Алексей Сокин - Проблемы западноевропейской морской торговли XIII – XV века в освещении российской медиевистики
Несколько корректировала точку зрения Н. Н. Любовича монография А. К. Дживелегова, который выделял три группы немецких городов: королевские или имперские, княжеские и епископские[98]. Причем императоры даровали свободы и привилегии городам, руководствуясь стремлением создать прочную опору против антигосударственных элементов, а территориальные князья – исключительно прагматическими целями наживы, потому как льготы в основном выкупались за очень крупные суммы. Вообще, «степень самостоятельности городов находится в обратной зависимости от того, насколько страна успела выработать сильную государственную власть. В Англии, стране с наиболее централизованной и сильной властью, на собственных территориях французских королей и частью на немецких княжеских землях, за городами обеспечивается лишь известная сумма гражданских прав; политической свободы за некоторыми исключениями, которые приходятся на долю Германии, тут не существует. В Италии и Южной Франции, где дробность государственной власти и политическая анархия достигли наибольшего развития, города добились и наибольшей независимости. Среднее положение занимали французские коммуны и немецкие имперские города. Таким образом, политические условия докончили то, что начали экономические. Последние сообщили толчок городскому движению, первые его урегулировали и привели к известным результатам»[99]. Политическая свобода городов, как считал А. К. Дживелегов, возможна в случае слабости государства, поэтому с усилением абсолютистских тенденций политическая роль городов ослабевает.
Все рассуждения Ф. Я. Фортинского по поводу развития средневековых городов подводят читателя к тому выводу, что и внутренняя структура, и политико-правовое устройство средневековых городов были направлены на защиту купеческих и торговых интересов. «По мере того, как ослабевало влияние императора, его фогта, веча, возрастало и усиливалось значение рата. Мы видели, как в его ведение отошли одна за другою все регалии: монета, пошлина, мельницы, рыбная ловля, сбор поземельной подати; видели, как он наследовал от фогта заведывание высшим судом и военным делом, созвание и руководство как общим городским вечем, так и сходками отдельных корпораций»[100]. Да и сами службы города были ориентированы исключительно на проведение активной и беспрепятственной торговли. «Для такого торгового города, каким был Любек, одним из самых важных дел было постараться привлечь на свой рынок возможно большее количество купцов. Гости могли приехать или водою – по морю и Травне, или сухим путем. И здесь, и там рат старался доставить им возможные удобства и безопасность. С моря при устье Травны устроен был маяк, освещавший вход в порт. Для наблюдения за ним рат содержал сторожа. По самой Травне устроен был ряд шлюзов для облегчения судоходства: наблюдавшие за ними сторожа получали жалованье от города. Морской и речной путь представляли сравнительно меньше опасности, чем большие и проселочные дороги. На море можно было опасаться пиратов, на реке – нападения рыцарей; против первых действовали тем, что отправлялись в море целыми флотилиями, против вторых – приобретением привилегии – не дозволять строить замков по Травне ближе, чем на 2 мили от её берега»[101].
О торговом значении средневековых городов свидетельствовала, по мнению Ф. Я. Фортинского, гипертрофированная роль купечества во внутренней структуре и политико-правовом устройстве. Как подчеркивал автор, «через всю историю развития внутреннего устройства приморских вендских городов, можно сказать, проходит одна выдающаяся черта – преобладание купечества. Еще основывая при портах рынки, сеньоры, как мы видели, стараются привлечь на них купцов: они приглашают сюда их для поселения или для торговли, им обещают разного рода льготы, с ними заключают формальные торговые трактаты. Жалуя рынкам городское право, сеньоры опять заботятся почти исключительно о купцах: им одним они передают право быть избираемыми в рат, в их пользу отказываются от сбора пошлины с горожан в своих владениях, ради них хлопочут о приобретении городам торговых льгот в соседних областях и даже отдаленных государствах. Деятельность городского рата, состоявшего из представителей купечества, естественно, тоже сосредоточена преимущественно на доставлении всевозможных удобств торговым людям: его полицейские распоряжения относительно рынка, старания по приобретению льгот, его огромные затраты на покупку соседних замков, на углубление порта, на содержание шлюзов, маяков, конвоев и пр. опять клонились, главным образом, к выгоде купцов»[102]. Таким образом, сложившаяся внутренняя структура города, по мнению Фортинского, должна была удовлетворять, в первую очередь, все нужды, связанные с торговлей, а с момента приобретения ими независимости от сеньора – и с внешнеполитическими интересами. «У городов есть свои юристы, свои нотарии, которые занимаются письмоводством в канцелярии рата и по временам ездят с поручениями от него по духовным и светским делам. Переход к городу регалий повел к назначению особых должностных лиц для заведывания пошлиной, монетой, мельницами… Заботы о внутренней и внешней безопасности города, особенно порта и рынка, и о доставлении всевозможных удобств торговцам опять повели к заведению известных нам по Любеку ночных стражей, таможенных, весовщиков и пр….»[103].
Дополнил выводы своих предшественников А. К. Дживелегов, который считал, что городское право даровалось всем гражданам, а не одним только купцам. Как писал исследователь, наряду с городским правом существовало рыночное право, возникновение которого явилось следствием торговли, но из него не могло вырасти городское право, в котором «регламентировалась вся жизнь горожан, нормировалось право личной свободы, определялись преступления и наказания в широком смысле, говорилось о городском суде и городском устройстве»[104]. Таким образом, городское право, по мнению Дживелегова, не было направлено на удовлетворение узких купеческих интересов, а являлось ярким прообразом гражданского права. «Городское право выработалось благодаря юридическим последствиям существования укреплений и идее особенного мира и убежища, а также запросам торговли»[105]. Что касалось магистрата, то он наследовал свою власть, как считал Дживелегов, от общины и являлся аристократическим, а со вступлением в его состав плебеев-ремесленников, «он изменяется в сторону большей демократизации»[106].
В городской жизни, по мнению дореволюционных исследователей, в большей степени строгой регламентации подвергалась торговая политика. И здесь городские власти старались оградить местных купцов от иностранной конкуренции. В Германии, как отмечал Дживелегов, было три главных средства, при помощи которых города охраняли себя от чужой конкуренции. В качестве них исследователь упоминал обязанности выставки своих товаров для их продажи в определенный срок и в определенном месте, запрет на розничную торговлю, оптовую покупку хлеба (муки) до закрытия рынка и др.[107]
В отличие от Ф. Я. Фортинского, уделявшего внимание политической составляющей развития средневековых городов, И. В. Лучицкий обращался к экономическим вопросам, привлекая различные статистические данные. В «Очерках по экономической истории Западной Европы» он исследовал численность населения немецких городов и потребительскую корзину средневекового человека. Однако, в поле зрения историка попадали в основном города, лежавшие вдалеке от морских путей – Нюрнберг, Страсбург, Франкфурт на Майне, Майнц. По наблюдениям Лучицкого, «германский город XIV и XV вв. далеко не представлял собою сколько-нибудь крупной, выдающейся величины, что он едва выступал и выделялся среди преобладающей массы населения, занятого земледельческим трудом, и являлся, следовательно, не более как лишь первоначальной, зачаточной, не вполне сформировавшейся стадиею развития города в промышленно-торговый центр»[108]. Самым распространенным типом германского города XIV–XV вв. был город со сравнительно незначительным населением, чуть превышавшим 20 тысяч человек[109]. Подобные выводы Лучицкого были построены на основе анализа потребительской корзины. Увеличение потребления мяса – основного и наиболее ценного продукта средневековья – и цен на него с середины XV по середину XVI вв. в два с лишним раза свидетельствовало, по мнению историка, об удвоении городского населения Германии. «… в рассматриваемый период с 1450 по 1620 г. население Германии можно считать почти удвоившимся, что соответствует и данным о населенности городов в XV и в XVI в., представляющих в среднем почти то же удвоение»[110]. А сопоставление данных XV, XIV и XIII вв. свидетельствовало, как считал Лучицкий, даже о значительном уменьшении населения с XIII до XV вв., что было следствием распространения «черной смерти» и других «моровых язв»[111]. Почти те же самые цифры приводил в своей монографии «Средневековые города в Западной Европе» и А. К. Дживелегов[112].
