Пол Кривачек - Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.
Может быть только один Бог: Ашшур являлся вездесущим на всей территории империи. В его родном городе находился всего один посвященный ему храм – Эшара. Он был образцом и для древних евреев Иудеи, которые «убрали властные должности, разбили изображения и вырубили рощи» (2 Цар., 18: 4), и они впервые сосредоточили свою веру на храме Бога в Иерусалиме. Тем не менее в то же самое время Ашшуру можно – и должно – поклоняться где угодно и везде: он стал первым божеством-миссионером. В рассказе об одной из своих побед Тиглатпаласар пишет: «Я возложил на них тяжелое иго своей империи. Я присоединил их к культу Ашшура, своего Бога». Да, старые боги сохраняли своих последователей. Церемонии, посвященные Иштар, продолжали проводить в Ниневии; культ луны – Сина не прекратил своего существования в Харране. Но на территории всей империи поощрялось представление о том, что все эти боги являются в той или иной степени отражениями, аспектами, проявлениями одного всемогущего и вездесущего всемирного главного Бога, все в большей степени отождествлявшегося с Ашшуром. Именно он, по представлению ассирийцев, дал логическое обоснование империи: подобно христианскому Богу византийцев и мусульманскому Богу халифов, он повелел, чтобы служение ему и его культ были распространены по всему этому региону. А его земным представителем считали ассирийского императора.
Так что мы могли бы, хотя и предвзято, суммировать ассирийскую имперскую идеологию лаконичной фразой: «Одно государство, один народ, один вождь». Более знакомо она звучит по-немецки: «Ein Reich, ein Volk, еin Führer». Однако, пусть и существовали только одно государство и только один вождь, позорное деление «подданных» Гитлера на Arier и Untermenschen – «арийцев» и «недочеловеков» ассирийцы сочли бы преступным предательством. Как демонстрируют тексты, все ассирийцы – будь они депортированными иностранцами или коренными жителями, подобно «qinnate sha Ninua labiruti» – «древним родам Ниневии», считались равными. Вновь прибывшим подробно объясняли их обязанности: «Народы с четырех [сторон света], говорящие на чужих языках, жители горных районов и равнин… по приказу Ашшура, моего Бога, я дал им всем один язык и расселил тут. Я сделал местных жителей Ассирии, владеющих всеми ремеслами, над ними надсмотрщиками и руководителями, чтобы они научили их подобающему поведению и почитанию Бога и царя».
В пользу того, что эта политика оказалась успешной, свидетельствуют иностранные имена, которые носили даже высшие государственные чиновники. Гирисапуну – правитель Расаппы, вероятно, был финикийцем, как и известный Ахикар – «хранитель царской печати и советник всей Ассирии» при Асархаддоне; его история станет классической в сирийской, арабской, эфиопской, армянской, турецкой и славянской литературе. Провинциальные и районные правители Гулусу, Арбайя и Адад-сури носили арамейские имена, как и Хануну – «командующий гвардией евнухов», Саламану – «командующий гвардией царицы-матери» и Абди-или из Ашкелона – «третий человек на колеснице главного евнуха». Куях, Хилкиях, Гириях и Ях-сури – чиновники, «живущие в крепостях», как это явствует из их имен, были израильтянами, верующими в древнееврейского бога.
Однако такая политика включения в состав государства множества народов и равенства для всех имела серьезные последствия. Вскоре новые ассирийцы, изъяснявшиеся на арамейском языке, стали численно превосходить старых. Недолгое время оставалось до того, как люди, говорившие на ассирийском аккадском диалекте, превратились в меньшинство в своей родной стране. Конечно, ученые и преподаватели упорно придерживались своих традиций, и все же они не могли остановить медленное, но неумолимое распространение нового языка, который стал первым альтернативным официальным языком и в конце концов главным канцелярским языком Ассирии.
Так имперская политика и высокие идеалы привели к тому, что арамейский язык положил конец двухтысячелетней цивилизации, построенной на шумерском и аккадском языках. Но, что парадоксально, в то же самое время он же гарантировал ей и бессмертие.
Глава 10.
Передача эстафеты: конец и начало, после 700 г. до н. э.
Секретное оружие
Ассирийский ученый, автор эпоса и летописей царского дома, как и составитель хроники Тиглатпаласара II, написанной на табличке из красноватой глины, верхняя часть которой в настоящее время лежит в Британском музее с ярлыком К3751, погрузившись в прошлое Месопотамии, убежденный в превосходстве своей цивилизации над любым другим образом жизни и заметивший, что люди, говорящие на арамейском языке, обещают стать большинством в населении империи, наверное, утешал себя мыслью, что это не ново. На протяжении тысяч лет чужаки приходили в Месопотамию либо как завоеватели, либо как иммигранты: гутии, эламиты, амореи, касситы и многие другие. Каждый из этих народов был в конечном счете либо изгнан, либо настолько растворился в местном населении, что исчез как отдельная этническая группа, способствуя развитию принятой шумеро-аккадской культуры.
Однако на этот раз с натурализацией носителей арамейского языка как ассирийцев исход стал совершенно другим, так как арамейцы принесли с собой секретное оружие столь непреодолимой силы, что оно сумело остановить давние месопотамские традиции, в конечном счете сокрушить их и скрыть то, что от них осталось, настолько тщательно, что прямые свидетельства великолепия двух с половиной тысячелетий исчезли с лица земли. И в то же время оно положило начало следующему историческому периоду (в его конце мы и живем), передав другим эстафетную палочку цивилизации и заложив основы современного мира. Оружием, с помощью которого был достигнут такой колоссальный успех, стал совершенно новый способ замораживать во времени мимолетную речь – алфавит. Буква К, написанная служащими Британского музея на верхнем крае «Хроники Тиглатпаласара», символизирует победу нового письма над старым и возникшего мира – над прежним.
В то время как клинопись, согласно общепринятой точке зрения, была изобретена счетоводами и развита писцами и учеными, алфавит, по-видимому, имел гораздо более плебейское происхождение. Самые недавние археологические находки дают возможность предположить, что алфавитное письмо стало блестящей идеей группы семитских иммигрантов, живших и работавших в Египте в начале 2-го тысячелетия до н. э. Вдохновленные пиктографической системой письма египтян (мы называем их иероглифами, «знаками жрецов»), они придумали условные стенографические знаки для своего собственного языка. По словам Джона Уилфорда – профессора ближневосточных исследований Университета Джонса Хопкинса, это оказалось случайным озарением семитов, «которые сначала были неграмотными и жили в неграмотном обществе. Только писец, учившийся всю свою жизнь, мог управляться с множеством различных символов в официальном письме. Так что эти люди придумали грубую систему письма на основе египетской письменности, которой они могли научиться не в течение жизни, а за несколько часов. Это было утилитарное изобретение для солдат, торговцев, купцов».
Такое скромное начало заложило основу для развития любых алфавитов и слоговых азбук (символы, которые представляют целые слоги, а не отдельные буквы), существующих в мире в настоящее время: от латинского, греческого и русского алфавитов до письменности Индии, Тибета и Монголии. Вполне естественно, что, для того чтобы стать, скажем, греческим или латинским алфавитом, многие символы изменили свою форму, хотя и не все. Наша буква А, когда-то символизировавшая рогатую голову быка, если смотреть на нее анфас, перевернулась вверх тормашками, но по-прежнему узнаваема; то же можно сказать о буквах L, M и N. Когда мы произносим слово «алфавит», то вспоминаем семитские слова, начинавшиеся с букв, имевших следующие значения: «алеф» – «бык» и «бет» – «дом».
Использование этой придуманной простыми рабочими скорописи быстро распространилось среди носителей семитского языка, живших на восточном побережье Средиземного моря, ханаанцев и финикийцев – их далеко раскинувшиеся торговые империи пронесли ее по всему региону, и каждый язык приспособил ее принципы к своим нуждам.
Арамейское письмо ассоциировалось с простыми работниками, тогда как клинопись считалась прерогативой образованной элиты; его сравнительно небольшое число символов – менее тридцати – можно было выучить за несколько недель в противоположность годам усиленной учебы, которая требовалась для овладения клинописью. Символы письма можно было писать почти на любой поверхности: чернилами на глиняных черепках, костях или листьях, мелом на стенах, острой палочкой на песке, а также на пергаменте или папирусе официальных документов каллиграфическим почерком. Для овладения же искусством клинописи нужны были умение и опыт – даже для того, чтобы приготовить глину для табличек. Нет ничего удивительного в том, что с изобретением письма грамотность быстро распространилась в обществе, притом гораздо шире, чем когда-либо это было возможно.
