Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи
Карта Львова. 1770 год.
Воспользуемся методологией старого автора: время превратило его львовский triplex в septemix – за третьей, польской частью городской истории последовали австрийская (1772–1918), потом новая польская (1919–1939), за ней советская с трехлетним перерывом на немецкую оккупацию, а в 1991году началась украинская. Любая власть ищет себе опору в древнем и славном прошлом. Сегодня Львов предстает со страниц путеводителей и в записках краеведов надежным бастионом украинства (“важнейший клапан украинского сердца”, “бриллиант Восточной Европы”). Здесь вам охотно расскажут и про древнеукраинское зодчество, и про украинское барокко, и про украинскую сецессию, и про старинную украинскую книгу. Но, как ни обидно это прозвучит для патриотического уха, некоторые львовские топонимы изначально звучали совсем не на славянский лад. Это подтверждает и книга видного украинского историка Ивана Крипякевича “Исторические прогулки по Львову”. Крипякевич напоминает: торговая площадь Рынок возникла как немецкий Ring (“площадь дала название базару, а не наоборот”); один из самых аутентичных львовских районов Лычаков назывался в момент основания Lutzenhof (“двор мещан”); лесной массив Шевченковский Гай, где расположен сейчас этнографический музей под открытым небом, звался Kaiserwald, поскольку имел честь приглянуться императору Иосифу II.
Местные патриоты не лучше и не хуже любых других патриотов: если история не укладывается в заданную идеологическую схему, прошлое кажется им невнятным и неправильным. Эта широко распространенная логическая матрица предполагает поиски справедливой мотивации любого наступательного национально-государственного действия. Так случалось и прежде, так было, похоже, всегда: притязания австрийской императрицы Марии Терезии на Львов и его близкие и дальние окрестности, например, обосновывались правами на Галицко-Волынское княжество, которыми якобы обладали средневековые венгерские короли, чьими наследниками были Габсбурги. Правители Венгрии и впрямь пытались овладеть галицким престолом или посадить на него своих ставленников. Память о двойном кратком господстве над теперешними львовскими землями (1227–1234, 1370–1378) отразилась в венгерской королевской титулатуре: “король Галича[81]”, – а из нее перешла в габсбургские титулы.
Главный стилевой элемент Львова выдумал семьсот пятьдесят лет назад представитель галицкой ветви Рюриковичей князь Даниил (в украинской традиции Данило). Как гласит предание, в 1256 году этот князь нарек именем своего младшего сына Льва свежевыструганную крепость на лесистом холме по-над речкой. Имя стало грозным символом: дикая царственная кошка оказалась интернациональной, она люба всякому правителю, и москалю, и ляху, и хохлу, и австрияку. Львов населен десятками каменных, бронзовых и деревянных хищных изваяний. Львы дремлют у парадных подъездов, бодрствуют у геральдических щитов и прочих атрибутов власти и славы; в пешеходных зонах их гривастые головы украшают поручни скамеек; на детских площадках львы сжимают в зубах цепи качелей, на цокольных плитах фонтанов прикусывают декоративные кольца и косицы. Над входом в бывшее здание венецианского консульства на площади Рынок лев святого Марка держит раскрытую книгу на латыни. Пара львов из дома восемь по улице Руська сражаются за жезл античного бога торговли Меркурия. На одном из соседних фасадов лев изображен с гроздью винограда в зубах. На портале дома шесть по улице князя Романа львы представлены парящими в воздухе, на фронтоне здания напротив Кафедрального собора Успения Пречистой Матери Божьей – смеющимися. Самый старый сохранившийся львовский лев (его называют “лев Яна Лоренцовича”, по имени польского шляхтича, заказчика и первого владельца скульптуры) вытесан из песчаника неизвестным мастером еще в XVI веке.
На большом городском гербе красуются сразу два однотипно благородных животных: вздыбленный и коронованный лев придерживает лазоревый щит, на котором другой, золотой, лев караулит ворота с башенками. Наверное, когда Габсбурги рассматривали карту своих владений, монархические умы посещала мысль о том, с каким грозным изяществом история оформила границы их государства. Венский черный двуглавый орел, с которым ассоциировалась габсбургская династия (изначально символ Священной Римской империи), присматривал за целым выводком львов: крылатым венецианским, двухвостым богемским, красноязыким будапештским, золотым львовским-лембергским.
Для герба своего галицкого королевства Габсбурги подобрали птицу поскромнее: три золотых венца бережет внимательный ворон. После первого раздела Польши в 1772 году Россией, Пруссией и Австрией бывшие юго-восточные районы Речи Посполитой[82] стали обширной по площади, но едва ли не самой слаборазвитой в хозяйственном отношении провинцией Габсбургской империи. Остаток Галиции Австрия приобрела в результате третьего раздела Польши в 1795 году[83]. Эта восточная окраина получила в монархии Габсбургов сложное наименование Королевство Галиция и Лодомерия с Великим герцогством Краковским и герцогствами Аушвицким и Заторским[84]. В 1786 году в состав этого королевства вошла также полученная Австрией благодаря посредничеству при заключении очередного русско-турецкого мира Буковина с центром в Черновице, однако в 1849 году эту территорию превратили в отдельную коронную землю. Именно в Черновцах в 2009 году установлен первый на Украине памятник императору Францу Иосифу. Политик, ставший в 2014 году премьер-министром Украины, бизнесмен, уроженец Черновцов Арсений Яценюк так выразил отношение к габсбургскому периоду истории своей малой родины. Тогда Буковина, по убеждению Яценюка, переживала пору настоящего расцвета.
По этническому составу западные территории Галиции были в основном польскими; восточные, центром которых и являлся Львов, – преимущественно украинскими[85]. В Кракове, древней столице Польши, несмотря на все подлинные и мнимые прегрешения австрийской оккупационной власти, а в чем-то и благодаря им, неизменно пышно расцветала польская национальная гордость. Поэтому Вена, замечает варшавский историк Мария Попшенцка, и “относилась к Кракову не только как к трофею, но и как к очагу конспирации и пропольских идей. Город деградировал в политическом и экономическом смыслах, даже не получил статуса центра провинции, оставшись австрийской заставой на случай возможной войны с Россией”. В Кракове до сих пор с неприязнью вспоминают о том, что австрийцы превратили гордый королевский замок Вавель, стоящий на живописном холме над Вислой, в военный объект с казармами, конюшнями и стрельбищем.
Церковь Успения и башня Корнякта. Фото 1890-х годов.
Кракову, “польской Трое”, Габсбурги по многим причинам предпочитали более спокойный и лояльный Львов, которому сразу после австрийской оккупации официально присвоили старое немецкое название Лемберг. В течение полутора веков императорской власти этот город в целом оправдывал содержание своего латинского девиза Semper fidelis, “Всегда верный”, однако осенью 1848 года пережил недолгую “весну народов”. Восстание польского дворянства и мещан австрийские войска подавили хотя и легко, но только после артиллерийского обстрела центральных кварталов, в результате чего сгорели несколько церквей и обрушилась башня городской ратуши. Империя выучила урок: к югу от речки Полтвы быстро выстроили Цитадель, мощную систему укреплений с тремя линиями траншей, за которыми укрылся австрийский гарнизон. В казармах Цитадели потом квартировали и русские, и польские, и немецкие, и советские солдаты, а во время Второй мировой войны здесь размещалась тюрьма для военнопленных, настоящий концлагерь, жертвами которого за годы нацистской оккупации стали почти 150 тысяч человек.
Польский мятеж оказался лишь эпизодом львовской истории. Насколько позволяют судить документы габсбургской эпохи, горожанам льстил статус Лемберга – младшего, но зато “прямого” партнера Вены. Это заметно и сейчас, подтверждает львовский краевед Виктор Шкребта: архитектура выстроенных в XIX – начале ХХ века кварталов ориентирована на венскую в значительно большей степени, чем архитектура многих других городов дунайской монархии. При этом до своих последних австро-венгерских дней Львов сохранял преимущественно польский норов. Энциклопедия Брокгауза указывает: в 1907 году поляки составляли большинство населения двухсоттысячного Лемберга, четвертого или пятого города Габсбургской империи[86].
В летописи польских поражений и побед Львов еще столетие назад занимал важное место, но теперь облик города не делает на это внятного намека. Разве что общий архитектурный ансамбль, в линиях которого отыщется немало стилистических параллелей с Краковом, подсказывает: дух города не всегда соответствует государственной приписке. На фронтонах некоторых зданий Львова встречаются гранитные надписи на польском. Реклама старой молочной в доме на углу улиц, теперь носящих имена гетмана и вожака казацкого восстания Северина Наливайко и этнографа Константина Михальчука, так вообще выполнена на четырех языках былой империи: немецком, польском, украинском, идиш – она чудом уцелела под несколькими слоями краски и штукатурки. Но таких домов во Львове единицы.
