вы сейчас увидите... Я влезу по этой лестнице наверх и собью сосульку ногой! — И он метеором пронесся по комнате, даже пальто не надел.
Я сразу же высунулся в форточку, а все наши испуганно столпились у окна.
Папа выскочил на улицу. Ну и маленький же он с такой высоты! Папа подставил какой-то ящик и смело полез по пожарной лестнице. Сделал шаг, другой по обледенелым ступенькам. Третий! Задумчиво посмотрел вверх и... спустился.
— Дела! Времени нет, — строго сказал он и нахмурил лоб. — Сама свалится.
— Лешка-а, — послышалось за окном.
Смотрю — Мишка мне хоккейной клюшкой машет, которую недавно купил. Замечательная клюшка!
Я мигом — во двор.
— Ну что? Пойдем? — деловито спросил Мишка.
— Не-е, у меня еще арифметика, — я показал пальцем на свое окно, в котором торчала Танькина голова, и тихо добавил: — Загрызут!
— Ну, что ты? В воскресенье? — разволновался Мишка. — Ответственная встреча! Ты же знаешь, в любой игре самое важное — свои болельщики. Если
хочешь знать — я точно слышал, — команда из 35-й школы собирается всех своих родственников привести. Даже дальних!
— Леша, иди домой! — донесся мамин голос.
Я даже не повернулся, а Мишка посмотрел вверх.
— Да-а, — грустно сказал он и вдруг оживился. — Видал?
— Видал, видал... — уныло подтвердил я. — Мать зовет.
— Да я не о том. Смотри, какая у тебя над окном сосулька!
— Мировая сосулька! — как из-под земли вырос Вовка-задира.
— Давай, давай отсюда, — сказал ему Мишка.
Тогда Вовка сразу же привязался ко мне:
— Слышь, Лешк, давай меняться. Ты мне — сосульку, а я тебе летом дам поплавать на настоящем спасательном круге.
— Отстань ты, Вовка, — по-хорошему предупредил я его.
Я проводил Мишку до ворот. Мы шли и говорили о сосульке.
— Такую поискать! — восхищался Мишка.
— Еще бы!!! — соглашался я.
— Между прочим, — по секрету сказал мне Мишка, — Ленька и Петька из сосулек мороженое делают. Смех!
— Как это?
— Очень просто. Берешь сосульку, добавляешь в нее сметану, сливочное масло, крахмал для крепости... Главное, чтоб сладко! А на худой конец можно и просто так с сахаром.
— Это. конечно, — согласился я. — Если мою сосульку на холодильник отнести, знаешь, сколько за нее мороженого могут дать? Больше пуда! Если, конечно, директор добрый.
Возвращаюсь назад, а у пожарной лестницы толпа ребят из нашего двора. Среди них Вовка шныряет. И что-то шепчет, шепчет...
Подходят ко мне «мелкие хулиганы» Ленька и Петька.
— Ты скажи: меняешь сосульку?
— Меняю... — ответил я.
— Слыхал? — накинулся Петька на Вовку. — А ты говорил...
— На живого бульдога, — уточнил я.
Ребята засмеялись и поддержали меня:
— Что он, дурак?
— Такую сосульку!
— Как оленьи рога!
— Лучше люстры!
— А если кто тронет ее, — пригрозил я, — будет иметь дело с моим отцом. Он ее специально выращивает. Опыты!
— Какие такие опыты? — возмутился Колька.
— А я почем знаю! Секрет! Вот сегодня он за ней лазил. Уже почти готова. Только лестница оледенела.
— Да, да, — сказал кто-то. — Я видел. Лазил.
— То-то, — сказал я и ушел домой.
На лестнице я встретил папу с мамой. Они куда-то торопились.
Мама сказала:
— Мы скоро вернемся.
А папа:
— Учти, ты отстаешь по арифметике. Решишь десять задачек. Учти, проверю.
И они пошли вниз...
Я положил тетрадь и учебник на подоконник, придвинул стул, поставил на него кастрюлю вверх дном, чтобы повыше было, и принялся за задачки.
А сам косил одним глазом во двор.
Внизу все еще вертелись ребята.
Танька, тихо напевая, возилась в своем уголке с куклами.
— Пожалуйста, потише, — строго сказал я, не оборачиваясь. — Не видишь, я занимаюсь.
Она умолкла.
Ребята еще долго смотрели на сосульку. Приходили любопытные и из соседних дворов.
...Постепенно все разошлись. А снег внизу был изрыт, словно после хоккея.
Теперь двор был совсем пустой. Белый-белый. А забор — черный-черный.
А потом от забора упали длинные тени. И наш двор стал похож на тетрадочный лист в косую линейку.
Пробежала какая-то собачонка.
Стемнело.
За окном повисла в воздухе наша же комната, и я увидел за стеклом свое лицо, а потом... потом я заснул.
На следующий день, возвращаясь с Мишкой из школы, мы внезапно увидели за забором нашего дома такую картину.
У пожарной лестницы стояли Вовка и Петька с туго натянутой простыней. А Ленька кидал снежками в мою сосульку!
— Ты кирпичом, кирпичом, — говорил ему Вовка.
— Это ты себе советуй кирпичом, — огрызнулся Ленька и яростно начал лепить снежок. Даже приседал, чтоб покрепче.
Мы помчались к ним, размахивая портфелями.
— Атас! — закричал Ленька.
И они кинулись бежать.
Ленька мчался впереди. А за ним — Вовка и Петька, с простыней. Они перемахнули через забор и исчезли.
— Здорово мы их! — задыхаясь, бормотал Мишка. — Отстояли нашу сосульку.
— Какую такую «нашу»? — возмутился я. — Мою. Мою!
— Ну и подавись ею, — сразу обиделся Мишка и пошел к парадному. — Жадина!
— Сам жадина! — закричал я. — И все мои книжки верни!
— А ты мои!
— Ну и верну...
Я посмотрел на сосульку. Она блестела и искрилась на солнце — толстая, большая, ветвистая!
— У-у, — погрозил я ей кулаком. Уж слишком все глупо получилось.
...Прошло несколько дней. Вернее, неделя. С Мишкой мы не разговаривали.
Сосулька висела по-прежнему. Она даже стала больше. И словно смеялась надо мной — так она искрилась.
Однажды днем раздался звонок.
Танька пошла открывать. Я слышал, как она за дверью говорила с кем-то. Потом она подошла ко мне:
— Лешк, там Мишка пришел.
— Ну и что? — хмуро сказал я.
— Он книжки твои принес.
— Пусть идет сюда.
Танька вышла и быстро вернулась с книгами.
— Он не хочет.
И она положила книжки на стол: «Таинственный остров» и «Повесть о настоящем человеке».
Я дал Таньке Мишкины книги:
— На, передай.
Танька снова вышла.
Хлопнула дверь.
Танька вернулась с веником и стала подметать.
— Ну, и как? — спросил я ее и уточнил: — Ну, это... Мишка.
— А он — ничего. Сказал «спасибо».
— Спасибо?
— Спасибо.
— Тебе «спасибо»?
— А ты думаешь, тебе?
— Ну, ты не очень, не очень! — проворчал я и положил свои книги в тумбочку.
За окном сияла сосулька. Я посмотрел вниз. По двору шел Мишка. «Гуляет себе как ни в чем не бывало», — грустно подумал я. Мишка обернулся и посмотрел на меня. Я сразу же отошел от окна. На душе было ужасно тоскливо.
Я пошел на кухню.
— И чего ты дома слоняешься? — удивилась бабушка. — То у тебя одна улица на уме. А теперь неделю из дому не выходишь. Иди, иди, воздухом подыши.
И я пошел на улицу.
На бревнах, у нашего подъезда, сидели — грелись на солнышке — «мелкие хулиганы» Ленька и Петька.
Я с независимым видом прошел мимо.
— Лешк, поди сюда, — позвал меня Ленька.
— Ну, чего?
— Ну поди, — на этот раз позвал Петька.
— Ну, чего? — угрюмо повторил я.
— Ну, не укусим, — снова позвал Ленька.
Я подошел.
— Это правда, что Мишка уезжает? — спросил Ленька. — Говорит, отца в Москву на год переводят. Он там будет свою научную работу заканчивать!
— Н-ну? — растерялся я, а потом нарочито равнодушно спросил: — В Москву?
— Ага! — оживился Петька. — Вот повезло. Он говорит, там одних кинотеатров больше сотни. — И со вздохом добавил: — А вот моего отца никуда не переводят.
