Томас Метцингер - Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго

Конечно, на данном этапе поднимается вихрь философских проблем: коль скоро переживание приятного мгновения непременно требует новизны и неожиданности, не будет ли этот «аспект новизны» отсутствовать в программе вечной жизни? Как его можно восстановить, не повредив остального? Будет ли позволено выбрать одно, самое лучшее мгновение жизни и поставить его на бесконечный автоповтор? Имеет ли смысл изучение индивидуальных «мгновенных снимков» сознания без нарративной я-модели, или любая попытка выделить и проанализировать отдельный момент вне широкого контекста темпоральной динамики изначально ведет к заблуждению? И вообще, существует ли такая штука, как интроспективное знание? Не может ли быть, что любое внутреннее решение за или против повтора подвержено хотя бы косвенному, но очень сильному влиянию теорий и, в конечном счете, формируется нашими убеждениями? С какой стати нам доверять своим нормативным суждениям, если они настолько субъективны? И, если сам я оцениваю сознательный опыт как «позитивный» или «ценный», с какой стати мне следовать этой интуиции? Может быть, по-настоящему в жизни важно вовсе не то, что случилось счесть ценным или стоящим мне?

Все это приводит к вопросу, можно ли вести осмысленный разговор об «объективной ценности» тех или иных состояний сознания. Лично я не думаю, что мы сумеем узнать такие объективные ценности или закрепить их, установив окончательные критерии их обоснования. Именно это, среди прочего, составляет часть проблемы, которую мы хотим решить.

Нейроэтика важна, но ее одной недостаточно. Я предлагаю новую ветвь прикладной этики – «этику сознания». В традиционной этике мы спрашиваем: «Какой поступок хорош?» Теперь следует спросить еще и: «Какое состояние сознания – хорошее?» Я вполне сознаю множество возникающих осложнений24. Тем не менее идея «этики сознания» сохраняет важность как цель, которой следует достичь в будущем. Однако ее приходится строить на довольно слабом основании. Все, что нам под силу, – это с открытым умом вместе изучать, каким образом систематическая культивация определенных состояний сознания могла бы улучшить нашу жизнь и общество, и насколько она в реальности достигает конечной цели первоначальной этической идеи. Чтобы завязать беседу – и дать старт будущей дискуссии, – я хотел бы представить три такие цели. Их преимущество в том, что с ними согласится почти все человечество. Эти три цели представляют собой уменьшение страдания, самопознание и увеличение психической автономии. Я интуитивно полагаю, что желаемое состояние сознания должно удовлетворять, по меньшей мере, трем условиям: оно должно сводить к минимуму страдание (не только человеческое, а всех существ, способных страдать); оно должно в идеале обладать эпистемическим потенциалом (то есть должно включать компонент озарения и расширять знание); и его поведенческие следствия должны увеличивать вероятность в будущем ценных переживаний. Третье условие – увеличение психической автономии. В этике сознания речь идет не только о феноменальных переживаниях. У нее более широкий контекст.

Этика сознания дополнит традиционную этику, сосредоточившись на тех действиях, основная цель которых – это изменение состояния сознания той или иной личности. Учитывая новые возможности таких действий и связанный с ними риск и учитывая то, что у нас в этой области отсутствует интуитивная мораль, ее (то есть этики сознания) задача заключается в том, чтобы оценить этическую ценность разных видов субъективных переживаний как таковых. Можно назвать это рациональным поиском нормативной психологии или «нормативной нейрофеноменологией». Если натуралистический взгляд на Homo sapiens порождает технологии сознания, нам придется иметь дело с вопросами нормы. Развитие этики сознания позволит нам объединить этические дискуссии касательно широкого круга проблем, созданных новым историческим переходом, под одной общей темой. Как только мы займемся вопросами о том, что есть человек, и чем он должен стать, то суть дела сведется к одному-единственному вопросу: какое состояние сознания – благо?

Несколько раз в этой книге, особенно в седьмой главе и начале этого раздела, показывалось, что осознаваемое страдание, вероятно, более распространено, чем многим из нас хотелось бы признать25. Поэтому важным критерием хорошего состояния сознания является его способность снижать осознанно переживаемое страдание – особенно в будущем, а также и у других созданий, способных страдать26.

Позвольте мне очертить основную мысль, введя в наше рассуждение новую рабочую концепцию – НФ-отпечаток («NP-footprint»). Считать ли некое состояние сознания хорошим, в значительной степени определяется тем, насколько велик его НФ-отпечаток. «НФ» расшифровывается как «негативная феноменология», то есть весь класс неприятных или мучительных состояний сознания. Их можно определить просто как те состояния сознания, которые ощущающее существо не хотело бы повторять, если бы у него был выбор. С другой стороны, идея отпечатка давно в ходу, когда речь заходит об этике окружающей среды. «Экологический отпечаток» – это простая метафора и в то же время концептуальный инструмент, который в принципе поддается дальнейшей дифференциации. Это индикатор долговременности, связывающий потребление ресурсов с производящей способностью планеты, мера человеческого спроса в экосистеме Земли. В то же время экологический отпечаток можно вычислить не только для отдельного человека или домашнего хозяйства, но и для целой нации – оценить как экологический отпечаток можно даже продукты производства и услуги. В частности, экологический отпечаток – это индикатор справедливости, поскольку строится на предположении, что все люди должны иметь в своем распоряжении равные ресурсы. Если бы, например, все люди жили как немцы, нам бы потребовалась не одна планета, а 2,8 Земли, потому что немецкий экологический отпечаток занимает 5,09 гектара. Между тем справедливый экологический отпечаток – 1,9 гектара. Таким образом, экологический отпечаток может служить и подобием валюты, с помощью которой измеряется спрос на биосферу, а именно на все ресурсы и потенциал их использования. Мне кажется, что нечто подобное требуется и в этике сознания. Тоннель эго – наша внутренняя среда, следовательно, то, о чем говорит этика сознания, можно назвать «внутренней экологией».

Этический принцип уменьшения страдания утверждает, что мы должны стремиться к уменьшению страдания для всех сознающих, способных страдать существ. Для этого в первую очередь нужно уменьшить свой собственный НФ-отпечаток. Создавая или культивируя некое состояние сознания, мы должны спрашивать себя: уменьшает оно мой НФ-отпечаток или увеличивает общее количество страдания в мире? Какой НФ-отпечаток оставляет псилоцибиновое состояние сознания? Насколько велик НФ-отпечаток алкогольного состояния? Как насчет приятного состояния, создаваемого путем поедания мяса? Хорошие действия и хорошие состояния сознания – это те, которые минимизируют страдание не только для конкретного субъекта, но и для всех способных страдать существ. Итак, важнейшим вопросом всегда будет: сколько осознанного страдания создаст данное состояние сознания не только для меня, но и для всех людей, способных страдать животных – и даже потенциальных искусственных субъектов. Чрезвычайно важно включать в этот список и потенциальных переживающих субъектов, то есть будущие человеческие личности, будущих животных, способных страдать, и, как мы уже видели, возможные постбиотические системы – такие как сознающие роботы и аватары. Их число – и следовательно, риск причинить вред – может оказаться куда больше, чем мы привыкли думать. Поэтому этика сознания касается не только тех НФ-отпечатков, которые мы оставляем в своей жизни, но и тех, которые оставлены нами в я-моделях других существ – как в настоящем, так и в будущем.

В предыдущей главе мы видели, что одна из положительных сторон нового образа человечества заключается в огромной глубине нашего феноменального пространства состояний. Множество его измерений невероятно увеличивает пространство состояний сознания для каждого человека. Мы редко замечаем этот факт, между тем свобода наших действий сейчас расширяется новыми технологиями сознания. Обратите внимание, что мы еще и не начинали по-настоящему систематически испытывать измененные состояния сознания ради их эпистемического потенциала.

В первой главе мы видели, что научный способ приобретения знаний, возможно, не единственный. Но если действительно существуют виды знания, не выразимые в предложениях, то они могут состоять в особенных способностях – например, в знании, как делать что-то правильно. Британский философ Гилберт Райл в этом контексте делал различие между «знать, как» и «знать, что». Это простое концептуальное различие может оказаться существенным, когда речь идет о медитации, увеличении психической автономии и эпистемическом потенциале измененных состояний сознания в общем. В отношении нелингвистических и неинтеллектуальных форм самопознания мы, возможно, сталкиваемся просто с определенными способностями – способностями к внутреннему действию. Чем больше у человека таких способностей, тем больше у него пространство самостоятельных умственных действий. Чем больше таких умений освоил человек, тем больше новых форм субъективных переживаний ему доступно. Это верно не только в отношении успешной психотерапии. Тот, кто научился, например, на курсах медитации справляться с внутренней тревогой, неотступным сомнением в себе или особо сложными эмоциями, тот освоил новое умение. Это умение основывается на нелингвистической форме самопознания и потенциально увеличивает внутреннюю автономию. «Знание, как» – это практическое знание, и, конечно, для внутренних действий такое знание тоже существует. Тот, кто на курсах медитации или под влиянием классических галлюциногенов, подобно Олдосу Хаксли, научился видеть в тонких, бесконечно мягких движениях листьев на ветру или в нежном мерцании проточной воды «непрекращающееся преходящее, которое в то же время есть чистое Бытие», – тот попросту приобрел новую способность. Эта способность состоит в том, чтобы, возможно, вспомнить предыдущее состояние и вновь направить внимание на определенный аспект собственного восприятия. Это может привести, например, к тому, что, хотя бы в некоторой степени, данному человеку впредь всегда, уже без курсов медитации и без психоактивных веществ, будут доступны совершенно новые способы переживания природы. Во всяком случае, он теперь обладает знанием, что у него есть такая способность и такие внутренние возможности действовать. Это означает, что его я-модель весьма существенно изменилась. «Культура сознания» означает в данном контексте также расширение я-модели посредством повышения своей психической автономии и посредством культивации новых способностей к внутреннему действию.