К Керам - Боги, гробницы и ученые

Предложение было авантюристическим, но ассистент Британского музея Джордж Смит принял вызов. И чтобы осуществить свой план, ему надо было совершить поездку в Месопотамию, отделенную от Лондона несколькими тысячами километров, и там, в многослойной толще гигантского холма, едва потревоженной предшествующими раскопками, отыскать несколько глиняных табличек, причем именно тех, которых ему недоставало! Это была задача, которую можно сравнить с поисками водяной блохи, не вообще блохи, а какой-то совершенно определенной водяной блохи в озере, или же со всем известными поисками иголки в стоге сена.

Джордж Смит принял предложение газеты.

И снова произошло невероятное: ему действительно удалось найти недостающие фрагменты сказания.

Он привез домой 384 таблички, в том числе недостающую часть истории Утнапиштима, так взволновавшей его при первом чтении. Это была история потопа - не обычного наводнения, упоминание о котором можно найти в ранней мифологии чуть ли не всех народов, а совершенно определенного потопа, о котором впоследствии было рассказано в Библии, ибо Утнапиштим был Ной - это с полной очевидностью явствовало из текста поэмы. Друг людей бог Эа во сне открыл опекаемому им Утнапиштиму замысел богов покарать людской род, и Утнапиштим построил корабль.

Нагрузил его всем, что имел я,

Нагрузил его всем, что имел серебра я,

Нагрузил его всем, что имел я злата,

Нагрузил его всем, что имел живой я твари,

Поднял на корабль всю семью и род мой.

Скот степи, зверей степи, всех мастеров я поднял.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сумрак утром, перед ночью полил погибельный ливень.

Я взглянул на облик погоды

Страшно глядеть на погоду было;

Я взошел на корабль и запер двери.

За постройку судна корабельщику Пузур-Амурри

Я отдал чертог и его богатства.

Едва занялось сиянье утра,

От основанья небес поднялась черная туча.

Адад гремит в ее середине,

Шуллат и Ханиш идут перед нею.

Идут гонцы горой и равниной,

Ирагаль вырывает мачту;

Идет Нинурта, гать прорывает;

Подняли факелы Ануннаки,

От их сияния земля озарилась;

Адада ярость небес достигает,

Что было светлым - во тьму обратилось,

[Земля как чаша], черпает [воду].

Первый день бушует буря,

Быстро налетела, водой заливая,

Словно войною людей постигла

Те не видят друг друга больше,

И с небес не видать человеков.

Боги потопа устрашились,

Поднялись, удалились на небо Ану,

Свернулись, как псы, у стены растянулись.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иштар кричит, как в муках родов,

Госпожа богов, чей прекрасен голос:

"Прежние дни обратились в глину,

Ибо в совете богов я решила злое,

Зачем в совете богов решила я злое,

На гибель людей моих я войну решила?

Для того ли рожаю я человеков,

Чтобы, как рыбий народ, наполняли море!"

Ходит ветер шесть дней и ночей,

Потоп и буря покрывают Землю.

При наступлении дня седьмого

Буря и потоп войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Утих ураган, успокоилось море - потоп прекратился.

Я взглянул на море - тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Подобно крыше стала равнина.

Я пал на колени, сел и плачу.

По лицу моему побежали слезы.

Я взглянул на море во все пределы

За двенадцать бэру* поднялся остров. (* Бэру - около 10 км.)

У горы Нисир корабль остановился,

Гора Нисир корабль удержала, не дает качаться.

При наступлении дня седьмого

Вынес голубя и отпустил я:

Пустившись, голубь назад вернулся

Не было места, опять прилетел он.

Вынес ласточку и отпустил я:

Пустившись, ласточка назад вернулась

Не было места, опять прилетела.

Вынес ворона и отпустил я.

Пустившись же, ворон спад воды увидел

Не вернулся - каркает, ест и гадит.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поднялся Энлиль, взошел на корабль,

Взял меня за руку, вывел наружу.

На колени поставил жену мою рядом.

К нашим лбам прикоснулся, встал между нами, благословляя:

"Доселе Утнапиштим был человеком,

Отныне же Утнапиштим и жена его нам, богам, подобны:

Пусть живет Утнапиштим у устья рек, в отдаленье".

Можно ли было сомневаться в том, что это древнейший вариант библейской легенды? Библейское сказание не только в общем, но и по своим подробностям удивительно напоминало рассказ Утнапиштима, где даже фигурируют голубь и ворон, которых, как известно, посылал и Ной.

Находка этого текста выдвинула совершенно необычный для эпохи Джорджа Смита вопрос: "Неужели истины, содержащиеся в Библии, не являются изначальными?" А археология снова сделала гигантский шаг на пути изучения далекого прошлого, поставив еще одну проблему: была ли история Утнапиштима действительно всего лишь легендой, подтверждающей библейскую легенду? Ведь еще совсем недавно к легендам относили вообще все, что было известно о поразительно богатой стране, расположенной между Тигром и Евфратом. Разве не выяснилось в конце концов, что во всех этих легендах есть свое рациональное зерно? Не следует ли и в рассказе о великом потопе видеть нечто большее, чем простую легенду? К каким же временам следует в таком случае отнести начало истории Двуречья? Непроницаемая стена, за которой видели лишь мглу времен, на самом деле оказалась лишь занавесом - когда его удалось раздвинуть, перед изумленными зрителями предстал новый, никому не ведомый мир, значительно более древний, чем тот, о котором знали до сих пор.

Несколькими годами позже, около 1880 года, снова француз и снова вице-консул, некий де Сарзек раскопал в песке возле местечка Телло в Вавилонии скульптуру, которая сильно отличалась от всех когда-либо найденных археологами в районе Двуречья. Ее принадлежность к вавилонской культуре была несомненна, однако она отличалась большей архаичностью и монументальностью и, по всей вероятности, принадлежала к еще более отдаленному периоду, ко временам далекого детства человеческой культуры, к цивилизации, значительно более древней, чем египетская, которая до этого времени считалась наидревнейшей.

Найти следы цивилизации этого древнейшего народа удалось благодаря смелой гипотезе, выдвинутой одним ученым, и случайной находке де Сарзека, блестяще подтвердившей эту гипотезу.

Впрочем, это относится уже к особой главе истории археологии; события, которые будут в ней описываться, относятся к двадцатым годам нашего столетия, а свое завершение они найдут, может быть, только сейчас, в наши дни.

Впрочем, еще задолго до этого, в конце XIX века, некий немец приступил к раскопкам Вавилона.

Глава 24

КОЛЬДЕВЕЙ ПОД ПУЛЯМИ

В 1878 году молодой бостонский архитектор Френсис X. Бэкон - ему в то время шел двадцать второй год - решил вместе со своим приятелем Кларком отправиться в путешествие по Греции и Турции. Кларк работал в то время над историей дорийской архитектуры, и Бэкон хотел ее проиллюстрировать. Кроме небольшой субсидии, полученной от Общества архитекторов Бостона, у каждого из них было по пятьсот долларов - все их сбережения.

"Пока мы добрались до Англии, - писал впоследствии Бэкон, - мы успели истратить слишком много денег и поняли, что, если мы и дальше будем путешествовать обычным путем, нам не удастся осуществить наши планы - денег не хватит. Поэтому мы решили купить в Англии лодку, в которой мы могли бы и жить, переплыть на ней через канал, подняться вверх по Рейну, спуститься по Дунаю в Черное море, а затем пройти через Константинополь и Дарданеллы к архипелагу, с тем чтобы посетить старые греческие поселения. Так мы и сделали".

Три года спустя эти на редкость предприимчивые археологи отправились в свое второе путешествие - на этот раз, однако, вместе с группой сотрудников - на раскопки Ассоса (южный берег Троады). Молодые ученые не были лишены чувства юмора. "4 апреля 1881 года, - пишет Бэкон, - мы, вдоволь наторговавшись, приобрели за восемь фунтов лодку - такую, какие ходят в Смирнской гавани, и, оставив на набережной кучку жадных до бакшиша людей, отправились, привязав лодку к пароходу, в Митилену". Сильный норд-ост задержал их. "Решив как-то использовать это время, мы принялись чистить и красить нашу лодку, а затем стали придумывать ей имя и даже поспорили из-за этого. Поскольку мы никак не могли прийти к соглашению относительно того, какому из классических имен отдать предпочтение - скажем, "Ариону" или "Сафо", - мы окрестили ее "Мечитра", что значит "Свежий сыр"!

1 апреля к этим веселым и бодрым парням присоединился третий, который как нельзя лучше подходил к их компании. Это был немец Роберт Кольдевей. Двадцать лет спустя он стал одним из самых выдающихся археологов нашего столетия, а тогда ему было всего лишь двадцать семь лет. 27 апреля 1882 года Бэкон писал о нем: "Кольдевей чрезвычайно выигрывает при близком знакомстве, он именно тот человек, который подходит мне и Кларку". Такова первая характеристика, которую дали Кольдевею его коллеги-археологи, а так как она была дана человеком, проплывшим через всю Европу в Средиземное море на небольшом суденышке и назвавшим свою лодку "Свежим сыром" (что не мешало ему быть серьезным ученым), мы и привели ее здесь. На этом, однако, мы можем оставить и Кларка и Бэкона, ибо в списках археологов они стоят далеко позади того человека, которого они некогда приняли в свою компанию.