Владимир Обручев - В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
Вот начался сплав. Течение подхватило илимку и понесло в порог. Иван Парфенович тревожно смотрел вперед и взвол нованно покрикивал: "Навались посильней, ребята!" Мне с моего поста на крыше было хорошо видно, что в нижней части порога, почти на самом нашем курсе, выступал огромный камень, мимо которого с ревом неслись зеленобелые волны. Странное это ощущение: в сотне метров впереди ревет вокруг камня вода, неотвратимая сила несет лодку, и кажется, что удары весел не подвигают ее ни на шаг в сторону. Камень все ближе и ближе, как будто вода мчит нас прямо на него, но в последний момент становится ясным, что струя, в которой мы находимся, пройдет в нескольких метрах от камня.
Невольно удивляешься искусству нашего старика лоцмана, который умеет с такой точностью в наплыве или в середине порога выбрать те струи, которые идут в "главные ворота". Как говорят ангарские крестьяне: чтобы быть лоцманом, "надо слив воды понимать".
В этих ущельях нам предстояло пройти еще три опасных порога: Мучной, Большой и Вельминский. На Мучном пороге когда-то при подъеме груза потопили илимку с мукой. Большой порог, пожалуй самый тяжелый для спуска, состоит ив двух отдельных порогов, Верхнего и Нижнего, расположенных в трех километрах друг от друга. Такой же двойной Вельминский по рог очень опасен из-за своих огромных волн, но через него давно уже поднимались пароходы, доставлявшие на золотые прииски грузы; пароходы поднимались далее внутрь Енисей ского кряжа по реке Вельмо — большому левому притоку Под каменной Тунгуски, впадающему выше порогов.
Ниже Вельмо река уже не так дика и сурова — встречается много расширений, местами есть наволоки со старицами.
Нижнее течение Подкаменной Тунгуски — истинный рай для палеонтолога: река вымывает из пластов верхнего силура огромное количество окаменелостей. Бечевник и более высокая полоса берега, заливаемая в половодье (паберег), усеяны кораллами и раковинами. Часто встречаются и трилобиты. Осо бенно много разнообразных кораллов; их можно грузить на лодку целыми тоннами.
Поздней осенью выплыли мы к устью, к знакомому уже мне селению Подкаменная Тунгуска. Здесь пришлось ждать больше недели, пока подошел снизу пароход.
* * *
Материалы, которые собрали на Ангаре, Подкаменной Тунгуске и Енисее, еще несколько лет обрабатывались мною и моими помощниками и послужили для создания большой книги о Тунгусском бассейне, его геологическом строении, его месторождениях каменного угля и графита. Вокруг Тунгусского бассейна разгорелись жаркие научные споры. Много геологов изучало бесконечные пространства затаеженных гор и порожи стых рек Средне-Сибирского плоскогорья. Много нового мы еще узнали о геологическом строении Тунгусского бассейна, о его минеральных богатствах, и работа по их изучению и разведке продолжается и в настоящее время. Я могу гордиться, что моя гипотеза о Тунгусском бассейне и выводы о геологическом его строении оказались удачными и плодотворными и что моя первая большая геологическая работа дала результаты, полезные для нашей Родины.
В Баренцевом море
В 1925 году мне удалось принять участие в качестве геолога в экспедиции Морского научного плавучего института на судне "Персей" к берегам Шпицбергена. Это были еще первые годы советских океанографических исследований. Институт, основан ный в 1921 году, занимался исследованием Баренцова и Карского морей. Впоследствии его функции были разделены между несколькими более специализированными институтами, которые в настоящее время ведут исследования во всех морях, прилегающих к берегам СССР.
В 1921 году для своих исследований институт получил ледокольный пароход "Малыгин" (впоследствии совершивший ряд легендарных походов в Арктике), но он был слишком велик для скромных по тому времени работ института; в 1922 году удалось построить небольшой корабль. В те годы, когда Советское государство еще только оправилось от тяжелой борьбы с интервентами и белогвардейцами, создание специального океанографического судна было действительно трудовым подвигом.
В Архангельске нашли корпус недостроенной деревянной шхуны, машины и котел были взяты с затонувшего в 1916 году близ Архангельска морского буксира, а все остальное, вплоть до последней гайки, было отыскано сотрудниками института по бесконечным пристаням Архангельска на судах, предназначен ных на слом.
"Персей" невелик — всего сорок один метр длины, пятьсот пятьдесят тонн водоизмещения, но зато какое изящество форм, как гармонично заострены профили носа и кормы, как плавно округлены борта, которые смогут выдержать удары льдин!
На "Персее" у берегов "Шпицбергена"
За два первых года плаваний "Персей" побывал у берегов Новой Земли, Шпицбергена и даже у мрачного архипелага Франца Иосифа. В 1925 году он должен был пройти к него степриимным восточным берегам Шпицбергена и работать в Стур-фьорде ("Большом заливе").
Выйдя из Мурманска, "Персей" зашел в норвежский порт Варде, а затем направился к Шпицбергену. Пять дней перехода до Стур-фьорда — пять дней почти беспрерывной качки. Как и все суда с круглыми обводами, приспособленные к плаванию во льдах, "Персей" сильно раскачивало. Но зато даже на большой волне он не зарывался и волна не сплошь заливала палубу.
Во время качки сидеть в каюте скверно: нужно или лежать, или уходить на палубу. Здесь можно целыми часами смотреть, как нос "Персея" поднимается на волну и затем с силой падает в темную впадину между волнами. Бушприт скрывается под гребнем волны, и весь бак (носовая часть) покрывается пеня щейся водой. На палубе в середине судна также небезопасно — крупные волны иногда перекатываются через борт. Самое лучшее место — на капитанском мостике; но пребывание там не очень поощряется. Наш капитан из семьи поморов-судоводите лей и твердо хранит морские традиции.
На второй или третий день после выхода из Варде мелькнул в тумане и мгле плоский профиль Медвежьего острова, когда-то знаменитого медведями и морскими зверями, а теперь угольными месторождениями.
25 августа, наконец, показался Шпицберген. Как пишет один автор XVIII века, "по силе означенного морского чертежа пред ставляется сей остров во образе пятиугольника". Из этого пятиугольника мы увидали самый конец — Южный мыс и его восточную сторону, так как мы шли в Стур-фьорд, лежащий между самым большим островом архипелага, Западным Шпиц бергеном, и более восточными — островами Баренца и Эдж.
Шпицберген после первой мировой войны был передач Антантой Норвегии (в награду за нейтралитет во время войны) и переименован норвежцами в Свальбард. Он стал для нас заграницей, и как-то стали забывать даже русские, не говоря уже об иностранцах, что открыт остров русскими и на этой рус ской земле поморы промышляли с XIV века. По преданиям, еще до основания Соловецкого монастыря, то есть до 1435 года, поморы Старостины имели избы на западном берегу Шпицбергена в гавани Старостиной. Род этот, в течение многих столетий промышлявший на Шпицбергене, вымер в 1875 году; один из его представителей, Иван Старостин, зимовал на Шпицбергене тридцать девять раз и похоронен в Гринхарбуре.
Есть документальные, данные о том, что Шпицберген был известен русским до вторичного открытия его Баренцом в 1596 году. В 1576 году датский король Фридрих II писал в Вар де Людвигу Мунку, приказывая ему войти в сношения с русским кормщиком Павлом Нишецом, живущим в Mallues (Кола) и ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию (Груланд). Нишец предлагал тронгеймским бюргерам сообщить данные об этой земле и провести их суда.
Русские слыхали от скандинавов о существовании Гренландии (известной последним с X века) и думали, что Шпицберген, который они посещают, и есть Гренландия. Поэтому они назвали его Груланд (позже Грумант). Под этим последним названием он и был известен на нашем Севере, а поморы, промышлявшие на нем, назывались груманланами.
В 1620—1635 годах промыслы на Шпицбергене достигли наибольшего расцвета, и число съезжавшихся туда охотников из всех стран Европы в некоторые годы доходило до 18 тысяч. На острове Амстердам (северо-западная часть архипелага) летом существовал даже город Смееренбург с трактирами и лавками. В XVIII веке русские грумантские промыслы стали сокращаться, но все же в конце века отправлялось на Грумант до 150 человек ежегодно. По-видимому, прекратились совсем грумантские промыслы после 1851 года, когда в одной губе погибли от цынги двенадцать поморов из зимовавших там восемнадцати.
Очень широко известна история русских робинзонов Полярного моря — штурмана и трех матросов, которые, в 1743 году остались на Малом Беруне (остров Эдж) с двенадцатью заря дами и полпудом муки и провели там шесть лет и три месяца. Можно удивляться их выдержке и выносливости, которые помогли им бороться со стужей и медведями, добывать пищу, оберегать себя от цынги, шить себе из шкур одежду — и все это не в условиях южной благодатной природы, а на Крайнем Севере, куда в XVIII веке ссылали преступников из Западной Европы, предлагая им на выбор: смертную казнь или зимовку на Шпицбергене.
