Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 7
На своем втором пути теория познания должна также начинать с факта, тем самым предположив уже познание, что то, с чего она начинает, действительно есть. В этом отношении ее метод, значит, не отличается от метода, примененного раньше. Но и недостаточность первого пути лежала не в этом, а только в том, что исходным пунктом его был акт познания, и что из этого психического бытия нельзя было вылущить трансцендентного. Вопрос стоит, следовательно, так: есть ли акт познания единственная действительность, за которую должна держаться теория познания, чтобы найти предмет познания? Ее проблема – истина, и поэтому она всегда должна будет начинать с факта, с которым истина так или иначе связана (haftet). Являются ли акты познания единственной действительностью, которая может быть обозначена, как истинная? По-видимому, нет. Мы слышим некоторое количество слов или читаем их. Они образуют в своей совокупности предложение и его мы также называем истинным. Следовательно, вот еще одна действительность, к которой может обратиться теория познания, для того, чтобы, исходя из нее, рассмотреть проблему истины. Но, могут возразить нам, различие между суждением и предложением только кажущееся. Предложение истинно только потому, что и поскольку оно соединено с актом мышления. Ведь только этому акту мышления принадлежит, собственно, истина, и мы таким образом снова зависели бы от акта мышления, как исходного пункта теории познания. Однако, в этой аргументации истинное мешается с ложным. Конечно, если я читаю или слышу предложение, я должен мыслить, точнее, понимать, чтобы иметь возможность сказать, что оно истинно, и постольку истинное суждение, конечно, связано с актом мышления. Но именно только постольку, т. е. совершенно неверно, будто только понимание и может быть названо в собственном смысле слова истинным. Скорее наоборот: акт мышления, как таковой, вообще не истинен, а истинно может быть только то, чтò понимается, и это что-то есть нечто принципиально отличное из понимания. Так что можно сказать, что истинное сознается мною только через акт понимания, но в своей истине оно совершенно самостоятельно и независимо от этого акта.
Это могут пояснить аналогичные отношения в других процессах. Предо мною лежит лист бумаги, белый цвет которого я воспринимаю. Меня интересует не познание того, что цвет существует. Это я предполагаю. Я хочу изучить цвет в его качестве («как»). Для этой цели я должен его воспринять. Он постигается мною только через акт восприятия. Но на основании этого я не стану отождествлять цвет с актом восприятия. Я хочу изучить белизну, а акт вовсе не белый. Столь же мало также истинен акт понимания, если я понимаю истинное суждение. Конечно, оба случая весьма отличаются друг от друга, даже для теории познания они являют существенные различия, о которых еще придется говорить. Но в этом отношении они сходны: то, на что направлен психический акт, или то, что он содержит, следовательно, истина в одном случае и цвет – в другом, есть нечто иное, чем самый акт. Поэтому и истину, как и цвет, можно рассматривать самих по себе, отвлекаясь от акта понимания и восприятия.
Несмотря на это, остается все же верным, что предложение, как простой комплекс слов, не может быть названо истинным. Вернее, со словами должно быть связано «значение» (Bedeutung), которое пишущий или высказывающий их мыслит, читающий же или слышащий понимает. Только это значение может быть в собственном смысли истинным, а благодаря ему уже может быть истинным и предложение, с которым оно связано. Поэтому именно его и надлежит нам исследовать, чтобы найти предмет познания. Но для того, чтобы окончательно выяснить, что настоящий метод, действительно, принципиально отличается от первого пути теории познания, нам следует точнее, чем до сих пор, показать, что истинное «значение» отнюдь не есть акт мышления или вообще не психическое бытие. Это тем более необходимо, что вместо слова «значение» можно сказать «мысль»; последнее же слово многих заставит полагать, что то, что я понимаю в предложении, само есть акт мышления или, во всяком случае, психическое бытие. Последнее, однако, совершенно неверно. Конечно, можно называть и акт мышления мыслью, и мы сами это раньше делали. Но слово это имеет два принципиально различных значения, на которые уже указывал7 Гербарт, и если я говорю, что в предложении думается мысль или чрез предложение понимается мысль, то я не имею в виду акта мышления.
Мысль, например, которую мы называем «закон тяготения», впервые продумана была Ньютоном. Но разве эта мысль есть акт мышления только Ньютона? Конечно, нет. Тысячи мыслили ее со времени Ньютона. Акт мышления был у каждого человека, мыслившего ее, иной, и, как психическое бытие, каждый акт отличался от другого. Несмотря на это, мысль о тяготении для каждого, кто ее действительно мыслил, была одна и та же. Но это было бы совершенно невозможно, если бы она совпадала с актом мышления. Таким образом двойственное значение слова ясно: в одном случае мысль есть тожественное значение истинного предложения, в другом – всегда изменяющийся и никогда в точности не повторяющийся психический акт понимания или думания.
Однако, возможно, что это рассуждение слишком отягчено предпосылками и им доказано слишком мало потому, что мысль, и не совпадая с актом понимания, все же всегда могла бы быть чем-то психическим. Мы допустили множество субъектов, из которых каждый хотя и мыслит одно и то же, но по-разному. Можем ли мы доказать это различие актов мышления? Мы не будем здесь пытаться дать прочное доказательство; покажем только, что другое рассуждение, приводя к тому же самому результату, т. е. к необходимости различать мысли и акты, доказывает, что мысль вообще быть ничем психическим не может. Для доказательства я ограничусь на этот раз одним актом мышления, хотя бы тем, которым я сейчас мысленно понимаю закон тяготения. Как психический процесс, он необходимо происходит во времени: начинаясь в определенный момент времени и снова исчезая в другой, позднейший момент. Но что значит, что мысль о законе тяготения начинается и прекращается, что она вообще есть протекающий во времени процесс? С этим утверждением нельзя связать никакого общепонятного смысла. Мы предполагаем, что мысль истинна, а это значит, что она истинна всегда, или, точнее, что понятие временнóго процесса с нею вовсе не может быть связано. Отсюда, однако, не только следует, что истинная мысль не есть акт мышления, но что она вообще не есть что-либо психическое. Ибо все известное нам психическое имеет начало и конец, т. е. протекает во времени. Но это ведет тогда еще дальше. То, что имеет значимость о психическом бытии, значит также об эмпирическом бытии вообще: бытие существует во времени, а это приводит нас к выводу: действительны только акты мышления, истинные же мысли, напротив, вовсе не принадлежат к эмпирической действительности, ни к психической, ни к физической.
Уже эти соображения показывают, что теория познания может избрать, кроме первого, еще и другой путь. Она исходит из истинного предложения. Если при этом и всплывают психические акты думания и понимания, то все же вполне в ее власти оставить их в стороне, как несущественное, и обратиться к тому в предложении, что, правда, должно быть понято для того, чтобы его вообще можно было исследовать, но что все-таки совершенно отлично от акта понимания и к чему теория познания относится так же, как физик к цветам. Оба – и гносеолог, и физик – игнорируют психические процессы, которые, хотя и никогда не могут отсутствовать, но и не важны; они считаются только с «предметом» (Sache), который они понимают или воспринимают и который сам не есть нечто психическое. Конечно, можно возразить, что если кто исследует не акт мышления, но значение, или мысль, то он при этом все же имеет дело с чем-то «духовным» и постольку сравнение с цветом не подходит. Но в таком случае слово «духовный» так же, как и слово «мысль», не имеет значения психического, которое известно нам лишь как протекающая во времени эмпирическая действительность, а это для нас является сейчас единственно существенным. Поэтому «духовное» мы можем оставить в стороне.
После этого отрицательного определения того, что мы называем истинными образованиями, мы попытаемся двинуться вперед к положительной их характеристике, а для этой цели, пользуясь нашим сравнением с восприятием цвета, мы должны будем остановиться не только на том, что обще обоим случаям, но и на том, чем они отличаются друг от друга. При этом различие духа и тела нас опять-таки совершенно не интересует. Различие между актом и тем, на что акт направлен, можно обнаружить и в самом психическом: удовольствие, чувствуемое мною, не есть акт чувствования. Если различие это основательно, то как акт, так и то, на что он направлен, лежит в области психического бытия, тогда как цвет, воспринимаемый нами, есть качество тела. Но, несмотря на это, оба отношения имеют нечто общее. Акт и его содержание (состав) – оба относятся к миру действительного. Отличая же акт понимания от того, что понимается в нем, как истинное, мы этого уже не можем сказать. Мы знаем, что истинная мысль не есть вообще эмпирически действительное, а отсюда следует, что она должна стоять в принципиально ином отношении к акту понимания, чем воспринимаемое к акту восприятия и чувствуемое к акту чувства. Где этого не видят, там невозможно придти к ясному пониманию сущности мысли. Ошибка при этом заключается не только в том, что мысль считается чем-то существующим (Seiendes), подобно воспринимаемому телесному и чувствуемому психическому бытию, но она имеет место еще и в другом отношении. А именно, можно представить себе точку зрения, согласно которой хотя акт восприятия и не есть то же самое, что восприятие, но все же восприятие вполне зависит от этого акта, так что цвета, например, не существовали бы, если бы они не воспринимались, также как не существовало бы ни удовольствия, ни боли, если бы они не чувствовались. Мы не будем входить в разбор того, может ли взгляд этот быть оправдан, но, во всяком случае, не подлежит сомнению, что его никоим образом нельзя применить к отношению актов мышления к истинным мыслям, т. е. считать, что мысль зависит от акта мышления, подобно тому, как боль зависит от акта чувствования. Истинная мысль или значение истинного предложения, напротив, не только отличается от акта мышления, но и никак не связано с ним, что опять-таки следует из того, что мысль вообще не принадлежит к эмпирической действительности. Возможно, что воспринимаемое возникает только через акт восприятия и с ним опять исчезает. Что значение истинного предложения начинается и уничтожается с актом мышления, это, как мы видели, во всяком случае, совершенно бессмысленно. Если мысль истинна, то она трансцендентна в указанном выше значении этого слова. Что представляет собою это трансцендентное, мы еще не знаем. Но в чем бы ни состояла трансцендентность мысли, – сомневаться в ней нельзя.
