Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека
Надо сказать, что Гумбольдт действительно был странный человек. Он в продолжение восьми лет не имел ни паспорта, ни квартиры: иметь паспорт он считал лишнею формальностью, а квартиру — лишнею обузою. При хороших делах он ночевал в гостиницах, в которых его знали и часто делали доверие. Когда же дела его были плохи, он или выпрашивал у кого-либо из своих знакомых ночлег, или ночевал на улице. Все его состояние было на нем и при нем. В баню он ходил очень редко — через месяц и через два — и в продолжение этого времени никогда не менял белья. Несмотря на то, что в деревне у него была земля и порядочный дом, в котором жила его мать с сестрами, он никогда не позаботился послать им письмо, чтобы выслали паспорт, и попал туда только поневоле, был забран где-то полициею и отправлен этапом.
Конечно, при такой жизни он нередко прибегал и к разным неблаговидным поступкам как с своими покупателями, так и с торговцами, и наконец уже не пользовался ничьим доверием, но все-таки его везде терпели и принимали, потому что через него можно было достать какую угодно книгу, хотя бы она никогда не поступала в продажу.
Гумбольдт ходил с своим товаром ко всем писателям, редакторам и собирателям книг, но, кроме того, быт допускаем более, чем прочие букинисты, и в дома разных знаменитостей и лиц высокопоставленных.
Его следует считать уже последним из букинистов-мешочников (да и он в последнее время уже не носил мешков), и с ним совершенно исчез старый тип букинистов.
Чтобы покончить с букинистами, не имевшими постоянных мест для торговли, следует упомянуть еще о Суслове и Вишневском.
Первый из них, торговавший прежде с мешками и вследствие невоздержанной жизни проторговавшийся до последней книжейки, начал промышлять тем, что переписывал произведения Баркова[241] и с успехом продавал их в трактире в Толмазовом переулке своим собратам букинистам, которые, в свою очередь, находили покупателей на этот товар, преимущественно из молодежи купеческой складки. Затем, установившись немного, Суслов занялся скупкою всевозможной неполноты. Скупая у торговцев неполные книги и журналы по дешевой цене, он составлял полные экземпляры, отдавал их в переплет и опять продавал тем же торговцам.
Хотя эта торговля и не давала больших барышей, но все-таки после него осталось более двухсот пудов разного товара, за который книгопродавец Хлебников заплатил пятьсот рублей.
Вишневский начал свою торговлю с рук, затем стал ходить по аукционам, а впоследствии начал делать объявления в газетах о покупке книг. Так как ранее его делал объявления только Н.И. Герасимов и других подобных конкурентов еще не было, то дело его шло весьма успешно. В то время плата за объявления была недорога, почему он каждую неделю и публиковал раза четыре в «Голосе»[242], что покупает книги по хорошей цене.
Являясь в дом за покупкою, он в большинстве случаев выдавал себя за любителя, старался выбирать только лучшие книги и отказывался от других под предлогом, что таковые у него уже имеются или не требуются в его библиотеку. Ловля на эту удочку вначале была вполне успешна, и он в короткое время заработал порядочные деньжонки, но его пример увлек и других, и дела его под конец шли не бойко. Все же Вишневский, как человек ничего не пьющий, работал недурно и после смерти оставил тысяч шесть наличного капитала и небольшую, но довольно ценную библиотечку.
III. Торговцы с ларей
После пожара, уничтожившего в 1862 году Апраксин рынок, апраксинцам отвели места для торговли на Семеновском плацу. Книжники, в большинстве, также переселились туда, но некоторые пристроились торговать и в других местах. Так. Холмушин временно открыл торговлю в магазине русских изделий по Невскому проспекту, у Казанского моста в доме Ольхина, человека три или четыре — в проходах Гостиного двора, а иные мелкие торговцы начали раскладываться с своим товаром в прогалах решеток Государственного банка с Екатерининского канала и у Юсупова сада.
На Семеновском плацу для торговцев место отведено было временно, кажется на два или на три года, почему на другой же год многие из книжников и начали перебираться во вновь отстраивавшиеся корпуса Апраксина рынка, но только теперь они не группировались, как прежде, в одном месте, а открывали свои лавки кому где пришлось. Впрочем, об апраксинских торговцах я уже писал, а теперь скажу, что знаю, о букинистах, торговавших с ларей.
Первые лари были открыты у Думы, затем они начали располагаться и на мостах — на Казанском, Полицейском, Синем, Аничковом и других. Первыми основателями торговли на ларях были Лепехин и Петр Ефимов, за свою лысую голову прозванный Беранже, а за ними постепенно начали открывать лари и другие торговцы, так что в 1865 году книжных ларей по улицам и на мостах расплодилось более пятнадцати. В это время на ларях, исключая упомянутых выше, торговали следующие лица: Федор Семенов с братом Андреем Семеновым[243] (тогда еще мальчишкою, а впоследствии сделавшимся крупным книгопродавцем и владельцем двух домов в Симеоновской и Фурштатской улицах, умершим в конце прошлого, 1895 года), Иван Семенов, Сергей Васильев, Хлебников, братья Доновы[244], Н. Петров, Осип Бон, Н. Московский, о котором было уже сказано, и в то же время открыл собственную торговлю на Симеоновском мосту раньше служивший приказчиком у Сенковского[245] и у Юнгмейстера И.М. Клочков[246], отец известного теперь букиниста-антиквара Василия Ивановича Клочкова[247].
Сначала лари были очень небольшие, наподобие стола с крышкою и с шкафами внизу, вверху же совершенно открытые; на них невозможно было почти совсем торговать в ненастное время: как только начинал кропить дождь, книги прикрывали клеенкою. Но в 1867 году градоначальник Трепов[248] приказал построить книжникам особый тип крытых ларей, который впоследствии еще усовершенствовали.
Несмотря на то, что с таких ларей торговать книгами было не очень удобно — книги портились от дождя, солнца и снега, да и сами торговцы принуждены были выносить жару и стужу, — первые уличные книжники-букинисты торговали очень хорошо. Тут, именно на этих ларях, многие нажили деньги и впоследствии сделались капиталистами.
С размножением книжных торговцев на ларях и цены на их места постепенно росли, потому что бакалейщики и другие торговцы неохотно уступали им хорошие места и при каждых торгах непременно наносили на них цену. Но книжники вели дело, если можно так выразиться, корпоративно. Они раньше торгов в городской управе делали между собою условие: кто, где и за какую цену должен торговать. Если кто из них покупал место дешевле той цены, какая между ними была за него назначена, то обязан был своим товарищам доплатить до условленной суммы: если же кому оно доставалось дороже, то переплаченные им деньги выдавали ему товарищи.
Вообще старые книжники, зачастую ссорившиеся между собою, постоянно ругавшиеся друг с другом и обносившие один другого разными прозвищами, когда дело касалось общей выгоды, тесно сплачивались и умели постоять за себя. Между ними существовал общий дух и, несмотря на частые ссоры, не было разъединенности. При частых покупках книг большими партиями они приглашали друг друга в компанию и покупали товар вместе, после чего одинаковые звания делили между собой и устанавливали цену, ниже которой ни один из товарищей не мог продать книгу, а звания, которых было по одному экземпляру, они разделяли на небольшие партии (нумера) и пускали их в вязку. Когда же случалось, что книги продавали с аукциона из магазинов или домашние библиотеки, то уличные букинисты соединялись и с апраксинскими торговцами и поручали всю покупку вести одному лицу, хотя для виду торговались и прочие; а затем с каждого, желавшего быть в паю (пайщики, внесшие залог и имеющие право на вязку, называются хозяевами, а не имеющие залога, но присутствующие на аукционе, — племянниками), брали известный залог, вручали залоговые деньги тому, кто считался благонадежнее, и после того вязали товар.
При аукционах они не отстраняли также и неимущих, за иного кто-нибудь клал залог и его принимали в вязку на правах хозяина, а прочим, которые числились племянниками, по окончании вязки отделяли небольшую часть общего барыша и выдавали смотря по достоинству каждого. Более сведущим, опытным торговцам давали по три и по пяти рублей, а малосведущим — рубль, полтора и два, соображая количество выделенной суммы и число находившихся на аукционе племянников.
Старые книжники не гнушались своим собратом, как бы он ни был неимущ, лишь бы знал дело. Они охотно давали ему работу: посылали по адресам посмотреть и приторговать книги или давали ему их для продажи. Эта общность в деле уравновешивала также и их знание: они между собою охотно делились своим знанием и за чашкою чая в трактире рассказывали один другому, какие издания редки и как следует их ценить.
